Секс и судьба - Хавьер Шико
Вначале она страдала, подпитывая свои комплексы.
Но она обрела отца, величие души которого она раньше не замечала, а также веру, которая вернула ей надежду.
Клаудио окружил её лаской и добротой. Апартаменты утопали в подарках и цветах, а спиритические тексты, иногда читаемые со слезами на глазах, внушали ей уверенность в истинах и обещаниях Христа, которого она стала воспринимать как Учителя души. Она подружилась с Саломоном, который считать её своей собственной дочерью, и она вписала себя среди тех, кто составлял сейчас духовную семью Клаудио. Она заинтересовалась простой благотворительной работой вместе с женщинами, преданными делу помощи несчастным сёстрам. И когда отец пригласил её присоединиться к практике еженедельного изучения Евангелия в семье, она приняла это предложение с энтузиазмом, прося Ногейру записать и «донну» Хусту, одинокую вдову, вместе с ними. Бывшая служанка, довольная, была возвышена до положения гувернантки, со страховкой счастливой родственницы.
Апартаменты блистали спокойствием, хотя мы с Морейрой были начеку, охраняя дом.
Беседы и чтения, задачи и планы возникали как приятные цветы, которые Феликс время от времени посещал, восхищённый, разделяя с нами ликование и молитвы.
Между Немезио и Марсией — тишина. Отец и дочь старались забыть о них. Но Жильберто…
Друзья настойчиво просили сочувствия к нему и помощи. Парень погибал, теряя голову, сбитый с толку. Его жизнь ограничивалась пьянством и скоростью. Если Клаудио и Марина не могли помочь ему, по крайней мере они могли бы госпитализировать его.
Как отказать в такой поддержке?
Клаудио заметил, что его дочь всё ещё нежно и страстно любит молодого человека, и он решился осуществить свои решения.
После продуманной дискуссии, отвечая на показания Марины, банкир выбрал возможность, которая показалась ему наиболее благоприятной, и встретил молодого человека в одной «чурраскарии» [24] в Леме. Они пообедали на скорую руку, и Ногейра пригласил его на ужин на следующий вечер. Он с дочерью будут ждать его дома. Сын Торреса улыбнулся и согласился.
Прошло шесть месяцев со времени преображения Клаудио, и уходящий месяц май был богат морскими бризами, которые несли прохладу Рио.
В назначенный час появился Жильберто, грустный, но сдержанный. С момента своего прихода до ужина он говорил лишь о банальных вещах, о страданиях, о крушениях надежд. Он считал себя потерянным, обойдённым жизнью. Но постепенно его стало охватывать то, что находилось в этих двух сердцах, что заставило воспрянуть его чувства, и он повысил уровень своих слов.
Радушный хозяин дома осторожно вмешивался в разговор, а молодая женщина говорила уверенно, открывая его глазам свою любовь и ожидание, которые никогда не умирали в ней.
Гость чувствовал себя укреплённым. Он ощущал себя словно погружённым в ванну смягчающих сил, он воображал, что вернулся в старый свой дом, думал о своей матери, которую забрала смерть, и расплакался…
Хозяин дома, так же взволнованный, как мы с Морейрой, этим приступом слёз, погладил его по голове и спросил, почему он оборвал их дружбу.
Жильберто открыл ему своё сердце, объяснив, что его отец потребовал у него расчёта. Он квалифицировал Марину как заблудшую. Он утверждал, что он сам, Немезио, пользовался её нежностями, он раскрыл перед ним их интимную близость, информировал его, что его избранница утратила нравственность, что она не годится для брака, и пригрозил ему, заставив его, наконец, заявить об отказе от будущей связи с ней, поскольку считал её больной… И он отдалился по этим причинам, хоть и продолжает любить молодую женщину, с которой, впрочем, он не имел намерения мириться, принимая в расчёт произнесённые обвинения…
Удручённая Марина тем более не подтвердила, что она не защищалась. Она ограничилась тем, что тихо плакала, пока Клаудио старался гармонизировать эти запутавшиеся сердца.
