Луис Броули - Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти
В тот день прибой шумел сильнее обычного. Пожилые дамы плавали в волнах топлес — видимо, это были те же дамы, которые в 1960-х годах впервые шокировали публику, обнажив свои прекрасные юные тела. Сейчас на них никто не смотрел.
Гречанка, познакомившаяся с Юджи и с Джидду Кришнамурти в одно и то же время много лет назад, сейчас путешествовала с нами. Всё в ней: и её тело, и детская внешность, и лёгкость, с которой она впархивала в комнату и исчезала, напоминало бабочку. «Всёё хорошо, ничего страааашного, я бууууду примеееерно через поооолчасаааа». Юджи постоянно грозился, что мы уедем без неё, но каким-то образом она всегда умудрялась появиться вовремя. «Она очень независима», — говорил о ней Юджи, если она вдруг почему-то отсутствовала, но когда она пела, он лучился теплом и детской радостью. Она исполняла греческую песню со ставшим хитом прилипчивым припевом, который Юджи просил меня изобразить или спеть, когда хотел повеселиться.
Юджи читал отрывки из новой биографии. Рассказывая о годах, предшествовавших «катастрофе», индийский писатель описывал мельчайшие детали его семейной жизни… «Юджи отличался от всех, его образ жизни был очень странным…»
Кто-то спросил: «А в чём была странность?» — «Я никогда больше не хотел заниматься с ней сексом, я не хотел, чтобы она была рядом».
Я пытался собрать воедино биты информации и склеить разбившуюся на отдельные кусочки историю. Осколков было слишком много. Я не мог найти причину, приведшую его к случившемуся. Он постоянно был занят чтением своей биографии, как будто даже он пытался восстановить целую картину, правда, не подбирая фрагменты и не задумываясь о их смысле.
— Это как с Шалтаем-Болтаем. Части никогда не становятся на своё место.
Для него история закончилась. Чтение вслух было всего лишь созданием шума.
Мы с Йогиней каждый день выходили в семь утра, чтобы пройти несколько кварталов до его квартиры пешком. В рассветном розовом свете полыхающие яркие кустарники по сторонам дорожки наполняли улицу ароматом. Вскоре мы оказывались в лобби из мрамора и металла, где на полпути к лестнице красовалась статуя обнажённой девушки в классическом греческом стиле. Мраморные полы напоминали мне об Индии. Мы поднимались к нему на лифте и по мере приближения начинали слышать становящийся всё более громким звук его голоса. Он рассказывал о своём друге, на которого неожиданно свалилось наследство. Из коридора был слышен его крик:
— Сколько денег он получил от той суки, которую убил?
Соседи быстро спрятались в своих норках и закрыли двери на замок.
Когда бы мы ни пришли, он всегда был занят делом.
— Те, кто серьёзно практиковал садхану, не могут от меня просто отмахнуться. Они сидят у моих ног!
Он рассказал историю о своём друге, который после многих лет совместных с ним и Валентиной путешествий, ухаживания за Валентиной во время её болезни, подошёл к нему и сказал:
— Юджи, я думаю, пришла пора мне уйти.
Без долгих раздумий Юджи полез в свой карман:
— Вот две тысячи долларов, вон машина, пока! Иди!
Его друг был в шоке. Вероятно, он надеялся на какое-то обсуждение вопроса. Давая обратный ход, он произнёс:
— Я могу остаться и помочь…
Но было слишком поздно.
— Твоя помощь мне не нужна.
Если я считал себя незаменимым, мне стоило подумать об этом ещё раз.
«Желание постоянства в любой сфере жизни — причина человеческих страданий!» — говорил он, не исключая также нашего желания быть рядом с ним.
Он нашёл в ссылках цитату из Ошо: «Если вы не утверждены в своём росте, Юджи Кришнамурти может разрушить вас окончательно». Когда он её зачитывал, в его голосе послышалось привычное предупреждение. Затем, взглянув на меня, он добавил:
— Мы с тобой во всём одинаковые, кроме одного…
Он воткнул лезвие немного глубже.
— Я — везунчик, а ты нет.
Подобно острейшему самурайскому мечу, он делал разрез настолько изящно, что я даже не замечал этого. Мои вырезанные внутренности упали с глухим стуком, кровь забила фонтаном. Он был настолько же порочен, насколько порочны были мои чувства по отношению к Йогине, и он плевался ядом с такой точностью, что мне до него было далеко. Я точно так же исходил ядом, общаясь с Йогиней, я ничего не мог с этим поделать, мной рулило желание воспроизводства.
В ранних записях с ним где-то было: «Думаете, хиппи такой миролюбивый. А вы попробуйте забрать его гитару! Он вас отметелит!»
