Ж. Славинский - Заря Айваза. Путь к осознанности
По-братски твой, Питер
От его ответа мне спокойнее не стало. Слова и намеки, которые когда-то будоражили мой ум, сейчас казались мне пустыми клише и подслащенными посланиями медиумов «Нью Эйдж», спиритуалистов и теософов.
Близкие мне люди пытались своими способами перенаправить поток, в котором я утопал. Мой дядя был именитым профессором в университете, и все, что находилось за пределами университетской карьеры, он считал бесполезной тратой времени. Несмотря на все свои проблемы, я не мог не рассмеяться, выслушав его совет, как мне вернуться на правильный путь. Он позвонил мне по телефону и восторженным голосом заявил о том, что мне выпала блестящая возможность:
— В четвертой средней школе открылась вакансия психолога сразу же после того, как твоя коллега ушла в декрет. Нужен преподаватель на полставки, который будет вести уроки у половины из всех классов... но это начало... Я мог бы замолвить за тебя словечко, чтобы ты получил эту работу.
— Мне не нужна работа. Мне нужно что-то другое.
— Эх, Боги, Боги, — разочарованно произнес он, — тебе нужно спросить себя, сколько тебе лет? Сколько еще ты будешь сводить себя с ума вещами, от которых умные держатся в стороне?
Стоян Филипович также пытался вернуть своего расточительного приятеля на правильный путь. Я понимал, что не должен был разговаривать с ним в такой форме, но жажда облегчить свою ношу оказалась сильнее. Он с нетерпением выслушивал мои жалобы, ожидая того момента, когда я сделаю паузу, чтобы предложить мне решение:
— Слушай, — сказал он, многозначительно склонившись надо мной, — все, что произошло, — произошло. Даже сейчас еще не поздно, чтобы сфокусироваться на реальных вещах. Сходи в университетскую библиотеку и просмотри журналы, напечатанные за последнюю пару лет. Журналы, журналы, журналы, там представлена современная наука. То, что сейчас актуально. Возьми тему и принимайся за работу. Я уверен, что ты смог бы издать что-то серьезное.
Видя мое выражение лица, он добавил:
— Хорошо, ты мог бы продолжить разбираться в книгах для собственных нужд, никто не будет возражать по этому поводу, хотя ты и понимаешь, что именно эти дела и довели тебя до такого состояния, однако серьезная наука есть серьезная наука, ты согласишься со мной.
У меня не было сил спорить с ним, препираться, убеждать его в том, что я был бы все равно несчастлив, даже если бы публиковал статьи в научных журналах, которые большинство из моих коллег не поймет, да и не прочитает в любом случае. Это было бессмысленно, для него не было иного мира, кроме мира Платона, артефактов, раскопок и надгробных плит, которым по две тысячи лет, он искренне расстраивался, когда его, хоть и на короткий срок, но выводили за пределы этого мира.
— Стоян, — сказал я расстроенным голосом, — разве мне нужно писать по полгода какую-нибудь статью из серии: «Влияние непрямых чувственных наблюдений на самовосприятие учеников средних школ?»
Оскорбленный, он откинулся назад, словно противостоял наркоману, который не реагировал на соответствующую терапию.
— Как пожелаешь, но я вижу, что ты довел себя до такого состояния по той причине, что не имел дела с такими вопросами. То, о чем ты говоришь, найти истинного себя и так далее... ну, великим умам в истории человечества не удалось найти ответ на эти вопросы. Более того, ты ищешь ответы точно не там — среди потерянных людей, невротиков, избегающих реальности... Прости, но я должен рассказать тебе о переживаниях Шопенгауэра, о том, что я прочитал пару дней тому назад... Хорошо?
Я равнодушно пожал плечами:
— Ну, если тебе больше нечем заняться...
— Шопенгауэр — великолепный философ, ты согласишься со мной, и однажды он прогуливался по парку, глубоко погрузившись в свои мысли. Он по неосторожности сошел с тропинки и пошел по аккуратно выстриженному газону. Работник парка, по-немецки серьезно относящийся к своей работе, с криками ринулся к нему: «Мужчина, вы идете по траве. Кем вы себя возомнили?» Шопенгауэр, отстранившись от мыслей, печально ответил: «Если бы я только знал»... — Стоян посмотрел на меня многозначительным взглядом и подытожил: — Шопенгауэр не знал этого, а ты думал, что проведенные среди неудачников годы помогут тебе найти ответ на этот вопрос.
— Сократа считали бездельником и развратителем молодежи. Теперь ты говоришь студентам, что он был человеком выдающегося ума. А ведь он первый сказал: «Человек, познай себя».
