Борис Булгаков - Карлос Кастанеда. Жизнь и смерть Воина
Под одним из валунов я увидел в профиль человека, сидевшего на земле. Я приблизился к нему до расстояния в десять футов; тут он повернул голову и взглянул на меня. Я замер: его глаза были водой, которую я только что видел! Они были так же необъятны и сверкали теми же золотыми и черными искрами. Его голова была заостренной, как ягода клубники, кожа зеленой, усеянной множеством бородавок. За исключением заостренной формы, голова была в точности как поверхность пейота. Я стоял перед ним, не в силах отвести глаза. Было такое чувство, будто он умышленно давит мне на грудь своим взглядом. Я задыхался. Я потерял равновесие и упал. Его глаза отвернулись. Я услышал, что он говорит со мной. Сначала голос был как тихий шелест ветра. Затем он превратился в музыку – в мелодию голосов, и я «знал», что сама мелодия говорит: «Чего ты хочешь?»
Я упал перед ним на колени и стал рассказывать о своей жизни, потом заплакал. Он вновь взглянул на меня. Я почувствовал, что его глаза меня отталкивают, и подумал, что пришла смерть. Он сделал знак подойти поближе. Заколебавшись на мгновение, я сделал шаг вперед. Когда я приблизился, он отвел взгляд и показал тыльную сторону ладони. Мелодия сказала: «Смотри!» Посреди ладони было круглое отверстие. «Смотри!» – вновь сказала мелодия. Я посмотрел в отверстие и увидел самого себя. Я был очень старым и слабым, и бежал от настигавшей меня погони, а вокруг носились яркие искры. Затем три попали в меня, две – в голову и одна – в левое плечо. Фигурка в круглом отверстии секунду стояла, потом выпрямилась совершенно вертикально и исчезла вместе с отверстием.
– Мескалито вновь обратил на меня свой взгляд. Его глаза были так близко, что я «услышал», как они тихо гремят тем самым непонятным звуком, которого я наслышался за эту ночь. Постепенно глаза стали спокойными, пока не превратились в озерную гладь, мерцающую золотыми и черными искрами.
Он опять отвел глаза и вдруг отпрыгнул легко, как сверчок, на добрых пятьдесят ярдов. Он прыгнул еще раз и еще раз, и исчез.
Потом, помню, я пошел. Напрягая сознание, я пытался распознать ориентиры, – к примеру, горы вдали. Все, что я пережил, совершенно исчерпало мои умственные силы, но я смутно соображал, что север должен быть где-то слева. Я долго шел, пока спохватился, что уже день, и что я уже не использую свое «ночное видение». Я вспомнил, что у меня есть часы, и посмотрел на циферблат – часы показывали восемь утра. Было около десяти, когда я добрался до уступа с нашей стоянкой. Дон Хуан лежал на земле и спал.
– Ты где был? – спросил он.
Я сел перевести дыхание. После долгого молчания он спросил:
– Видел его?
Я начал рассказывать ему все с самого начала, но он меня прервал и сказал: важно лишь одно – видел ли я его. Он спросил, как близко от меня был Мескалито. Я сказал, что почти его касался. Дон Хуан сразу оживился и на этот раз внимательно выслушал все в деталях, уточняя мой рассказ лишь вопросами насчет формы существа, которое я видел, его характера и прочего».
Лишь спустя девять лет обучения Кастанеда признает:
«С полной очевидностью я осознал: мое первоначальное предположение относительно принципиального значения психотропных растений – ошибка. Они вовсе не являются важным аспектом магического описания мира, они лишь помогают свести воедино разрозненные части этого описания. Просто в силу особенностей характера я был не в состоянии воспринимать эти части без помощи растений. Упорно цепляясь за привычную версию реальности, я был глух и слеп к тому, что дон Хуан пытался внедрить в мое сознание. И только эта моя нечувствительность заставляла его использовать в моем обучении психотропные средства».
Но что же случилось в 1965? Что заставило Карлоса Кастанеду почти на три года прервать обучение? Безусловно, это потрясение и ужас, которые он перенес в период ученичества. Столкнувшись с неизведанным, непознанным, он запаниковал. В некоторых источниках можно встретить фразу, что ученичество было прекращено в связи с психологическим стрессом.
«Учение дона Хуана» заканчивается записью от 29 октября 1965 года, последние слова книги:
«И хотя дон Хуан не изменил своего ко мне отношения как к ученику, сам я считаю себя побежденным первым врагом «человека знания».
