Бхагаван Раджниш - Проблески золотого детства
Когда Хелен Келлер встретилась с ним, из-за того, что она была слепой, глухой и немой, она прикоснулась к его лицу. Она подала знак кому-то, кто мог перевести ее язык знаков: «Прикасаясь к лицу этого человека, я чувствую, что прикасаюсь к мраморной статуе».
Много других людей писало о Джавахарлале, но я не думаю, что должно быть сказано что-то еще. Эта женщина без глаз, без ушей и языка, все равно смогла сказать самые точные слова и очень простым языком.
Таково было мое ощущение, когда меня представлял Масто. Мне было всего двадцать лет. Всего через год Масто покинул меня, поэтому он спешил представить меня тем, кому мог. Он привел меня в дом премьер-министра. Это была прекрасная встреча. Я не ожидал, что она будет прекрасной, потому что я столько раз был разочарован. Как я мог ожидать, что премьер-министр не будет низким политиком? Он им не был.
Только случайно, в коридоре, когда мы уходили, и он вышел, чтобы попрощаться с нами, появилась Индира. В то время она была никем, просто молодой девушкой. Ее представил мне отец. Конечно, Масто тоже был там, и с его помощью мы встретились. Но Индира могла не знать Масто или, кто знает? — может быть, она знала его. Встреча с Джавахарлалом оказалась такой значительной, что она изменила все мое отношение, не только к нему, но и к его семье тоже.
Он говорил со мной о свободе, о правде. Я не мог этому поверить. Я сказал: «Вы понимаете, что мне всего двадцать лет, я просто молодой человек?»
Он сказал: «Не беспокойся о возрасте, потому что мой опыт подобен ослу, даже если он очень стар, он все равно остается ослом. Старый осел не обязательно становится лошадью он не становится даже мулом, что же говорить о лошади. Поэтому, не беспокойся о возрасте». Он продолжил: «Мы можем на мгновение совершенно забыть, сколько лет тебе и сколько лет мне, и давай обсудим это без возрастных, кастовых преград или преград убеждений и полиции». Потом он сказал Масто: «Баба, вы не могли бы, пожалуйста, закрыть дверь, чтобы никто не вошел. Я не хочу видеть даже своего личного секретаря».
И мы говорили о таких великих вещах! Я был удивлен, потому что он слушал меня с таким же вниманием, как и вы. И у него было такое прекрасное лицо, которое может быть только у кашмирца. Индийцы немного темнее, и чем дальше вы продвигаетесь вниз на юг, тем темнее они становятся, пока, наконец, вы не достигаете точки, когда видите впервые в своей жизни, что такое черный цвет.
Но кашмирцы действтельно прекрасны. Джавахарлал определенно был таким, по двум причинам. Мое собственное ощущение, что белый человек, просто белый человек, выглядит немного поверхностным, потому что в белом цвете нет глубины. Поэтому все девушки в Калифорнии хотят, чтобы их кожа была загорелой. Они понимают, что загорелая кожа несет в себе определенную глубину, которой не может быть у белой кожи. Но черный слишком загорелый, сожженный. Дело не в глубине, это смерть. Но кашмирцы находятся точно посередине: они белые люди, очень красивые люди, загорелые с самого рождения, и они евреи.
Я видел могилу Иисуса в Кашмире, куда он ушел после своего так называемого распятия. Я говорю «так называемого», потому что оно прошло так хорошо. Вся заслуга Понтия Пилата. А когда Иисусу было позволено убежать из пещеры, естественно, появился вопрос: «Куда идти?» Единственное место за пределом Израиля, куда он мог пойти, был Кашмир, потому что это был маленький Израиль. И там похоронен не только Иисус, но и Моисей.
Это шокирует вас еще больше. Я был и на его могиле. Я копатель могил. К Моисею придирались другие, евреи, спрашивая: «Где потерянное племя?»
Во время их сорокалетнею путешествия по пустыне одно племя потерялось. Моисей тоже ошибся: если бы он пошел налево, а не направо, евреи теперь были бы нефтяными королями. По евреи — это евреи; вы не можете предсказать, что они будут делать. Моисей сорок лет путешествовал из Египта в Израиль.
Я не еврей и не христианин, и это меня не беспокоит. Но просто, просто из любопытства, я удивляюсь, почему он выбрал Израиль. Почему Моисей искал Израиль? На самом деле, он искал прекрасное место, но приближалась старость, и после утомительного путешествия, после сорока лет в пустыне…
Я не смог бы это сделать. Сорок лет! Я не могу делать это на протяжении даже сорока часов. Я не могу. Я бы лучше совершил харакири. Вы знаете, что такое харакири? Это японский способ исчезновения, на обычном языке - самоубийство.
