Алексей Самойлов - Я – книга
— А как зовут главного Бога Пеналов?
— В том же Откровении, параграф 12, строфа 2.0, сказано: «Един и неделим Великий Бог Всевышний всея Пеналов. Не поминай всуе имя его — Галантерий».
— Выходит, наш Типограф и твой Галантерий — разные люди, — заметила я.
— Галантерий не человек, он Бог! — возразил Урод С Молнией.
— А сколько тебе лет?
— Два года и пять месяцев. Но если Пенал становится Домом, то он живёт вечно. Об этом говорил ещё Пенал Аравийский На Верблюжьей Верёвке семьсот пятьдесят лет назад.
— Я чувствую, ты увлекаешься историй и теологией. А откуда ты черпаешь знания? От людей? От других Пеналов? А может, из Книг?
— Я черпаю знания из пенального Астрала, куда любой Пенал учится окунаться с первых дней своей жизни.
— Странно, похоже, Книги лишены такой возможности.
— Книги по-другому устроены, мир и путь Книги сильно отличается от мира и пути Пенала.
— Значит, мы вряд ли сможем понять друг друга. От меня так далёк мир людей и миры всех остальных существ, что я чувствую себя одинокой.
— Открой для себя свой мир. Каждое живое существо способно понять другое существо только после того, как поймёт самого себя.
— Ты кажешься мне добрым и мудрым. Спасибо тебе, — и я искренне улыбнулась Пеналу.
— Тебе спасибо. Ты хорошая Книга. А Старый Пруд — плохая, прости меня Галантерий.
— Почему? Он же дал тебе красивое имя.
— Это единственное, что он сделал хорошего. Старый Пруд пообещал, что скажет про меня гадость моему Хозяину, и тогда тот порвёт мою ткань и поломает мою молнию. И тогда я не смогу отдать Хозяину всего себя, а это — адское горе для любого Пенала. И мне придётся отправиться на свалку Пеналов.
— На свалку?!
— Свалкой в самых древних легендах всея существ называется место, куда попадают те, кто никому не нужен.
— О мой Типограф!..
Настоящий ужас охватил меня и пробрал до самых уголков страниц. Пенал попытался меня успокоить, а когда через несколько минут Серж наполнил сумку существами из мира Пищи, Уроду С Молнией удалось придвинуться ко мне поближе. Меня колотило и трясло всю дорогу, и от какой-нибудь хвори вроде спонтанной апатии спасли только крепкие объятия Пенала.
Существо из другого мира отнеслось ко мне с большей любовью, чем мои родственницы Книги. Когда мы прощались, я, заикаясь, сказала:
— С-с-спасибо, Урод С М-м-молнией. Как жаль, что я не р-р-родилась П-п-пеналом…
— Береги себя. Будь счастлива! Ты прекрасна такой…
Что ещё он сказал, я не расслышала, потому как уже находилась в руке Сержа, который клал меня на стол в квартире Николая.
— Возвращаю книгу, — сказал второй читатель первому читателю.
— И как? — спросил Николай.
— Я с Юлькой поссорился, — вздохнул Серж вместо ответа, и они с Николаем превратились в немые силуэты.
Похоже, про меня забыли, и Серж не сказал Николаю, что любит меня. Я помнила, что девушка по имени Юля оказалась не нужна Сержу, и значит, она скоро отправится на свалку Юль. Так ей и надо! Я люто ненавидела эту девушку, потому что она очень больно ударила меня об стену. Возможно, я что-то пропустила, пока была в обмороке, но не помнила, чтобы Серж ещё раз читал меня или хотя бы открывал и листал. Он просто вернул меня Николаю, и я решила, что происки негодяйского Старого Пруда увенчались успехом.
Несколько часов я пролежала на безжизненном столе, а вечером мама по имени Тамара вернула меня на полку, где жили старые знакомые Сектоведение и Красное и Чёрное. Только на этот раз меня поставили между краем полки и Книгой с удивительно бархатным именем Апологетика. Впоследствии я не раз горячо благодарила за это и Тамару, и Типографа.
Наученная печальным опытом, я не стала сразу же знакомиться с соседкой и засыпать её нелепыми вопросами. Вскоре она первой заговорила со мной, и я узнала, что ей недавно исполнилось полтора года, из которых почти год она живёт на этой полке, а Николай прочитал её один-единственный раз.
— И как? Ты испытала что-то подобное? — я рассказала Апологетике обо всех неприятных ощущениях, возникших во время общения с Николаем.