Кастанеда говорит о страхе, ведь у человека есть четыре врага: это страх, ясность, сила и старость.
Более детально он проанализировал свой временный уход в книге «Отдельная реальность»:
«Обучение по методу дона Хуана требовало огромных усилий со стороны ученика. Фактически, необходимая степень участия и вовлеченности была столь велика и связана с таким напряжением, что в конце 1965 года мне пришлось отказаться от ученичества. Лишь теперь, по прошествии пяти лет, я могу сформулировать причину – к тому моменту учение дона Хуана представляло собой серьезную угрозу моей «картине мира». Я начал терять уверенность, которая свойственна каждому из нас: реальность повседневной жизни перестала казаться мне чем-то незыблемым, само собой разумеющимся и гарантированным.
…
– Ты испугался и удрал потому, что чувствовал себя чертовски важным, – так дон Хуан объяснил мой уход. – Чувство собственной важности делает человека безнадежным: тяжелым, неуклюжим и пустым. «Человек знания» должен быть легким и текучим».
В интервью, взятом Джейн Хеллисоу в 1971 году, Карлос расскажет:
«Почему я ушел? Я был слишком напуган. Во всех нас есть убеждение, что… мы можем заключить с самим собой соглашение, что это реально. Я уверен, что множество людей принимали психоделики, вроде ЛСД или чего-то вроде этого. Искажение восприятия, которое происходит под действием этих психоделиков, можно рационально объяснить, сказав себе: я вижу это, это и вон то, потому, что я что-то принял, все это наши скрытые мысли – они есть всегда. Таким образом, можно безопасно объяснить все странное и необычное. Но когда вы потихоньку теряете эту безопасность, начинаете думать, что время уходить. (Смех.) Я испугался».
Именно в это время также ничего не клеится дома, в Лос-Анджелесе. Проблемы с выходом первой книги, натянутые отношения с Маргарет, которая хочет забрать ребенка и уехать подальше из города. Тяжелейшей и напряженной ситуацией закончился «первый цикл» обучения. Три года понадобилось Карлосу, чтобы переварить, усвоить полученные знания, чтобы проанализировать сложившуюся ситуацию. Работа с книгой, ее продвижение и публикация в 1968-ом способствовали обретению денег, гармонии и уверенности. Поэтому весной 68-го года Карлос Кастанеда привозит Хуану Матусу книгу и приступает ко второму циклу.
«…в апреле 1968 я получил сигнальный экземпляр своей первой книги и почему-то решил, что должен показать ее дону Хуану. Я приехал к нему, и наша связь «учитель-ученик» загадочным образом возобновилась. Так начался второй цикл моего ученичества, разительно отличавшийся от первого. Мой страх был теперь уже не таким острым, как раньше. Да и дон Хуан вел себя гораздо мягче. Он много смеялся сам и смешил меня, как бы специально стараясь свести на «нет» всю серьезность процесса обучения. Он шутил даже в наиболее критические моменты второго цикла, и это помогло мне пройти через исключительно жесткие ситуации, которые при неблагоприятном исходе вполне могли бы вылиться в серьезные психические расстройства. Такой подход диктовался жизненной необходимостью находиться в легком и спокойном расположении духа, иначе я не смог бы выдержать напор и чужеродность нового знания.
…
2 апреля 1968
Какое-то мгновение дон Хуан глядел на меня. Казалось, он совсем не удивился моему появлению, хотя со времени нашей последней встречи прошло уже более двух лет. Он положил руку мне на плечо, улыбнулся и сказал, что я изменился – потолстел и стал мягче.
Я привез ему экземпляр своей книги. Без предисловий я вынул ее из портфеля и вручил ему.
– Это книга о тебе, дон Хуан, – сказал я.
Он пробежал большим пальцем по страницам, как пролистывают игральные карты, вскрывая новую колоду. Ему понравился зеленый цвет переплета и формат книги. Он погладил ее, повертел в руках и вернул мне. Я ощутил прилив гордости.
– Я хочу, чтобы ты оставил ее себе, – сказал я. Дон Хуан молча засмеялся и покрутил головой.
– Лучше не надо, – сказал он и с широкой улыбкой добавил: – Ты же знаешь, на что в Мексике идет бумага.
…
С этого приезда к дону Хуану начался новый цикл обучения. Без труда вернувшись к своему прежнему ощущению удовольствия от его чувства юмора и драматизма, я оценил его терпеливость в отношении меня и понял, что непременно должен приезжать почаще. Не видеть дона Хуана было поистине огромной потерей для меня.
