Олег Гор - Просветленные не берут кредитов
«Да, это все очень хорошо, – хотелось сказать мне. – Но что дальше?»
Этот посыл брат Пон уловил или просто заранее знал, в каком направлении потекут мои мысли.
– Ты вернешься домой, – сказал он. – Усвоишь все то, чему научился за это время. Приспособишься, впитаешь в себя, а потом наступит следующий этап обучения.
В мозгу у меня сформировался вопрос «когда?», вот только отвечать на него монах не стал.
– Не жди только, что он будет похож на нынешний, – сообщил брат Пон, многозначительно поглядывая на меня. – Ты и в этот-то раз явился в Тхам Пу, надеясь повторить прошлый опыт, мечтая, что все пойдет по старым лекалам, привычным образом.
Щеки мои, судя по пробежавшему по ним теплу, заалели.
– Мы и отправились в это путешествие еще и для того, чтобы не оправдать этих надежд. Людям свойственно цепляться за старое, уже отжившее, пусть ненужное и неэффективное, но привычное. Шагать прежними путями и не замечать новых, повторять ошибки, словно их никогда и не было.
Ну да, тут он не преувеличил – склонность напрыгивать на одни и те же грабли я не раз замечал и в себе, и во многих знакомых и никогда не мог понять, отчего мы поступаем таким образом.
На этом наш разговор и закончился, и после него я остался в изрядно расстроенных чувствах.
Вышедший проводить нас капитан баржи нацепил фуражку, оказав нам тем самым большую честь.
Судно стояло на месте, бросив якоря, и скрипели тали, опуская на воду лодку. Сходить на берег и снова шагать, бить ноги и страдать от зноя мне не хотелось, куда с большим удовольствием я бы продолжил путь по воде.
Но брат Пон оставался непреклонен, да и шансов возразить у меня не имелось.
Монах напоследок благословил капитана и его чумазую команду, и мы перебрались в лодку. Затарахтел мотор, и обрывистый, заросший кустами берег начал приближаться – там виднелись мостки и ведущая вверх тропка, и все это напоминало пейзаж у вата Тхам Пу.
Но никакого храма видно не было, а это значит, что нам еще идти и идти.
Через пять минут мы полезли вверх по косогору, оказавшемуся куда более высоким и крутым, чем он выглядел с воды. Я мигом вспотел, едва не подвернул ногу, пытаясь успеть за шустрым не по годам братом Поном.
Наверх выбрался, задыхаясь и ковыляя.
– Тут не так далеко, – сказал монах, без сочувствия оглядывая меня с головы до ног. – Вечером будем на месте.
Это сообщение меня не обрадовало.
Вообще я чувствовал себя на редкость паршиво, душу грызли сомнения, мелькали мысли насчет того, что все это путешествие было зря, что если я чему и научился, то мигом забуду все, вернувшись в шумную и людную Паттайю, что ничего внутри меня, несмотря на слова брата Пона, не изменилось.
Я не ощущал себя ни более мудрым, ни более спокойным или душевно стойким. Так же как и ранее, испытывал раздражение, страдал от боли, не всегда мог контролировать себя.
И ради чего тогда было тащиться так далеко?
Монах наверняка видел, в каком я нахожусь состоянии, но молчал.
Заговорил он лишь в самую жару, когда мы остановились передохнуть, выбрав местечко с густой тенью:
– Это все тоже иллюзия. Сомнения издыхающего, корчащегося ума.
Я пожал плечами, все так же глядя в землю.
– Кстати, ты можешь говорить свободно, – продолжил брат Пон. – Обет снят. Молчание поселилось внутри тебя, и ты будешь носить его с собой всегда и всюду, даже болтая без умолку.
– А, хорошо… – протянул я.
– Кроме того, ты стал обладателем нового тела, не забывай! – он многозначительно поднял указательный палец. – Хотя словами тебе ничего не докажешь, придется делом. Встань.
Я неохотно поднялся.
Я мигом вспотел, едва не подвернул ногу, пытаясь успеть за шустрым не по годам братом Поном.
– Достань мне вон тот цветок, – и монах указал на ярко-алую гроздь бутеи, что колыхалась метрах в десяти над землей. – Лезть на дерево не надо. Ты сможешь и так.
– Каким образом? Полечу?
– Перестроишь сознание так, что цветок, являющийся лишь образом восприятия, переместится к тебе в ладонь. Ты все знаешь, все умеешь. Позволь себе действовать! Освободи себя!
Я усмехнулся и картинно протянул руку, изображая могучего мага из кино.
Мир закружился вокруг меня, я перестал видеть лес, брата Пона, лишился восприятия себя, точно распался на тысячи нитей, соединенных вместе, но не жестко, а так, что их можно перемещать относительно друг друга, одну натянуть, другую ослабить. Импульс к действию заставил эту совокупность вздрогнуть, и телесные ощущения вернулись.