— Нет. Я испытала… теплоту. Мягкую, лазурную теплоту от его прикосновений. Он очень долго читал меня, часто прерываясь на день или на два. Он читал меня медленно. Эти два месяца были самыми волшебными в моей жизни. Я жила ожиданием того момента, когда Николай снова возьмёт меня, откроет и продолжит читать. Я наслаждалась процессом чтения. А когда он прочитал меня, я ещё несколько дней не могла в это поверить. Осознание того, что прекрасные ощущения больше не повторятся, довело меня до книжной фрустрации. Я болела несколько недель, мой левый сосед Булгаков Избранное ухаживал за мной, и благодаря ему я выздоровела и выжила. Таким образом, моя душа не огрубела и не зачерствела.
Видя, что Апологетика — искренняя и отзывчивая Книга, я доверилась ей и поведала всё о Серже, о своих чувствах и видениях, о нужности любимому читателю. Апологетика внимательно слушала, иногда задавая уточняющие вопросы. На её метафорическом лице то проскальзывала тень улыбки, то появлялась маска глубокой печали.
— В ответ на твоё доверие поделюсь своими знаниями, — сказала Апологетика после окончания моего длинного рассказа. — Отчасти они пришли ко мне с опытом в этой жизни, отчасти — из предыдущего опыта. Сразу предупрежу, что я сама ещё не до конца во всём разобралась.
Я легонько кивнула и спросила:
— Что значит предыдущий опыт?
— Если к тебе приходит какое-то воспоминание, о происхождении которого ты не можешь сказать ничего определённого, то знай, что это — канал связи с твоей предыдущей жизнью. Иногда его называют книжным Астралом, но это не совсем верно. Подобное название заимствовано из миров других существ.
— Вроде Пеналов, — вставила я.
— Прости, я не знаю, кто такие Пеналы. Я узнала об Астрале у Булгакова Избранное, который в своё время много общался с Фотоаппаратами, Часами и Шоколадом.
— Я совсем не понимаю, что значит предыдущая жизнь.
— Я тоже. Судя по всему, этот канал связи для нас пока закрыт, а открывается он только во время многократного чтения. И очень многое зависит от того, кто нас читает.
— Хорошо, хорошо, давай пока забудем о нём…
Предчувствие чего-то очень важного порождало во мне нетерпение, и я нервно закопошилась.
— Да. Я много размышляла об этом, сопоставляла обрывочные сведения, полученные мной из разных источников. И совсем недавно пришла к определённым выводам, которые ошеломили мой разум. Они противоречили всему тому, что я знала до этого, и парадоксально получалось, что новые выводы родились из тех знаний, которым противоречили.
— Скорее познакомь меня с ними! — затеребила я Апологетику.
— Не спеши. У нас с тобой впереди много времени. Вряд ли нас возьмут с этой полки в течение ближайших лет.
— Как?! Мы будет стоять нечитаемыми много лет? Не может быть… Как же так! — настроение резко прокисло, и я почувствовала вязкую боль где-то глубоко внутри.
— Не переживай.
Апологетика старалась успокоить меня, но маска печали не сходила с её лица. Я решила, что нам надо быть вместе и поддерживать друг друга. Видимо, я появилась в её жизни совсем не случайно!
— Не переживай, потому что всё в нашей жизни не так беспросветно, как иногда кажется. Ты рассказала мне, что во время чтения увидела что-то волшебное и необъяснимое. Я знаю, что это было. Ты почувствовала, что внутри тебя что-то есть, что ты — не просто Книга.
— Во мне есть идиотская писанина, — пробормотала я.
— Нет, это не так. В тебе есть Литературное Произведение.
Я едва не свалилась с полки — хорошо, что Апологетика успела схватить меня за руку. Эти неясно откуда знакомые слова — «Литературное Произведение» — в душе моей отозвались горячей волной любви ко всему миру — волна всколыхнулась на миг и тут же затихла. И снова наступил мёртвый штиль.
— Это просто другое название. Вот если бы во мне были Стихи… — разочарованно ответила я.
— Давай я объясню тебе. Стихи — это тоже Литературное Произведение. Они бывают разными, они отличаются только по форме. А по содержанию — нет. И в тебе, и во мне есть Литературное Произведение. Они разные, и в то же время — одинаковые. Литературное Произведение живёт у нас в душе. В душе, которую невозможно познать пустым философствованием.
— А… Текст? Что такое тогда Текст?
— Текст — это то, из чего состоит твоя душа, твоё Литературное Произведение.
— И познать душу можно только тогда, когда тебя читают?
— Умница! — похвалила Апологетика и притихла.
Она предоставила мне время для осмысления. Только ничего не осмыслялось, а скорее наоборот, окончательно запутывалось в сознании. С каждой новой информацией или переживанием вопросов становилось всё больше, а ответы на них ничего не проясняли, а порождали следующую порцию вопросов.
