Алексей Самойлов - Я – книга
Наблюдение за живущими в этой квартире людьми ничего не дало. Я видела Сержа, иногда слышала его, а других людей я совсем не знала и с трудом понимала. Однако они казались более могущественными, чем Книги, и почти волшебными существами. Ведь только в контакте с ними во время покупки или чтения я могла познавать себя и испытывать неповторимые ощущения разной степени приятности. Только люди могли перемещать меня в пространстве, и от них зависело моё будущее. Красному и Чёрному было двадцать восемь лет, и может, больше половины из них он простоял на полке. Когда я думала о такой перспективе для себя, то ужасалась и обливалась холодным потом.
Я много думала о Серже и своих странных видениях во время нашего общения. Я думала о Тексте внутри, и на моих глазах появлялись слёзы. Если Серж полюбил меня из-за этого Текста, то почему Старый Пруд назвал его «идиотской писаниной»? Я не верила в то, что мой читатель — какой-нибудь автор или, чего доброго, Идиот. Меня не может любить Идиот!
Очень хотелось спросить у Старого Пруда про того автора, который поместил в него Стихи. Но я боялась. Очень боялась, что из-за ревности Старого Пруда потеряю нужность моему читателю. При этом я сама ревновала и не знала, куда деться от этого разрушающего чувства!
Два или три раза на меня накатывало катастрофическое отчаяние. Два или три раза оно сменялось феноменальным блаженством! И всё потому, что я не могла забыть те фантастические минуты, когда Серж читал меня. Я хотела, чтобы это снова случилось со мной. И боялась, что этого больше никогда не повторится…
Потеряв счёт дням, я подолгу дрожала, наивно грустила, чувствовала себя то страшно одинокой, то непомерно счастливой. Но с каждой минутой одиночества становилось больше, а тоскливого масла в его совсем не радостный огонь подливал Старый Пруд, который находился близко и открыто ненавидел меня. И я тоже возненавидела его всеми бумажными волокнами своих страниц!
Из этого неприятного противоречивого состояния меня вывела девушка по имени Юля, которую я видела тогда во сне Сержа. Она появилась в комнате моего читателя наяву. Я решила послушать, о чём они рассуждают, сидя друг напротив друга на диване. И это получилось! Юля, оказавшаяся в реальности худой крашеной блондинкой, держала Сержа за руку и говорила:
— Ты какой-то отчуждённый в последнее время. Вчера вот не пошёл со мной в кино, и пришлось звать Гальку. А она мне надоела вечным нытьём о своей неудавшейся жизни. А после фильма вообще достала. На уме только одно: почему все мужчины спят с ней, а потом бросают. Вот не выдержу и как-нибудь скажу ей всё, что думаю!
— Ну и что ты думаешь? — спросил Серж.
— Я думаю, что тебе пора сказать мне, почему мы так редко видимся. А? Что случилось, милый?
— Да ничего не случилось особенного.
— Лучше расскажи. Я не слепая, я же вижу.
Юля встала и, сложив руки на груди, подошла к окну.
— Рассказывать решительно нечего. Мы с тобой видимся не чаще, чем нам необходимо.
— Смотри, Серёженька! Ты не заметишь, как я однажды не позвоню, затем не дождусь тебя после института, а затем сяду в белый «Мерседес» к своему прекрасному принцу и укачу в заоблачные дали. А ты проводишь меня взглядом и побредёшь к метро, думая вот о чём: «Какой же я балбес! И почему я ей тогда ничего не рассказал?»
— Белый «Мерседес» — это скучно! Настоящие принцы ездят только на метро, поэтому девушки их не находят. Не там ищут, понимаешь?
— Ещё одна такая заявка — и я решу, что Галька моя несчастная права. Серёжа, я не молодая наивная идиотка. И я слишком долго тебя искала, чтобы просто так взять и потерять из-за какого-нибудь пустяка, из-за маленькой недомолвки, из-за крошечной лжи. Будь другом, скажи, как есть, или ты не доверяешь? Я что, слишком многого требую?
— Именно.
Юля резко обернулась и спрятала руки за спиной. Серж даже не шелохнулся. А я, как обычно, мало чего понимала. Отношения людей друг с другом и их громкие шумовые беседы меня не касались и никак не могли повлиять на мою неопределённую Судьбу.
— Пока ты будешь чего-то от кого-то слишком хотеть, ты не сможешь обрести счастье — ни со мной, ни с белым «Мерседесом», ни с чёртом лысым. И опыт твоей подруги Гальки это доказывает.
— Серёжа, что ты такое вообще несёшь? — Юля побелела, затем неожиданно покраснела. — Ты говоришь, что я тебе больше не нужна. Хорошо. Как её зовут, кто она? Я её знаю? Это опять Наташа? Вы что, с ней поссориться нормально не можете? Это она, да?
