Уильям Джадж - Океан теософии (сборник)
Давайте объединимся умом и сердцем, в духе и действии и таким образом постараемся сделать Братство реальным. Ведь только через него возможен всеобщий и индивидуальный прогресс.
Тебе, держащему факел, я шлю мою любовь. Что сказать, я снова прощаюсь, но никогда не забуду тебя. Тебе – моя самая большая любовь и благословение. Я не могу высказать, но ты знаешь это лучше всех.
Как прежде, так и сейчас, навеки…
ПИСЬМО ДВАДЦАТОЕТем, кого люблю и с кем работаю.
Мои последние слова перед съездом[28].
С тех пор, как сгустились нынешние облака, у людей появились сомнения и вопросы. Среди прочего, некоторые говорят, что было бы лучше, если бы Олькотт[29] оставил свой пост, что для него лучше уйти и пр. Нельзя занимать такую позицию. Если у кого-то есть подобное мнение, то от него следует отказаться. Две силы работают в Теософском обществе, в мире и в человеке. Это добро и зло. С этим ничего нельзя сделать: это закон! Но у нас есть правила, мы проповедуем любовь, истину и доброту. А более всего мы говорим о благодарности и не только Учителям, но и благодарности друг другу. Речь идёт о принципиальной политике общества, а вопрос об Олькотте один из таких. Позвольте мне повторить слова человека, которому я доверяю и мнение которого разделяю:
«Он должен сохранить свой пост по двум причинам:
– мы должны быть ему благодарны;
– внешний мир не должен видеть Теософское общество распавшимся или разделённым на отдельные секции. Общество должно оставаться одним, не разделимым от края до края прочным целым, сохраняя даже своего “некомпетентного президента”. О его полной неспособности выполнять обязанности не должно быть известно. При достаточной помощи он может продолжать выполнять небольшую часть своих обязанностей до конца жизни. Нельзя отказываться от работы из-за того, что личности опускаются, то тут, то там совершают грехи и глупости. Любой может морально опуститься, но ИСТИНА останется, и ОНА ЕСТЬ. А массы смотрят на видимого лидера, и если он рассыпается, подобно несобранной головоломке, они сразу же говорят, что Истины нет, ОНА не существует. Вековая работа будет разрушена, её придётся восстанавливать с основания, и между провалом в одном испытании и началом следующего должны пройти годы с тенденцией к отсталости. Та же самая сила, которая не позволила состояться его намеренной отставке, не позволит этому случиться и сейчас.
Разрешите мне сказать то, что я ЗНАЮ: только пробуждённое в душе, очень сильное и крепкое чувство истинного братства, истинной любви к человечеству может остановить этот поток и пронести нас через него. Ибо ЛЮБОВЬ И ДОВЕРИЕ – единственное оружие, способное победить настоящих врагов, против которых должен сражаться истинный теософ. Нас постигнет неудача, если я или вы вступим в это сражение не из чистого побуждения, а из-за гордыни, своеволия, из желания сохранить нашу репутацию перед лицом мира. Давайте дотошно исследуем наши души, вглядимся в них, как никогда раньше, чтобы увидеть, есть ли там в действительности братство, которое мы проповедуем и которое должны представлять».
Помните известные слова: «Будь мудрым, как змея, но безвредным как голубь». Помните учение Мудрых, что умереть при исполнении своих обязанностей более предпочтительно, чем исполнять обязанности другого, как бы хорошо мы их не исполняли, ибо обязанности другого полны опасности.
Будьте за мир, как таковой, а не только за мир против войны.
Искренне, как всегда,
Уильям К.Джадж
ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕЭто правда, что <…> страдает из-за моей холодности. Она сама виновата в этом. Время от времени я говорю <…>, что она слишком занята <…> и уделяет мало внимания членам моей группы. Они – мои дети, и я бы хотел, чтобы она относилась к ним со всей душой, а получаю такое, хуже чего не может быть. Конечно, с этим надо бороться, поэтому я стал к ней холоден. Меня не волнует нравится ли моё отношение <…>, и у меня нет времени думать об этом. Я рад, что она уехала в <…>. Это её испытание и шанс. Когда вернётся, она сама увидит, сможет ли не поддаться гордости, как это случилось с другими. Если сможет и выдержит мою реакцию, я верю, что она устоит. Это должно было случиться, ибо со временем непременно приходит испытание. Е.П.Б. готовила и поддерживала её, но человек не становится железным от ободрений, а потом Е.П.Б. умерла.