Морейра, который со страстью осуществлял защиту малышки, утратил своё спокойствие. Он вновь обрёл наглость, от которой было отказался, и выкрикнул в мою сторону громким голосом, что, несмотря на шесть месяцев, проведённых в служении Евангелию, ему очень трудно сдержаться и не пригласить сюда группу своих былых спутников, чтобы покарать старого Дона Жуана со всей строгостью чиновника неумолимого правосудия.
Испытывая опасения, я попросил его замолчать во имя любви к добру, которое мы сами вызвались творить.
Морейра подпрыгнул, услышав мой резкий совет. Я объяснил ему, что в окрестностях нечастные братья могут услышать это намерение, сформулированное им, и поскольку им будет симпатична эта идея, мы можем быть уверены, что они захватят резиденцию Торресов, чтобы проверить её на прочность.
Я воспользовался случаем, чтобы передать ему мнения, которые оказались чрезвычайно полезны для меня во время моего первого опыта развоплощённого человека в процесс перевоспитания.
Я сказал ему, что узнал от многих наставников, что зло не заслуживает ни малейшего внимания, которое не направлено на его исправление. И поэтому, если мы не можем снова запретить ему доступ к нашим сердцам в форме чувства, нам важно не думать об этом. Но если мы не рассчитываем на помощь для его немедленного изгнания из головы, то необходимо избегать его в наших словах, чтобы злополучная идея, уже сформулированная, не превратилась в разрушительную силу, действуя от нашего имени и независимо от нас. Я подчеркнул, что здесь атмосфера свободна от нежелательных влияний. Но он, Морейра, говорил открыто, и его спутники, находящиеся неподалёку, могли слышать его предложение…
Жильберто откланялся.
Столкнувшись с трудностями ученика, который признаёт пропущенное испытание, Морейра спросил, что нужно делать, но у меня не было никаких колебаний. Я объяснил ему, что сейчас мы живём в духовном мире, где мысль и слово обретают намного большую силу выражения и действия, чем на физическом плане, и нам не остаётся ничего иного, как оставаться рядом с сыном Торреса и наблюдать, до какой степени возросла опасность, чтобы излечить её.
Впервые за долгое время мой встревоженный друг покинул семейный очаг Ногейры и сопроводил меня.
Мы оба оказались в машине, перед лицом молодого человека, погружённого в себя…
Парень вернулся домой, думая о так изменившейся Марине… Просто уложенные волосы, умеренный макияж, рассудительные манеры и фразы, и Клаудио, который сказал ему без каких-либо жалоб, что последнее время «донна» Марсия всегда отдыхает далеко от дома, а домашний климат просто сочится спокойствием… всё это было ему в новинку, у него были новые ощущения… Он чувствовал себя расстроенным, ощущал угрызения совести за ту откровенность, которую позволил себе, не зная, показался ли он ревнивым или невежливым.
Инстинктивно он направился к комнате, которую молодая женщина занимала, и где он увидел её падающей в обморок…
Он хотел вспомнить, поразмышлять.
Мы последовали за ним, шагая по нежно-бархатистому ковру. Но когда он слегка повернул ручку двери, как человек, который хотел бы войти в свою мечту, он с изумлением увидел через приоткрытую дверь, что его отец и «донна» Марсия обнимаются, а вокруг них, в нашем духовном зрении, вставала целая толпа друзей-смутьянов, которых Морейра невольно призвал поработать… Вампиры, получившие опосредованный призыв, уже действовали, превращая простые чувственные позывы осенней парочки в сладострастный порыв.
Со спины Немезио был хорошо виден, но не видел сам, как это было с Жильберто несколько месяцев назад, и то же, что произошло с Мариной, случилось и с «донной» Марсией, находившейся анфас, которая увидела его приход, и на её лице отразились удивление и ужас…
Молодой человек, охваченный тревогой, на цыпочках отошёл от двери. Его терзало сомнение. Внезапно пал отцовский идол. Имел ли реальные причины его отец для разделения его с девушкой, которую он любил?!
Мне же было необходимо поработать с Морейрой, находившемся в полном раскаянии. Друг двигался по направлению к группе, которая стесняла его, и он думал оказать ей услугу, колеблясь между возмущением и терпением.