Я вздрогнула. Другой человек может быть так же не нужен, как и Книга. Похоже, что Юля не нужна Сержу, а значит, он вернёт её обратно — туда, откуда взял.
— Я говорю о том, Юленька, что в жизни ничего не определено. Таков её закон, и ты, пытаясь сделать мою жизнь предсказуемой, убиваешь во мне любовь. А любовь свободна от всяких форм. Она не может управлять, она может распространиться на много людей. И если ты мне приказываешь любить только тебя, то у меня ничего не получится.
Серж поднялся с дивана и подошёл к нашей со Старым Прудом полке. А Юля уже сидела в кресле и заливалась слезами. Она не слышала слов Сержа, а я сильно перепугалась, когда он неожиданно взял меня в руки, которые пахли морозом и сильно тряслись.
Он шагнул к Юле, уже превратившейся в тёмный силуэт, протянул ей меня и сказал:
— Здесь написано о любви. Я долго сомневался в том, что всё так и есть на самом деле. Я не хотел верить в то, что люди такие глупые. Юля, я хочу, чтобы мы с тобой вместе поняли это.
С небольшой высоты я упала на колени к плачущей девушке. И вдруг она схватила меня и прохныкала:
— Уйди отсюда! Ты меня не любишь!
И, будто бы подтверждая это, она с большой силой швырнула меня! Мгновенно перестав слышать людей, я пролетела несколько метров и с громким стуком ударилась об стену. Молниеносная боль пронзила всё тело. Оглушённая и ослеплённая, я упала на пол, не успев сгруппироваться, и от второго удара провалилась в мрачную, удушающую бездну глубокого обморока.
6. Третий читатель
В себя я пришла далеко не сразу. Находясь во мраке уже знакомой сумки, я вряд ли могла похвастаться ясным умом. Оказывается, моё сознание отключается при глубоких переживаниях. Как только случается невозможным выдержать какое-либо ощущение, вне зависимости от его окраски, я перехожу в другую реальность и не могу с этим ничего поделать. От того, каким было изначальное переживание, зависит, в светлую или тёмную бездну я попадаю.
Немного ныл переплёт и странички с пятьдесят третьей по шестьдесят пятую. Переплёт — от удара об стену, а на странички я неудачно приземлилась. Но физической боли свойственно проходить. Беспокоило совсем иное: Серж отдаст меня Николаю.
Старого Пруда в сумке, к счастью, не было — здесь жили несколько толстых тетрадок, пенал и плеер. Мне удалось повернуться на левый бок и с радостью отметить, что Пенал копошится и моргает, а значит, готов к общению.
— Привет! Я Книга, меня зовут Безусловная Любовь. А тебя как зовут?
— Меня зовут Урод С Молнией, я Пенал, — ответил он.
— Какое у тебя странное имя…
— Так меня назвала одна Книга. Я подумал, что это лучше, чем Крокодил ПК 1–1 ПЭ Крошка 190 на 60, и поэтому решил поменять имя.
— А ты знаком со Старым Прудом?
— Да. Эта Книга переименовала меня.
— И тебе нравится твоё новое имя?
— Нравится. Оно красивое.
Видя, что мой собеседник вполне адекватен, я осмелилась спросить:
— Скажи, а в чём смысл жизни Пенала?
— Смысл жизни Пенала в том, чтобы быть Домом.
— А что значит быть Домом?
— Я не знаю. Но я знаю, что меня часто открывают и привносят в меня различные существа. От того, какие существа находятся во мне, зависят те ощущения, которые я испытываю. Однако я ни разу не испытывал блаженное ощущение, которое называется «быть Домом», поэтому моя жизнь по большей части бессмысленна.
— Хм. Меня тоже иногда открывают.
— Тебя открывают, чтобы прочитать и полюбить. Так говорил о Книгах Старый Пруд. А я не знаю, что такое любовь. Зато я постоянно летаю вместе со своим Хозяином.
— Твой Хозяин — Серж?
— Да. И я готов отдать свою ткань, свой кожзаменитель и свою молнию за него. В Откровении от Первопенала, параграф 78, строфа 10.1, сказано: «Лишь тот Пенал сможет вырасти до Дома, кто готов отдать всего себя ради Хозяина своего».
— А как зовут главного Бога Пеналов?
— В том же Откровении, параграф 12, строфа 2.0, сказано: «Един и неделим Великий Бог Всевышний всея Пеналов. Не поминай всуе имя его — Галантерий».
— Выходит, наш Типограф и твой Галантерий — разные люди, — заметила я.
— Галантерий не человек, он Бог! — возразил Урод С Молнией.
— А сколько тебе лет?
— Два года и пять месяцев. Но если Пенал становится Домом, то он живёт вечно. Об этом говорил ещё Пенал Аравийский На Верблюжьей Верёвке семьсот пятьдесят лет назад.