— Мой дорогой друг. Сравнивать Сократа с никчемными неудачниками... Бессмысленно говорить с тобою об этом. Скажу тебе в последний раз — принимайся за серьезную работу. Просмотри журналы, психологические анналы, найди тему и заставь себя заняться серьезной работой.
С меня было достаточно его советов и того подхода к жизни, где читают сотню книг, а затем пишут сто первую, в которой о жизни известно все, кроме ее самой, где себя самого уж точно никогда не найти.
— Стоян, — сказал я, пытаясь говорить цинично, — может, «аннально» как раз и для тебя, вот и пользуйся таким способом. Я предпочитаю «орально».
Он знал, как держать себя в руках. После моих слов он отступил назад, словно уворачивался от плевка, и, немного пораздумав, примирительно сказал:
— Сейчас ты чрезмерно чувствителен, и я, очевидно, подошел к тебе не с той стороны. Я бы хотел помочь тебе. Я не психоаналитик, но по психологии личности написано много работ. Они, безусловно, описывают состояние, в котором ты находишься.
Я сожалел по поводу сказанной мной грубости. Он ведь действительно хотел мне помочь...
— Спасибо за терпение, старина. Я куда больше размышляю над сутью своей проблемы, чем описано во всех этих книгах. Эти одеревенелые дисциплины, которые ты называешь настоящей наукой, сделают все что угодно, лишь бы избежать истины. В университете я изучал переживания других людей — людей, переживания которых были сведены до пересказывания переживаний третьих людей, да и те уже слишком много и часто пересказывались.
— Ты не прав, мой друг! Взбираясь на плечи друг другу, мы тем самым развиваем науку. Что еще более ценно?
Это был разговор двух глухих. Я чувствовал себя в самом глубочайшем центре своего существа... Нет, я не чувствовал, я знал, что те, кто не испытал просветления, неважно, насколько они были литературно подкованы, в каком бы статусе ни находились, все они жили в стране невежества. Я умирал от отчаяния, но я бы не пожертвовал ни одним из своих духовных переживаний ради тех возвышенных званий, которыми люди украшают свои жизни. Я попытался сдержать себя и не оскорблять его, но мне это не удалось:
— Более ценно? Как психолог я, если бы захотел сравнить ценности, то с уверенностью мог бы заявить о том, что чистка картошки и мытье посуды в Стокгольме, хоть даже мне и не удалось отыскать себя самого, принесли мне куда больше пользы, чем четыре года изучения психологии. Момент просветления любого человека куда ценнее всех книг великих философов вместе взятых. На самом деле, этот момент куда более ценен, чем все когда-либо написанные книги. Говоря об этом, я не забываю Гомера, Шекспира и Достоевского.
Я чувствовал себя истощенным и опустошенным, но таким опустошенным, который знал и говорил правду о себе, а не таким, который лгал об этом, и в этом было какое-то утешение. Я сделал глубокий вдох, затем еще один, будто мне не хватало воздуха:
— В этих бесчисленных и бесконечных бумажках, которые ты называешь научной психологией, нет ничего недостижимого, как нет и драмы, столкновения со свободой и заключением, нет ни малейшего намека на окончательное освобождение. А именно это мне и нужно.
– 19 –
Вопрос о том, кто я есть, было бессмысленно обсуждать; его нужно было непосредственно перепрожить на «Интенсиве Просветления». Это было написано в журнале «Человеческие скрытые ресурсы», который приходил ко мне четыре раза в год. Экземпляр журнала, так и не прочитанный, уже много дней пылился у меня на полке. Я выпил кофе, включил и выключил телевизор, побрился и подточил лезвие. Взял журнал в руки и начал пролистывать. Встретил статьи по тай-чи чуань, хатха-йоге, курсам медитации в Лондоне, способу видения ауры...
Глаза остановились на объявлении, взятом в рамку. Я прочитал его медленно, затем еще два раза. Оно было написано в стиле информационной статьи, где в конце предлагалось пройти трехдневный «Интенсив Просветления». Его вел Бьерн Халинг. Спавший во мне интерес в окружающей жизни начал потихоньку просыпаться. Вряд ли это мог быть кто-то другой, а не старина Халинг. Меня охватило знакомое ощущение: ожидание душевных волнений, нового приключения, встречи с собой и все той же, словно тень, мысли о том, что я снова зря трачу свое время.
Для связи был оставлен контактный телефон Морин Петон. Всего пятьдесят пять фунтов, курс длится три дня, в течение которых можно было выяснить, КЕМ ТЫ ЯВЛЯЕШЬСЯ.