Моя поездка по всей стране показывает, какие большие последствия будет иметь моя работа в США, где Учителя Мудрости начали дело впервые в этом веке. Эта работа потребует всех моих сил… Поэтому, когда закончу все мои дела в Англии, я должен быстро вернуться сюда и начать работу. Поприще для работы даже огромней, чем я думал, хотя полагал, что оно будет большим. Из Соединенных Штатов мы можем влиять на мир, люди могут обращаться к нам отовсюду и за реальной работой и за помощью в своих нуждах…
Теперь о тебе: я всё это чувствую, эти взлёты и падения. Хорошо, что ты смелый и сможешь вытерпеть. Несомненно, вытерпеть – самое подходящее слово, ибо так же выносит бурю дуб. Когда ничего нельзя сделать, то, чтобы не ослабеть и не упасть, самое лучшее – это терпеть. Нужно смотреть фактам в лицо. Надеюсь, что будет по-другому, но если нет – это карма. Если бы не чувствовать боль, то это так же, как всё остальное, когда приходит, то длится недолго, и, всё же я надеюсь, оно не придёт. Много думаю об этом, но знаю храбрость твоей высокой души. Знаю, что твоя истинная сущность, как и моя, выше всего этого, она не затронута болью и упорной борьбой. Пусть это служит нам утешением. Всё в этом веке движется подобно молнии, также и наша карма, хотя моя часто кажется мне медленной. Не могу продолжать; чувствую то же, что и ты. Всем сердцем я с тобой и часто шлю тебе в помощь надежду и силу.
Я советовал <…>, чтобы, делая своё дело, она сократила постоянные упоминания имени Е.П.Б и высказывала свои идеи о теософии. Мы слишком часто ссылаемся на Е.П.Б., и это не свидетельствует о преданности ей. Это только даёт повод для глупых разговоров о нашем догматизме. Ты поймешь и может быть сумеешь убедить кого-то изменить отношение на более умеренное, хотя и твёрдое. От этого их верность и преданность не уменьшится. Есть хорошее мнение, что истинный чела не говорит много о своём Учителе и часто вообще не упоминает о существовании такового. Упоминать имя Е.П.Б. – это почти то же самое, что без необходимости махать красной тряпкой перед быком. Так не делают опытные люди, а только молодые. X <…> в своих речах здесь часто упоминает имя Е.П.Б., и я собираюсь поговорить с ним об этом. Если не будем сдерживаться, первое, что произойдёт, это раскол между последователями Е.П.Б. и теософами per se[30], которые заявляют, что именно они – настоящие теософы, поскольку лишены какого-либо личностного элемента. Ни ты, ни я, ни <…> не считаем необходимым постоянно бросать её (Е.П.Б.) имя в лицо другим, и будет лучше, если сейчас мы послушаем предупреждение посторонних. Кроме того, у меня самого было очень сильное внутреннее беспокойство на этот счёт.
Приближаются Рождество и Новый год, и я желаю вам много любви и солнечного света на пути. Я шлю вам мою чистую любовь, незапятнанную даже простым подарком.
Надеюсь <…> будет твёрдой и продолжит то, что намеривалась, но, подобно всем нам, ей надо встретиться со старыми врагами в себе самой.
Должен проститься,
навеки…
ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕВчера вечером произошло волнующее событие. Это был обычный вечер <…> Теософского общества. Должен был выступать <…>. Мы прибыли туда в 8:15, зал был полон народу. Прошло всего 15 минут, когда обнаружилось, что в здании пожар. Мы прекратили собрание и помогли выйти наружу тысяче людей из различных помещений. Потом спокойно вышли сами. Никто не пострадал, только <…> и <…> были облиты водой из лопнувшего шланга.
Мы выходили не так, как обычно, потому что шли по лестнице рядом с лифтом, в освещенную шахту которого падали стекло, кирпичи и вода, а в это время на верхних этажах, создавая слабый свет, ревел пожар. На другой стороне шахты поток огня несся вниз по покрытым смазкой трубам лифта, а пожарники устанавливали насадку на шланг или делали что-то ещё. Это была встреча с самим <…>, и она закончилась пожаром! Ни один из великих «провидцев», присутствующих на ней, не имел и отдалённого предчувствия случившегося. После всего один из них, постфактум, придумал, что испытывал чувство ужаса.
Скажи <…>, что время колебаний для него прошло; он знает своего гуру – это была и есть Е.П.Б. Пусть он поразмыслит прежде, чем сделает то, что, разрушив её жизнь и репутацию, разрушит и его жизнь, оставив его там, откуда невозможно увидеть истину…
Время от времени молчать полезно, но иногда молчание говорит слишком громко. Я его друг и помогу. Никто не может причинить ему боль, только он сам. Благородными были его работа и его жертвы, и никто не может свидетельствовать против него.
