Бхагаван Раджниш (Ошо) - Когда туфли не жмут. Беседы по историям даосского мистика Чжуан-цзы
Вот почему индусы никогда не изображают Кришну или Раму старыми. Это символично – они всегда молодые. Вы когда-нибудь видели изображение Рамы, где он выглядит очень старым, или изображение Кришны с посохом в руке, сгорбившегося над ним? Кришна прожил восемьдесят лет, он был старым, но индусы попросту отбросили мысль о том, чтобы изображать его старым, потому что, если вы посмотрите на Бога, он всегда молод. Так что это просто для того, чтобы показать, что Бог всегда молод, а религия всегда новая, совсем как невинный младенец, как утренняя роса, как первая звезда в ночи. Но тогда Бог не может быть авторитетом, потому что авторитет означает груз прошлого; авторитет не создается без этого груза прошлого.
– Живых или мертвых? – спросил Фьен.
– Давно умерших, – ответил герцог.
– В таком случае, – сказал колесник, – вы читаете лишь прах, который они оставили после себя.
Всегда, когда вы слишком поглощены прошлым, вы занимаетесь прахом, могилами; вы – гробокопатель. Вы живете на кладбище, вы больше не часть этого живого явления, называемого жизнью.
– Что ты в этом понимаешь? – рассердился герцог. – Ты всего лишь колесник. Тебе придется дать мне надлежащее разъяснение, или же ты умрешь.
Герцог не мог поверить собственным ушам, – чтобы простой колесник вдруг решил учить его мудрости! Люди, которые готовы учиться, готовы учиться у кого угодно. Этот человек готов учиться у мертвых авторитетов, но не у живого колесника. А я говорю вам, что живой колесник лучше мертвого короля, потому что он живой. Никто не будет ему поклоняться, но Бог все еще верит в него; именно поэтому он живой.
Герцог очень рассердился; он сказал:
– Тебе придется дать мне надлежащее разъяснение, или же ты умрешь.
Колесник сказал:
– Давайте посмотрим на это дело с моей точки зрения. Если я, делая колеса, буду собирать их без усилия, они развалятся; если же я буду действовать слишком грубо, детали не подойдут друг к другу. Но если я не буду ни слишком деликатным, ни слишком жестким, они получатся правильными, и все выйдет так, как мне хочется.
Это нельзя выразить словами, вы просто должны знать, каково это.
Колесник сказал: «Я ничего не знаю об авторитетах и компетентных людях. Давайте посмотрим с моей точки зрения. Да, я всего лишь колесник, но я знаю свое ремесло, и оно меня кое-чему научило. А именно – тому, что это умение, искусство, причем настолько тонкое и деликатное, что его нельзя выразить словами».
Если впадаешь в крайности, колесо никогда не выходит таким, как нужно. Следует оставаться точно посередине. И как выразить это словами? Спросите канатоходца, как он может выразить это словами? Как он ходит по канату, натянутому между двумя холмами над долиной, так, что если он упадет, то все навсегда закончится, он будет мертв – как он ходит по такому канату? Может он выразить это словами? Он скажет: «Если я слишком отклонюсь вправо, я должен буду уравновесить это и отклониться налево. Если слишком отклонюсь влево, я, опять-таки, должен буду отклониться вправо, в противоположном направлении, чтобы сохранить равновесие».
Это можно записать, но, просто прочитав это, не спешите натягивать канат и отправляться по нему на прогулку; вы не вернетесь назад! Потому что это не вопрос интеллектуального знания, это вопрос чувствования всем своим существом – насколько отклониться? И не может быть никакой заданной формулы, все люди разные. Это будет зависеть от человека, от его веса, роста и ситуации, от силы ветра. И это будет зависеть от внутреннего разума. Вы должны будете это чувствовать; нельзя взять заданную формулу и следовать ей. Вы должны будете научиться у мастера; нельзя пойти в колледж и научиться этому.
В колледже можно научиться философии, математике, можно изучить науку – все что угодно. Но нельзя научиться умению. Умению учатся только у мастера, который знает; просто наблюдая за ним, вы начинаете его чувствовать. И у вас так много веры в него, что, если он движется вправо, ваше внутреннее существо тоже движется вправо. Если мастер движется влево, ваше внутреннее существо чувствует это и тоже движется влево. Вы становитесь его тенью…
Колесник сказал:
– Давайте посмотрим на это дело с моей точки зрения. Если я, делая колеса, буду собирать их без усилия, они развалятся; если же я буду действовать слишком грубо, детали не подойдут друг к другу. Но если я не буду ни слишком деликатным, ни слишком жестким, они получатся правильными, и все выйдет так, как мне хочется.
