Луис Броули - Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти
В какой-то момент, вспомнив мой прошлый интерес к Джидду Кришнамурти, он повернулся ко мне:
— Вы знаете, что имя Джидду на нашем языке означает «жир»? А Уппалури означает «каменная соль». Это название места, где её добывают. Я люблю повторять, что эта соль нужна для того, чтобы избавиться от того жира.
Он имел в виду своё имя: Уппалури Гопала.
Я был вынужден рассмеяться, поскольку это было именно то, что произошло со мной. Указывая рукой на присутствие в комнате несуществующего жира, он засмеялся тоже. Глаза его ярко блестели.
Окно напротив дивана выходило на северную часть Седьмой авеню. Он то и дело напоминал нам о том, что любит останавливаться в отеле в одном и том же номере. Предпочтение отдавалось цифре семь или кратной ей. Ему нравилась эта угловая комната номер 2107. В какой-то момент он начал разговор о Будде и о том, каким он был идиотом. Это было что-то новенькое.
— Я называю его «буд-ху», что означает «идиот» на хинди.
Затем ему пришла мысль чем-то поделиться со мной.
— Слушайте-ка! Я хочу вам кое-что показать!
Слегка коснувшись моей руки, с озорной улыбкой он вскочил с дивана и исчез в спальне. Его прикосновение было похоже на дуновение ветерка — прохладное и мимолётное. Пока он отсутствовал, я посмотрел на остальных и заметил, что они улыбаются со знанием дела. Вернувшись с тонкой папкой в руках, Юджи встал прямо передо мной. Он вытащил из папки самый яркий распечатанный на принтере листок и протянул его мне:
— Смотри, вот это мать Будды!
Это был коллаж, составленный из нескольких не слишком художественных картинок. На нём лицо обычной азиатской женщины было прилеплено к телу порнозвезды с задранными вверх ногами, которая находилась в процессе совокупления с белым слоном. Изображение со слоном, несомненно, было выдрано из журнала о природе. Картинка была очень грубой и не допускала никакой двусмысленности. Юджи стоял передо мной, в ожидании реакции рассматривая моё лицо своими ликующими пустыми глазами. Всё, что я мог делать, это улыбаться и смеяться, наблюдая абсурдность происходящего. Он напоминал мне школьника на детской площадке, довольного своей проказой. В некотором смысле я был очень рад, потому что никогда по-настоящему не принимал культ Далай-ламы.
— Я отослал эту картинку Далай-ламе в день рождения этого ублюдка Будды. Это изображение его матери, которую имеет белый слон! Так говорится в легенде о матери этого ублюдка, поэтому я послал её Далай-ламе на день рождения Будды! Его личный секретарь — мой хороший друг.
С энтузиазмом двенадцатилетнего подростка он похвастался:
— Эта сволочь меня не любит!
— Ещё бы! — не мог не заметить я.
Меня не столько шокировала картинка, сколько сам факт того, что он с такой гордостью показывал мне эту абсурдную оскорбительную вещь — меньше всего я мог предположить что-либо подобное в первую встречу. Видимо, в последнее время ему понравилось вести себя с людьми вызывающе. В своих книгах он приравнивал логику к фашизму, так что его методы не расходились со словами, это было ясно. Я был в полушаге от того, чтобы узнать разницу между учителем и таким человеком, как он, но я всё ещё был слишком нацелен на ментальное понимание процесса, мне нужно было нечто, во что я мог бы вонзить клыки своих мозгов. Я просидел ещё несколько часов, наслаждаясь абсурдной болтовнёй и терпеливо ожидая возможности встрять в разговор и спросить что-то осмысленное. Часы шли, лавина слов не прекращалась, и я влез прямо в неё — по крайней мере, попытался:
— Юджи, вы, очевидно, в другом…
Не успел я закончить предложение, он меня тут же прервал:
— Нет, сэр!
Неожиданно он стал очень раздражённым.
— …состоянии, но я…
Он был уже в наклоне вперёд с поднятой вверх рукой.
— Ерунда! Всё пустые слова и пустые фразы!
— Но…
Он обрубил меня моментально, словно ждал, пока эта глупость выползет из своего укрытия в кустах…
— Это не ваш вопрос! Знаете ли вы, сколько людей, переступивших порог моего дома на протяжении многих лет, задают мне одни и те же вопросы?
Я был в шоке, всё полетело под откос…
— …Но ваше состояние… это естественное состояние…
Всё, забудь. Я совсем растерялся.
— Единственное состояние/штат, в котором я нахожусь, это штат Нью-Йорк.
Он продолжал душить меня словами, и я сидел, как дурак, с так и не заданным вопросом.
Что-то подсказывало мне: «Расслабься, пусть пройдёт какое-то время». Разговаривать с этим парнем было всё равно что пытаться ухватить отражение в реке. Невозможно.