В ладони у меня лежала гроздь ярко-алых цветов.
– Э… что… как? – пролепетал я, с изумлением таращась на нее.
– Как видишь, все не так сложно, – брат Пон ухмылялся буквально до ушей, как сытый крокодил. – Если обладать новым телом и пониманием того, что все есть сознание.
Соцветие бутеи он у меня забрал, и мы пошли дальше.
Но настроение у меня кардинально изменилось – нет, действительно, я кое-что могу и за эти месяцы не раз совершал такое, что иначе как чудом назвать нельзя, вспомнить хотя бы встречу с демонами на старом кладбище или тот момент, когда на меня не обратили внимания пограничники.
Выходит, что все было далеко не зря!
То ли брат Пон ошибся, определяя расстояние, то ли мы шагали несколько быстрее, но в Тхам Пу мы пришли задолго до заката, и я, несмотря на проведенный на ногах день, ничуть не устал.
Храм выглядел таким же обветшалым, как и несколько месяцев назад, за это время тут, судя по всему, никто не появлялся.
– Сейчас обед сготовим, – сказал брат Пон, потирая руки. – Есть у меня запасы.
Вскоре над костерком булькал котелок, распространяя запах рисовой каши, а я с недоумением разглядывал вещи, извлеченные монахом из тайника где-то за главным святилищем: рюкзак, рубаха, шорты, паспорт в пластиковой обложке с двуглавым орлом, бумажник, сотовый телефон.
Все это вроде бы принадлежало мне и одновременно не имело ко мне отношения.
– Ничего не пропало? – осведомился брат Пон, помешивая в котелке деревянной ложкой на длинном черенке.
– Вроде ничего, – ответил я.
Наученный горьким опытом, на этот раз я взял с собой минимум вещей, даже меньше, чем минимум.
Мы поели, после чего устроились в тени под навесом.
– Завтра ты отправишься в обратный путь, – сказал монах, пристально разглядывая меня. – И некоторое время будешь жить обычной жизнью, переваривать то, что проглотил в этот раз.
Я молчал, понимая по интонациям и выражению лица, что он еще не закончил.
– Сюда возвращаться не вздумай.
Вот это оказалось для меня неожиданностью, я заморгал и набрал в грудь воздуха.
– Я сам тебя отыщу, когда придет время, – опередил меня брат Пон.
– Но как? Вы же не знаете, где я живу? Я сам не знаю, где буду через год или два!
– Отыщу, не сомневайся. Но не раньше, чем ты будешь готов.
Это было сказано с такой уверенностью, что я сразу поверил – да, отыщет, даже за пределами Таиланда, где-нибудь в глухой деревушке на русском севере или на курорте в старушке-Европе.
– Так что не торопись, живи, но не забывай, что смерть всегда рядом, – монах наклонился вперед и осторожно взял меня за запястье.
И тут же я затылком ощутил леденящее дуновение, с болезненной остротой понял, что она там, та незримая сущность, сопровождающая нас с момента рождения, пустая и в то же время реальная, не имеющая значения и готовая в любой миг прекратить то, что мы зовем собой.
Моя смерть.
Но монах убрал руку, холод исчез, осталась влажная духота тайского вечера.
Перед сном я еще заглянул в храм, с удивлением обнаружил, что в чаше с песком тлеют две ароматические палочки. Успокоив себя мыслью, что их воткнул брат Пон, я некоторое время постоял перед изваянием Будды, вглядываясь в грубо высеченные черты и думая, каково это, быть просветленным.
На ночлег я устроился в хибарке, служившей мне жильем год назад, и уснул в этот раз, не успев довести до конца «движение против потока».
Открыл глаза вроде бы спустя мгновение, но различил звонкое птичье пение, увидел, как сквозь щели в стенах проникают лучи давно взошедшего солнца. Выбравшись наружу, с удивлением обнаружил, что костер не разожжен и что брата Пона нигде не видно.
А меж тем он всегда вставал раньше меня!
Помявшись минут с десять, я рискнул постучать в дверь ветхого сооружения, где должен был спать монах. На мой стук никто не отозвался, и я заглянул внутрь, но обнаружил лишь пыль и запустение.
Похоже, что тут никто не ночевал!
С мыслью о том, что брат Пон ушел втихую, не попрощавшись, я свыкался несколько часов. Поначалу надеялся, что он отошел и сейчас вернется, появится не пойми откуда, чтобы посмеяться надо мной, затем несколько раз крикнул, надеясь привлечь его внимание. Но почему монах так поступил со мной?
Навалилось дурное оцепенение, сбросить которое я смог далеко не сразу, а когда смог, принялся собираться. В любом случае я должен сегодня добраться до Нонгкхая, чтобы сесть на вечерний автобус до Паттайи. Антаравасаку аккуратно сложил и оставил в святилище – Будда за ней присмотрит.