Это нельзя выразить словами, вы просто должны знать, каково это. Даже своему собственному сыну я не могу объяснить, как в точности это делается, и мой собственный сын не может научиться этому у меня. И вот я, семидесяти лет от роду, по-прежнему делаю колеса.
Что он говорит? Он высказывает одну из глубочайших истин: что есть вещи, которым можно научиться только через свою целостность; один лишь интеллект не поможет. Вы можете составить формулу, но тогда вы не достигнете цели, потому что в любой изменившейся ситуации вы будете предъявлять мертвую формулу, и она вам не поможет. В каждой изменившейся ситуации должен меняться и отклик. Это означает, что поможет только сознание, а не знание. Вы должны нести в себе свет, так чтобы в любых обстоятельствах могли почувствовать ситуацию, возникающую здесь и сейчас. И вам нет нужды фиксировать эту ситуацию в формуле; наоборот, вы должны открывать формулу всякий раз, когда возникает новая ситуация.
Жизнь все время движется. Она никогда не повторяется; даже если кажется, что она повторяется, она никогда не повторяется. Это невозможно. Если вам кажется, что жизнь повторяется, это лишь потому, что вы не можете почувствовать новое, настолько вы мертвые. На самом деле она никогда не повторяется. Облако, которое вы видели сегодня утром, больше никогда не появится в небе – это невозможно. Солнце, которое встало сегодня утром, никогда больше не встанет, потому что завтра утром вся вселенная будет другой. Она такая огромная, и все в ней меняется.
Все постоянно изменяется. Ничто никогда не стареет, за исключением человеческого ума. Это единственная старая вещь – единственный в мире музей, коллекция окаменелостей, единственное кладбище. Кроме него, все новое. Просто посмотрите! Отбросьте человеческий ум! Можно ли найти в этом мире что-то старое? Все меняется, даже Гималаи. Они все время меняются; говорят, что они каждый год становятся на фут выше. Все постоянно изменяется: изменяется океан, изменяется земля, даже материки все время движутся.
Сейчас ученые открыли, что материки очень сильно передвинулись. Когда-то Африка соединялась с Индией. Когда-то Цейлон, Шри-Ланка, очевидно, находился очень близко к Индии; иначе обезьяна Хануман не смог бы на него перепрыгнуть. Между ними, должно быть, была лишь небольшая речка, ручей. Сейчас ученые доказали, что материки движутся, продолжают меняться. Все изменяется, ничто не остается неподвижным.
Эддингтон однажды сказал, что в своей жизни он пришел к пониманию того, что в человеческом языке есть одно совершенно неправильное слово, и это слово – «покой», потому что покоя не существует. Все постоянно движется, ничто не остается в состоянии покоя – и не может оставаться, потому что жизнь – это течение. Если жизнь – это течение, тогда колесник прав, потому что он говорит, что ничего не может быть сказано, для каждого колеса все по-разному: другое дерево, другая телега, другая ситуация, другая дорога – и все это необходимо осознавать. «Я не могу выразить это словами, не могу научить даже своего собственного сына». И это действительно трудно – учить своего собственного сына.
Вы когда-нибудь слышали, чтобы Будда смог научить собственного сына? Вы когда-нибудь слышали о том, что стало с сыном Чжуан-цзы, что стало с сыном Лао-цзы?
Для отца очень трудно учить своего собственного сына, потому что их эго всегда враждуют. Это очень трудно, потому что сын всегда борется с отцом. Он хочет что-то доказать – что он лучше, чем отец. Он думает, что его отец – это просто старый дурак. А отец не может поверить, что его сын может чему-то научиться. Он – всего лишь сын и всегда остается сыном. Даже если сыну семьдесят лет, а отцу девяносто, отец думает, что сын – всего лишь ребенок. Очень трудно найти точку соприкосновения между отцом и сыном; мост невозможен, почти невозможен.
Колесник говорит, что не может научить даже своего сына, который так ему близок. Он не может рассказать, что он имеет в виду, и вот, семидесяти лет от роду, он по-прежнему делает колеса. Он говорит: «Мне пора на пенсию. Я уже стар. Тело одряхлело, и я не могу больше работать. Но что поделаешь? Никто не смог научиться этому искусству, и я по-прежнему делаю колеса».