Моисей путешествовал сорок лег и, наконец, пришел в Израиль, в это пыльное, ужасное место Иерусалим. И после всего этого евреи есть евреи — они отправили его на поиски потерянного племени. Мое собственное ощущение что он просто хотел от них избавиться. Но где искать? Самое красивое место, которое было рядом это Гималаи, и он пришел в ту же самую долину.
Хорошо, что Моисеи и Иисус, оба умерли в Индии. Индия — не христианская, и, конечно, не еврейская страна. Но люди или семьи, если быть точным, которые заботятся об этих двух могилах, - евреи, и обе могилы созданы на еврейский манер. Индусы не делают могилы, как вы знаете. Мусульмане делают, но по-другому. Мусульманская могила должна указывать на Мекку; голова должна быть по направлению к Мекке. Это две единственные могилы в Кашмире, которые сделаны не по мусульманским правилам.
Но имена другие, не те, которые вы могли бы ожидать. На арабском Моисея зовут Моша, и имя, написанное на его могиле Моша. Иисус на арабском звучит так же, как и на арамейском — Иешу, от древнееврейского Иешуа; и так написано на могиле. Это может сбить вас. Вы можете не подумать, что Иешу это Иисус, а Моша — Моисей. Моисей есть только в английском — неправильное произношение изначального варианта, так же, как Иисус.
Иешуа медленно станет Иешу. Иешуа - это слишком: Иешу сойдет, и это так, как мы называем Иисуса в Индии: Ису - произносится Иесу. Мы добавили что-то к красоте имени. «Иисус» - это хорошо, но вы знаете, что из этого было сделано. Когда кто-то хочет проклясть, он говорит «Иисус!». И действительно, в этом звуке есть что-то от проклятия. Попытайтесь проклясть кого-нибудь, сказав «Иешуа!», и вы столкнетесь с трудностью. Само слово мешает вам. Оно настолько женственно, так прекрасно, так округло, что вы не можете никого им ударить. Сколько времени? «Двадцать минут двенадцатого, Ошо»,
Хорошо, закончим.
БЕСЕДА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Хорошо. Вернемся опять к рассказу. Я никогда не хотел встречаться с пандитом Джавахарлалом Неру, отцом Индиры Ганди. Я говорил Масто, но он не слушал. Он был нужный для меня человек. Пагал Баба в самом деле выбрал верного человека. Я никогда не был прав ни в чьих глазах, а Масто был. Кроме меня, никто не знал, что он смеется как ребенок. По это было личное дело, а сейчас я делаю доступным для всех много личных вещей.
Мы долгими днями спорили, стоит ли мне поехать и увидеть прьемер-министра Индии. Я как всегда не хотел. В то мгновение, когда вы просите меня куда-то идти, даже в обитель бога, я обычно говорю: «Нужно об этом подумать», или «Нужно пригласить его на чай».
Мы спорили бесконечно, но он понимал не только аргументы, но и с кем он спорил, его больше заботило это.
Он сказал: «Ты можешь говорить что хочешь, но…», и тут он произнес то, что он обычно говорил, когда он не мог убедить меня при помощи рациональных аргументов: «Пагал Баба сказал мне сделать это, поэтому сейчас все зависит от тебя».
Я сказал: «Если ты говоришь, что Пагал Баба сказал тебе, пусть это будет так. Если бы он был жив, я бы не оставил его в покое так легко, но его уже нет, и нельзя спорить с умершим, особенно с любимым».
Он обычно смеялся и говорил: «А что произошло с твоими аргументами?»
Я сказал: «А теперь замолчи. Ты ведь внес в спор Пагал Бабу, мертвого вытащил из могилы, просто чтобы победить в споре… И ведь ты даже не победил; я просто сдался. Делай то, о чем мы спорили с тобой последние три дня».
По эти споры были прекрасны, тонкие и далеко идущие — но не об этом речь, но крайней мере, сегодня. Возможно в другой раз…
Масто настаивал на том, чтобы я увидел премьер-министра, потому что никогда не знаешь, возможно, однажды мне понадобится его помощь. (Слышится нарастающий шум кондиционера, который затем прекращается.) Великолепно! Я должен был остановиться сам, вот почему он остановился. Если я начну говорить опять, он начнет шуметь опять. (Шум слышится вновь.) Но это уж слишком!…
О чем я говорил?
«О том, что Масто настаивал, что ты должен встретить прьемер-министра, потому что никогда не знаешь, возможно, его помощь однажды понадобится»
Я сказал Масто: «Пожалуйста, сделай к этому небольшое дополнение, что возможно, однажды премьер-министру понадобится моя помощь. Я готов ехать, потому что тогда не нужно будет расстраивать бедного старого Масто. Но Масто, есть ли у тебя храбрость сделать одно добавление?»
И немного неохотно Масто вставал и говорил: «Да, однажды, возможно, ему или другому премьер-министру будет нужна твоя помощь, а теперь поехали со мной».
