Бэрд Сполдинг - Жизнь и Учение мастеров Дальнего Востока
Когда мы вернулись в свои квартиры, мы обнаружили, что накидки для каждого уже приготовлены, однако попытки одеть их стали для нас неожиданным испытанием. Время летело так быстро, что мы решили предпринять дерзкую попытку и нацепить их как получится. Впоследствии выяснилось, что у одних они оказались вывернутыми наизнанку, у других — одетыми задом наперед, и лишь немногим удалось одеть их как полагается.
Прибыв в приемную, мы узрели Далай-ламу, входящего в зал для аудиенций через огромную дверь в сопровождении стража. Не было сомнений в том, что на его лице промелькнула лукавая улыбка.
Мы расположились в приемной, ожидая, пока откроется предназначенная для нас боковая дверь, ведущая в зал. Вскоре она отворилась, и нас ввели внутрь, где царило самое роскошное убранство из всего, какое нам только доводилось видеть в своей жизни.
Потолок комнаты переходил в центре в огромный купол. В его своде было три отверстия, через которые проникали мощные лучи солнечного света, освещавшие комнату блеском и сиянием, великолепие которых не поддается описанию.
Стены были сплошь покрыты гобеленами, сотканными из золотых нитей, перемежавшимися портретами, вышитыми серебром. В центре комнаты, на возвышении, украшенном кружевным золотом, восседал Далай-лама в шитой золотом мантии, отделанной пурпурными и серебряными тканями.
Настоятель и Верховный Жрец подвели нас к Далай-ламе и, как в прошлый раз, заняли места по краям. После приветственных слов, Далай-лама сошел с возвышения и встал прямо перед нами. Он поднял руки; мы склонились на колени и приняли его благословение.
Когда мы встали, он приблизился к нашему Руководителю и, приколов к его груди какую-то брошь, или знак, промолвил следующие слова, переведенные нашим переводчиком: «Знак обеспечит вам и вашим друзьям свободу перемещения по этим землям. Вы можете входить и покидать ее по собственной воле, и вместе с этим знаком я дарую вам письменное разрешение, согласно которому вам присваивается статус граждан Тибета. Я посвящаю вас в сан Владык Великой Гоби». Затем он подошел к каждому из нас и прикрепил на грудь каждому меньший про размерам, но похожий знак. «Носите их как знак моего уважения. Они пропустят вас в любое место Тибета. Они послужат вам пропуском, куда бы вы ни пришли». Он принял свиток с разрешением из рук Настоятеля и вручил его нашему Руководителю. Броши были прекрасны — сделанные из золота, с филигранным и удивительно живым рельефом Далай-ламы, выгравированным в нефрите и помещенном в центре, как камея. Для нас они являли бесценную драгоценность. Далай-лама и все остальные были самой милостью. Мы смогли лишь произнести: «Благодарим вас».
Вошел старый лама, ответственный за хранилище записей, и нам сообщили, что сегодня Далай-Лама разделит с нами трапезу.
По окончании ужина разговор перешел к замечательным табличкам, Далай — Лама и старый лама, говорящие с помощью переводчика, подробно описали нам историю этих табличек, и мы тщательно записали все ее подробности.
По их рассказу, таблички были найдены скитающимся буддистским монахом в подземных хранилищах руин старого храма в Персии. Монах утверждал, что был приведен к ним мелодичным голосом, исходящим из руин, который он услышал, когда сидел неподалеку в самадхи. Пение было настолько приятным, а голос — столь чистым, что в конце концов монах заинтересовался им, последовал в том направлении, откуда слышался голос, и оказался в разрушенном хранилище. Голос, казалось, исходил из его глубин. После тщательного осмотра, монах обнаружил небольшое отверстие, и тогда он исполнился решимости найти источник голоса.
Сделав грубые орудия, он начал раскапывать обломки и наткнулся на сплошную плиту, которая представлялась частью пола разрушенного хранилища. Его сердце погрузилось в отчаяние, ибо до сих пор он считал, что мелодия, пробивающаяся сквозь руины, ведет его правильным путем.
Прежде чем покинуть это место, он решил провести некоторое время в медитации, и, как только он сел на землю, голос стал намного чище и отчетливее, и его слова завершились призывом к продолжению поисков. Почти сверхчеловеческими усилиями монаху удалось сдвинуть большую плиту и открыть отверстие, ведущее в глубину. Когда он спустился в проход, какая-то незримая сила немедленно осветила его путь. Перед ним воссиял яркий свет, и монах последовал за ним I проходу в огромное хранилище, прикрытому огромными каменными дверьми. Монах на мгновение остановился перед ними; древние петли заскрипели, и гигантский камень медленно отъехал в сторону, открывая проход. Когда монах переступил через порог, голос зазвучал еще яснее и мелодичнее, как будто хозяин принимал в своем доме гостя. Луч света сместился к центру подземелья, полностью осветив его. Таблички, покрытые многолетней пылью, покоились в нишах в стенах хранилища.
