Секс и судьба - Хавьер Шико

Противоречивые раздумья пронзали его разум. Как распутать эту мучительную тайну? Злоупотребил ли Жильберто слабостью девушки, или у них было всё на равных? Он попытался встать, но его грудь пронзила острая боль, словно кто-то бросил камень ему прямо в сердце. Он покрылся холодным потом, он задыхался.

Прошло четверть часа, когда Жильберто, не ведая о вулкане слёз, который его отец тщетно пытался скрыть, пришёл сказать ему, что состояние Марины ухудшилось после непродолжительной потери сознания. Она пришла в себя после обморока откровенно одержимой: она кричала, плакала, кусалась, поранила себя…

Немезио устремил на него свои обиженные глаза и попросил принять необходимые меры. Пусть он вызовет врача, позвонит во Фламенго и настоит на том, чтобы её мать приехала. И не без усилий он объяснил, что он сам также вернулся с улицы в непонятном угнетённом состоянии…

Придя помочь Марине, я признал, что у неё установилась одержимость. Вампиры Морейры, при помощи таких же своих друзей, окончательно завладели легкомысленной девушкой. Экспериментальный шок сокрушил остатки её сопротивления. Марина оказалась во власти развоплощённых злодеев…

Несколькими мгновениями позже «донна» Марсия лично явилась к дочери, которая не узнавала её, было словно обезумевшая.

Врач настоял на немедленной госпитализации, а Немезио заявил, что берёт на себя все расходы, заявил с бесстрастием человека, исполняющего свой долг. Чтобы облегчить его совесть, «донна» Марсия переговорила с Клаудио по телефону, смягчив как могла неприятную новость. Она сказала ему, что их дочь изнурила себя чрезмерной работой, что она — жертва большой умственной усталости, и что врач прописал ей краткий лечебный отдых в одной из клиник. Признавая материнскую ответственность, она не будет чинить никаких препятствий. Однако она не может действовать, не посоветовавшись с ним, она ждёт его мнения.

Ногейра согласился, и «донна» Марсия поспешила доверить Марину знаменитой психиатрической лечебнице, куда девушка вошла, вызывая сочувствие и внимание.

Два дня спустя, по возвращении в прекрасный дом, я обнаружил Жильберто расстроенным и несчастным, но более чем раньше преданным девушке. Что касается Немезио, он размышлял о своей старой концепции любви, которая согласно его мнению, походила на стоптанный домашний туфель, и через сорок часов после случившегося он уже обменивался доверительными мыслями с госпожой Ногейрой по поводу новых фактов, и оба они, в единении и близости душ, уже нашли предлог, чтобы простить то, что они называли «безумием молодости», утешая друг друга.

7

Ровно две недели спустя после несчастного случая в Копакабане, Марита пробудилась, подготовленная к развоплощению.

Морейра вызывал жалость. Эти несколько дней ухода в себя и боли изменили его внутреннюю жизнь. Видя, что малышка уже на пороге последних моментов своей органической жизни, он в потрясении плакал.

Марита постепенно освобождалась от всех связей с телесным миров. Даже теплота этого великодушного друга, поддерживавшего её, словно дававшего её дополнительное лёгкое, уже не интересовала её…

Хоть она и была в неподвижности, теперь она ощущала своё сознание ясным, глубоко прозорливым. Её глаза закрылись, почти затухли, но непрестанная магнетическая помощь открывала ей видение духовного света.

В течение последних двух дней она достигла хорошего уровня восстановления. Она чётко воспринимала частые разговоры Клаудио с врачами и медсёстрами, она запечатлевала в своём сердце молитвы и комментарии Агостиньо и Саломона во время пассов.

Поначалу, когда она ощущала отцовские руки на своём теле, её охватывало чувство отчаяния, она восставала против такого унижения… Она излучала мысли возмущения против судьбы, которая держала её теперь рядом с человеком, которого она ненавидела. Но по мере того, как она воспринимала его почтительную нежность, чувствуя, как он осторожно убирает все выделения на её израненной коже, она начинала питать в своём сердце новое чувство к нему. Она смягчилась, преобразилась. Она слышала, как он стал говорить о Боге, и иногда она узнавала его пальцы, касавшиеся её лба, когда он гладил её и молился… В один из самых трогательных моментов, когда он упрямилась, не отдавая себе отчёта в мотивах преображения, подошёл Феликс… Он по-отечески провёл рукой по её растрёпанным волосам и сказал с убеждением того, кто концентрирует всю свою энергию, чтобы успешно внушить желательное поведение:

— Дочь, прости, прости!…

Взволнованная, она услышала незнакомый голос и вспомнила свою мать, оставившую её в колыбели.