Наконец на улице стемнело, и я почувствовал, что пришло время прощаться. Я поблагодарил его, он в ответ любезно поблагодарил меня за визит. Я ушёл.
Голова моя шла кругом.
ГЛАВА 8
«Мои разговоры с людьми случайны — я действительно имею это в виду — иначе я бы забрался на трибуну. Какой толк забираться на трибуну? Мне это неинтересно. У меня нет никакого послания».
Я не мог поверить, что еду на встречу с Юджи Кришнамурти в то же самое место, где на протяжении стольких лет проводил беседы Джидду Кришнамурти. А ещё я не представлял, насколько красива Швейцария. Весь путь до Гштаада, куда я добирался поездом и на машине, занял три часа. Город находился по соседству с Сааненом — местом, где в 1967 году Юджи слушал ту лекцию Джидду Кришнамурти. Дорога на поезде была похожа на путешествие по сказочной открыточной стране.
Нью-йоркерша и Гуха подобрали меня в соседней деревне и отвезли к Юджи в шале, расположенное рядом с открытым полем и коровником, полным швейцарских коров.
Выйдя из автомобиля, я оказался под чистым летним голубым небом с плывущими по нему через Альпы пушистыми облаками. Женщины провели меня по витой цементной лестнице в подвальное помещение дома. Дверь открылась, и я оказался в большой комнате, заполненной людьми, сидящими кто на чём. В противоположном конце комнаты сидел и что-то говорил Юджи. Увидев меня, он воскликнул:
— Что? Ты? Что ты здесь делаешь?
Я почувствовал себя неловко.
— Просто заглянул в гости.
— Не говорите, что время чудес прошло!
Одетый в рубашку кремового цвета и отглаженные брюки, с босыми ногами, стоящими на каком-то пуфике, он вскинул руки с притворным удивлением.
— Что с тобой? Зачем ты проделал весь этот путь?
— Здравствуйте. Как дела, сэр?
— Отлично! Сижу разговариваю с народом. А с тобой что случилось?
Мне нечего было сказать в ответ.
— Ну давай заходи, мы тут болтаем о всякой ерунде.
Йогиня сидела перед Юджи в кресле. На ручке кресла расположился высокий человек, и я машинально отметил, что его рука лежит на спинке кресла. Она помахала мне рукой, я ответил и быстро перевёл взгляд снова на Юджи.
Остальные бросили на меня короткий взгляд и вернулись к главному развлечению. Вид собравшихся в дальней части комнаты напомнил мне мотыльков, собравшихся вокруг источника света. Занавес за креслом Юджи скрывал идущие по стене водопроводные трубы. Если где-то наверху открывали кран с водой или спускали бачок унитаза, комната наполнялась характерным музыкальным шумом. Рядом с креслом, под единственным окном в этом подвале, стоял диван. В течение дня крошечный луч света перемещался по дивану как по солнечным часам. Люди ужасно мучились, пытаясь одновременно впустить в подвал глоток свежего воздуха и в то же время блокировать доступ солнечного света. Причиной такой предосторожности было замечание Юджи по поводу свежести чего бы то ни было. «Свежий воздух — это чувственное удовольствие! Этому телу не нужен свежий воздух. Вы все зависимы от идеи о здоровье и свежем воздухе. Свежий воздух, свежая еда; все эти идеи вложены в вас этими ублюдками. Вы все хотите быть здоровыми. Вы едите идеи и носите лейблы! Я ем только консервированную пищу, а для вегетарианцев скажу — я никогда не ем овощи! Я не такой, как вы, люди! Посмотрите на меня. Мне восемьдесят пять лет по индийскому календарю, идёт восемьдесят шестой, как говорится. А вам, людям, всем хочется думать, что вы моо-о-о-лоды!»
Его рассуждения о несоответствии индийских, тибетских и «грязных западных» календарей были забавными. Беседа шла таким образом, что можно было вклиниться в любой момент. Он говорил утверждениями, не заботясь ни о продолжении мысли, ни о связи мыслей между собой. Он рассказал историю о человеке, специально приехавшем из далёкой Бразилии для встречи с ним и страшно разочаровавшемся в Юджи после того, как тот весь день проговорил об экономике. Человек ушёл в гневе (Юджи любил рассказывать о тех, кто «уходил в гневе»), но вернулся на следующий день и остался ещё на несколько недель, несмотря на первоначальный «гнев» из-за разговоров о мирских, а не духовных вещах.
Всё это напоминало прошлую встречу в Нью-Йорке, и я действительно периодически задавался вопросом, зачем я, как он выразился, проделал «весь этот путь». Однако вскоре мне стало понятно, что меня это гипнотизирует, наполняет энергией, заставляет скучать и интригует снова и снова.