Если бы я ушёл, я стал бы ещё одной историей в его арсенале, а кто-нибудь другой встал бы на моё место. Приходилось постоянно помнить о том, что в его словах и поведении не было ничего личного. Он не раз сильно ссорился со своими самыми ярыми поклонниками и близкими друзьями — некоторые из них уходили и не возвращались. Но тех, кто возвращался, он встречал милой улыбкой, кроткий, как ягнёнок. Я знал, что области жизни, подвергавшиеся его нападениям, были у меня проблемными, и он был единственным, кто мог сказать мне это прямо в лицо без колебаний.
В тот вечер огненно-рыжие сумерки поблёкли, когда свет мерцающего моря высветил узор на занавесках, висевших на окнах позади него. Свечение окутало кресло, в котором он сидел, положив руки на колени, аккуратно поставив ноги рядышком на полу и прикрыв глаза. Он не спал. Комната была наполнена удивительной совершенной тишиной. Я находился с ним в одном пространстве и у меня возникло неудержимое желание запечатлеть всё, что я ощущал. Я писал и писал, но ничто не могло вместить эту тишину. Не то, не то, не то… Мраморный пол и белые стены отбрасывали мягкий свет на публику, состоявшую из пяти человек: двое на диване, двое в креслах и я, строчащий эти строчки в задней части комнаты. Мы ждали возвращения женщины из Венгрии, уехавшей в Милан за визой. Шум дороги за окном внизу смешивался со звуком прибоя и гулом электронагревателя, дующего в ноги Юджи и создающего ощущение мягкого покачивания его кресла.
На следующий день всё закончилось. Пришло время уезжать.
— Мне нравится это место, — сказал он, пока мы готовились к отъезду.
Захлопали двери, стали слышны звуки застёгивающихся молний на сумках — воздух наполнился ожиданием. Говорят, в прошлом он становился ужасно противным, когда приходило время отъезда. И никогда раньше он не позволял такому большому количеству людей сопровождать его.
— Вы ограничиваете мою свободу передвижения! Он собирался за пять минут:
— Я готов. А вы там чего стоите?
Я закрыл жалюзи, полагая, что он идёт на выход, но он просто прошёл на кухню, чтобы отрыгнуть немного еды. Увидев, что он возвращается, я снова стал открывать жалюзи.
— Нет, нет, сэр, это не важно. Я живу в темноте, — сказал он с блеском в глазах. Мы переглянулись с Немцем, несколько обескураженные. Мысленный образ Юджи пронёсся сквозь меня как ветерок внутреннего пространства. Он всегда пребывал в темноте неизвестного, у него не было опоры, ему не нужен был свет, ему даже не требовалось пространства. Ему не нужно было ничего.
«Свет светит в темноте, и тьма не может объять его». Это была одна из его любимых цитат из Библии.
Продолжалась обычная суета, пока мы разбирались с машинами. Некоторые из пожилых людей с тросточками, гулявших по дорожкам, глазели на нас.
— Пусть они уходят! — пробурчал он себе под нос. — Бесполезные старики, такие же, как и я. Они должны освободить место для молодых, чтобы те наслаждались жизнью!
А молодые люди отчаянно загружали себя работой, чтобы потом иметь возможность наслаждаться старостью.
ГЛАВА 46
«В конце концов, „смерть“ — это страх, страх того, что что-то подходит к концу».
Мы снова поехали в «пещеру» в Валлекрозии. Юджи отказывался оставаться в ней без Люсии. Она, со своим вечным портфелем под мышкой, разрывалась между живущими неподалёку больными родителями, магазином в Тренто, расположенном в пяти часах езды от места, и квартирой в Милане — в трёх часах езды. Она не видела необходимости находиться в доме, но Юджи никак не соглашался жить в «пещере» без неё. В конце концов его уговорили, пообещав, что либо она, либо Джованни, либо Анита будут находиться там столько времени, сколько потребуется.
Как только солнце нагревало стеклянную крышу, комната превращалась в токсичную сауну, что очень его устраивало. Все остальные жарились заживо. Я находился в комнате сколько мог, а потом сбегал в сад. Джованни же сидел на диване полностью одетый, обязательно в рубашке и свитере или пиджаке. Я удивлялся, глядя на него.
Юджи настаивал, чтобы мы платили за своё проживание. Хозяйка сначала сопротивлялась, но затем согласилась, взяла с нас деньги и немедленно передала их ему. Две маленькие комнаты в здании, соединённом с «пещерой», были предоставлены гостям, так же как и квартира на другой стороне виллы, принадлежавшая её сестре. В квартире Аниты комнаты были большими и прохладными, с плиткой на полу и фресками на стенах. Йогине они очень понравились. Там мы могли наслаждаться утренним ритуалом совместного приготовления кофе и овсянки.