Да, заключила она, лишь материнская любовь может вернуться из могилы, чтобы направить своё сердце в огне к источнику снисхождения…

Простить, говорила она себе, что другое она может сделать перед лицом смерти? Да, она должна уйти, забыв обо всех печалях и оскорблениях… Она ощущала себя в своих костных доспехах, как цыплёнок в скорлупе яйца. Малейший удар или малейшее движение смогут высвободить её, и она должна будет уйти, хоть и не понимала, куда … Почему бы не последовать за огнём, сжигающим её чувства?!…

Она размышляла, пока эти руки раздевали её, вытирая влажную кожу, чтобы переодеть её, с нежностью, которая бывает только у матерей, когда они нежно касаются своих больных детей, и заключила, что она всё простит, всё забудет…

И ей стало жалко своего ветреного отца. Да, она прощает его!… Она думала об этом с радостью человека, который находит благословение… Он теперь уважает её, моет, молится за неё… Возможно, она уже жила на Земле, нося в себе горечь и боль, а теперь предпримет путешествие к тем местам, которых ещё не знает, обретая доверие к этому голосу, приглашающему её измученный дух к покою прощения… Она вспомнила слёзы, пролитые в ночи, когда он объявил ей о своей неразумной страсти, и она была тронута пониманием. Бедный отец, который никогда не имел приюта в своём собственном доме!… Может ли подобный мужчина, ежедневно гонимый в своём доме, словно бродячий пёс, иметь нормальный разум?! Кто мог бы сказать, не подходил ли он к ней, как к увечной больной, в поисках облегчения, которое он не мог определить, в замутнении своих собственных чувств? Очень может быть, что она испытала нападение безумца, а не оскорбление мужчины, в пансионе Крешины!… Почему бы не оправдать своего отца, который впал в безумие?!… В её памяти вновь всплыли жесты нежности и любви во время её детских игр. Клаудио был её единственным другом … И если, когда она была ещё маленькой, она принималась плакать, то искала приют в его объятиях, ища материнского лона, которого у неё не было. Она проводила время, видя его на экране воображения, когда он прижимал её к себе, чтобы она могла развеяться, разглядывая животных зоологического сада… Она снова мысленно ощущала вкус мороженого, которое он ей радостно покупал жаркими летними днями… Она вспоминала, вспоминала… Нет, нет! — ворчало её сознание, — её отец не развратный, он хороший… Как отказать ему в сочувствии, если «донна» Марсия покинула его, если Марина избегала его присутствия? Несомненно, он много страдал перед тем, как потерять себя… Как не простить его безумия одной ночи, если в течение долгих двадцати лет он был благодетелем? Почему бы не умереть, благословляя такую преданность? Как она могла осуждать его, если он, Клаудио, был здесь, терпеливый и внимательный, вынося всю её боль?!… Она вспомнила свою приёмную мать, представила себя рядом с сестрой и мысленно захотела примириться с ними… Кто мог бы утверждать, что «донна» Марсия и Марина не являлись также добычей невидимых расстройств? Кто мог бы с уверенностью сказать, что они не больны? В тот момент, когда она стала гармонировать с Клаудио, она также хотела сблизиться с этими двумя женщинами. Она простила их за всё их понимание, и от всего сердца она просила прощения за те неприятности, которые она невольно причинила им!… Жильберто также присутствовал в дефиле её воспоминаний. Лицо молодого человека всплыло в её разуме, окружённое мягкими вибрациями мечты, которая составляла свет её жизни!… Жильберто найдёт причины отдалиться от неё, и в этих серьёзных и чрезвычайных раздумьях он виделся в нежности, облачённой в красоту любимого и незапятнанного спутника!…