Николя де Виллар - Граф де Габалис, или Разговоры о тайных науках
— Я, сударь, поостерегся бы прибегать к подобным доводам в обществе людей разумных, которые как пить дать сочли бы меня фанатиком. Они ни за что не поверили бы мне, да к тому же и я сам вряд ли смог бы осуществить сию каббалистическую операцию, поскольку веры у меня еще меньше, чем у них.
— Полно, полно, — утешил меня граф, — если у вас нет веры, мы поможем вам обрести ее. А если ваши господа не желают верить тому, что собственными глазами могут видеть в Париже, напомните им одну сравнительно недавнюю историю. Я имею в виду того необыкновенного человека, который, по свидетельству Селия Родигинуса, в конце прошлого века изрекал пророчества с помощью того же органа, что и Эврикл у Плутарха.
— Я не стал бы приводить в свидетели Родигинуса: во-первых, цитировать нужно точно, а во-вторых, поговаривают, что упомянутый им человек был наверняка сумасшедшим.
— Слишком уж по-монашески все это звучит, — отозвался граф.
— Сударь, — продолжал я, — несмотря на истинно каббалистическое отвращение, которое вы питаете к монашеской братии, я никак не могу с вами согласиться. Мне кажется, не стоит ни огульно отрицать само существование оракулов, ни утверждать, что дело тут обошлось без вмешательства бесов. Ибо святые отцы и теологи…
— Ибо святые отцы и теологи, — перебил он меня, — до сих пор не могут согласиться с тем, что премудрая Самбетея, старейшая из Сивилл, была дочерью Ноя…
— Какая разница, кому она приходилась дочерью?
— Разве не пишет Плутарх, — продолжал граф, — что старейшая из Сивилл была первой из тех, кто начал изрекать пророчества в Дельфах? Дух, вещавший из ее чрева, никак не мог быть ни дьяволом, ни Аполлоном, ибо идолопоклонство зародилось много позже смешения языков; неразумно приписывать отцу лжи и сами священные «Книги Сивилл», и почерпнутые из них отцами церкви доказательства истинной веры. К тому же, сын мой, — продолжал он, улыбаясь, — не вам расторгать брак, заключенный великим кардиналом между Давидом и Сивиллой, не вам обвинять сего ученейшего мужа в том, что он поставил на одну доску великого пророка и несчастную женщину, якобы одержимую бесом! Ибо нужно принять одно из двух: либо Давид подкрепляет свидетельство Сивиллы, либо Сивилла умаляет авторитет Давида.
— Прошу вас, сударь, — прервал я его, — говорить более серьезным тоном.
— Да я и сам не против, но при условии, что вы не обвините меня в чрезмерной серьезности. Как вам кажется, может ли демон пойти против себя самого? Может ли он действовать вопреки собственным интересам?
— Почему бы и нет?
— Почему бы и нет? Да потому, что с этим не согласился бы Разум Божий, как его удачно и великолепно называл Тертуллиан. Сатана никогда не пойдет против себя самого. Из этого следует, что либо демон никогда не вещал посредством оракулов, либо никогда не действовал в ущерб себе. Следует из этого и вот еще что: если пророчества противоречили интересам демона, значит, вовсе не он вещал через оракулов.
— А не мог ли сам Господь, — спросил я, — вынудить демона свидетельствовать истину, обращая таким образом свои речи против себя же самого?
— Мог, но не сделал этого.
— Да у вас, оказывается, здравого смысла побольшe, чем у монахов! — воскликнул я.
— Готов с этим согласиться, — продолжал граф, — но должен чистосердечно признать, что мне не хотелось бы опираться на свидетельства отцов церкви в данном вопросе, невзирая на все благоговение, которое вы питаете к сим великим мужам. Сама их религия, а также довольно пристрастное отношение к интересующему нас предмету, не говоря уже об их любви к истине, могли бы посеять в них предубеждения на сей счет. В свое время, видя эту истину нагой и нищей, они принялись приукрашивать ее и выряжать в одежды лжи; они были всего лишь людьми и, следовательно, согласно выражению поэта синагоги, могли быть лишь ненадежными свидетелями. Посему я вынужден обратиться к человеку, коего невозможно заподозрить ни в чем подобном: это язычник, но язычник совсем иной породы, нежели Лукреций, Лукиан или эпикурейцы; это язычник, привязанный к бесчисленным богам и демонам, битком набитый всевозможными предрассудками, великий маг или по крайне мере возомнивший себя таковым и, следовательно, великий поборник всяческой чертовщины; вы поняли, что я имею в виду Порфирия. Вот — слово в слово — несколько сообщаемых им пророчеств.
Оракул
«За сферой небесного огня вечно сияет некое неугасимое пламя, источник жизни и всех живых существ, первоначало всех вещей. Это пламя все порождает и все истребляет. Мы познаем его благодаря ему самому, оно вездесуще, бестелесно и нематериально, оно окружает небеса, испуская из себя малые искры, которые мы называем Солнцем, Луною и звездами. Вот что я знаю о Боге; не старайся же знать о Нем большего, ибо Он превосходит твое разумение, каким бы мудрецом ты ни был. Знай, кроме того, что ни один грешник или злодей не в силах укрыться от лика Бога. Никакие уловки и самооправдания не ускользнут от Его всевидящих очей. Все полно Богом, Бог повсюду».