Монах осмотрел несколько из них, проникся осознанием их красоты и ценности и решил подождать возможности посовещаться с двумя-тремя доверенными товарищами о перемещении табличек в безопасное место. Он покинул подземелье, вернул плиту на место и вновь прикрыл ее обломками, после чего отправился на поиски товарищей, которые поверили бы в эту историю и обладали бы достаточным мужеством и средствами, чтобы помочь ему в выполнении его плана.
Поиски длились более трех лет. Почти каждый, кому он поверял эту историю, посчитал его окончательно обезумевшим. Наконец он отправился в паломничество и встретился с тремя жрецами, с которыми был знаком по прошлым своим путешествиям; он рассказал им свою историю. Поначалу они отнеслись к ней скептически, но однажды вечером, ровно в девять часов, когда они сидели у костра, раздался голос, поющий об этих записях. На следующий день они вчетвером оставили остальных попутчиков и отправились в путешествие к руинам. С того времени голос всегда пел им в девять часов вечера, и если они были усталыми и опечаленными, голос становился еще более мягким и мелодичным.
К концу путешествия, когда они приближались к руинам, около часа пополудни перед ними возникла хрупкая фигура мальчика, который начал петь и указывать им путь к хранилищу. Плита, прикрывавшая отверстие, была уже приподнята, и монахи немедленно спустились в подземелье. Двери сами открылись перед ними, и все вошли внутрь. Краткий осмотр убедил жрецов в ценности и подлинности находки. Более того, они были настолько захвачены табличками, что провели без сна целых три дня. Затем они изо всех сил поспешили в ближайшую деревню, которая располагалась в семидесяти милях от руин, чтобы нанять верблюдов и запастись провизией, необходимой для того, чтобы перевезти таблички в более безопасное место.
Наконец, они пришли к хранилищу с двенадцатью верблюдами, загрузили их и вернулись назад. Таблички были упакованы таким образом, чтобы избежать случайного повреждения. Наняв еще трех верблюдов, они отправились в долгий путь через Персию и Афганистан в Пешавар.
Близ Пешавара монахи надежно спрятали свою поклажу в уединенной пещере, в которой она хранилась пять лет. Один из жрецов все время сидел перед пещерой в позе самадхи, охраняя таблички. Затем они были перевезены из Пешавара к Лахнде в Пенджабе. Там таблички покоились еще десять лет. Затем, небольшими партиями, их перенесли сюда и разместили во дворце Великого Ламы; это заняло сорок лет.
Из этого дворца их надлежит перенести в Шамбалу. Иными словами, мы застали их в процессе передачи.
Повествование было прервано появлением служителя, который внес в комнату четыре таблички и осторожно возложил их на возвышение, служившее нам столом, так что мы прекрасно их видели. Как только стрелки часов указали девять, из ниоткуда возник живой голос, бесконечно мелодичный, хотя и звучащий как высокий и незрелый дискант мальчика.
Вот его слова, переведенные настолько точно, насколько мы способны были сделать это:
«То, что существует всемудрый, разумный Дух, то, что этот разум Божественен и бесконечен и проникает все сущее, невозможно оспорить. Ибо этот разум воистину пронизывает все сущее, он бесконечен и являет собой источник всего. Он Божественен, и его Божественность привносится в мыслительную или видимую форму, в факты и истины всего сущего.
Можете именовать сей всемудрый, разумный Дух Богом, или Добром, или как вам заблагорассудится, ибо человеку свойственно давать всему именования. Лишь только он именует вещь, он обретает власть приводить ее к существованию. Если человек именует нечто с истинным благоговением, почтением и восхвалением, он способен стать и воистину становится тем, что именует.
Так можете увидеть, что человек по собственному выбору способен стать Богом или же животным. Он становится идеалом, который выдвигает для себя, дабы следовать ему. Размышляя далее, легко понять, что человек может быть единорожденным Сыном Божием или единорожденным сыном зверя. Потому по собственному выбору человек может стать злом или дьяволом, если глаз его видит дурное; или же он способен стать Богом, если очи его созерцают Бога.