— Ну, как по-вашему, сын мой, — спросил граф, — сильно отдает чертовщиной?
— По крайней мере, — отвечал я, — демон выведен в надлежащем ему обличье.
— А вот еще одно пророчество, возвещающее еще более возвышенные мысли.
Оракул
«В Боге содержится неизмеримая бездна пламени, но сердцу человеческому не надо бояться сего божественного огня. Это пламя не спалит его, а лишь овеет благодатным теплом, с помощью которого поддерживаются в мире гармония и порядок. Все существует только благодаря ему, этим огнем и является сам Бог. Никем не порожденный, не имеющий матери, Он ведает все, а мы не ведаем о Нем ничего. Он неколебим в замыслах своих, ими Его неисповедимо. Вот что такое Бог; что касается нас, Его вестников, то мы — всего лишь малая Его частица».
— Ну, что вы скажете на все это? — снова спросил меня граф.
— Скажу, что Бог все-таки может принудить отца лжи к свидетельству Истины.
— Тогда выслушайте еще одно — оно должно избавить вас от всех сомнений.
Оракул
«…Прорицатели, восседающие на треножниках, плачьте, творя надгробные моления по своему Аполлону! Увы, он смертен, он скоро умрет, он угаснет, его погубит свет небесного пламени».
— Теперь вы видите, сын мой, что, кто бы ни вещал словами этих пророчеств, втолковывая язычникам понятия Сущности Бога, Его Единства, Бесконечности и Вечности, он признаёт себя смертным, считает себя лишь искрой Божьей. Стало быть, так говорит отнюдь не демон, ведь демон бессмертен и Бог не принуждает его отрицать это. Известно, что Сатана не может пойти против себя самого. И есть ли у него более нелепый способ заставить род людской поклоняться ему, чем проповедовать бытие единого Бога? Дьявол не признает себя смертным, и с каких это пор, позвольте вас спросить, он преисполнился такого смирения, что начал отрицать собственную природу? Итак, вы видите, сын мой, что если первоначало, именуемое Богом Философов, существует, то им никак не может быть демон, якобы вещавший посредством оракулов.
— Но если им не был демон, либо бесстыдно лгавший, что он смертен, либо, принуждаемый Богом говорить правду, то кому ваша каббала приписывает действительно сбывшиеся пророчества? Уж не земным ли испарениям, как это утверждали Аристотель, Цицерон и Плутарх?
— Все что угодно, только не это, сын мой, — молвил граф. — Благодаря священной каббале я не страдаю столь больным воображением.
— Неужели это мнение кажется вам плодом такого воображения? Ведь высказывавшие его авторитеты слывут людьми здравомыслящими.
— В данном вопросе, сын мой, они далеки цепкого здравомыслия: приписывать земным испарениям какую бы то ни было роль в прорицаниях оракулов просто безрассудно. Возьмите, например, описанного Тацитом человека, который явился во сне жрецам храма Геркулеса в Армении и велел готовиться к встрече с ловцами, отправившимися на охоту. Этот сон еще можно объяснить влиянием земных испарений, но когда под вечер усталые охотники с пустыми колчанами и впрямь явились в храм, а наутро в лесу обнаружилось столько битой дичи, сколько было стрел у них в колчанах, то ни о каких испарениях уже не могло идти и речи. Тем паче о дьяволе, ибо нужно иметь совершенно превратные и отнюдь не каббалистические понятия об этом Божьем супостате, чтобы поверить в то, что охотникам было позволено развлекаться, гоняясь за сернами и зайцами.
— Чем же объясняет все это ваша божественная каббала? — осведомился я.
— Не спешите, — ответил он. — Прежде чем я раскрою вам сию тайну, мне надобно рассеять ваше заблуждение относительно этиx пресловутых испарений, о которых вы начитались у Аристотеля, Плутарха и Цицерона. Вы могли бы еще процитировать Ямвлиха: при всем своем уме, он некоторое время придерживался таких же ложных взглядов, пока сам не опроверг их в «Книге мистерий», где он подробно разбирает этот вопрос. Пьетро д'Апоне, Помпонацци, Левинит Сиренеус Луцилий Ванико пришли в восторг, отыскав сходные опровержения и у других античных классиков. Все так называемые вольнодумцы, говоря о вещах божественных, нередко выдают желаемое за действительное и не хотят видеть в пророчествах ничего сверхчеловеческого из страха признать что-либо, превосходящее человека. Они боятся встречи с иерархиями духовных существ — вместо этого они предпочли бы измыслить такую, что ведет прямехонько в бездну небытия. Вместо того чтобы воспарить к небесам, они копаются в земле; вместо того чтобы искать среди существ, превосходящих человека, причины его возвышенных озарений и проблесков божественности, они приписывают каким-то там испарениям свойство проникать в будущее, раскрывать сокровенное и возноситься до познания высочайших божественных тайн.
