Е. Кузьмишин - Калиостро и египетское масонство
Прошение в адрес Парламента Франции, собранного в палаты,
представленное Генеральному прокурору 24 февраля 1786 г.
в качестве дополнения к Мемуару,
распространенному 18-го числа сего месяца164
Господам членам Парламента, собранным в палатах
К вам обращается со смиренным прошением Александр, граф де Калиостро, от своего собственного имени и, по праву мужа, от имени Серафины Феличиани, его супруги,
Утверждая, что он имеет право надеяться на то, что первый Сенат Франции не отвергнет прошение иностранца, просящего освободить его жену, которая умирает в узилищах Бастилии.
Проситель и его жена были арестованы по приказу Короля и помещены в Бастилию 2 августа 1785 г.
Их известили о том, что через несколько дней после их ареста Суд, по сведениям, сообщенным одним господином, занялся судьбой заключенных, и что для этого была созвана чрезвычайная Ассамблея.
Собралась Большая палата и, ознакомившись с деталями преступления по мере изучения правительственных уведомлений (lettres de cachet), Суд не принял окончательного решения по этому делу.
Граф Калиостро молит о милости как можно скорее принять во внимание плачевные обстоятельства, в которых он пребывает.
Проситель не просит ничего для себя. Провозглашенный арестованным, он пробудет в цепях до того мига, когда Правосудие безошибочно засвидетельствует его безукоризненную невиновность.
Но против его жены не ведется дела, и ей не предъявлено никакого обвинения; не идет речь даже о вызове ее в качестве свидетельницы, о чем Просителю стало известно; однако она все равно приговорена к шести месяцам заключения в Бастилии без разрешения для Просителя видеться с ней.
Сегодня окружающие его люди больше не могли скрывать состояние, в котором пребывает его несчастная жена, а также угрожающую ее жизни опасность, посему Проситель под влиянием этого тяжкого и горестного удара судьбы ищет средства смягчить сердца судей и заклинает их именем Верховного Судьи проявить к ней милосердие, не оставить ее в беде и передать к подножию Престола его почтительный, но непреклонный протест.
Парламент есть не только отправитель верховного королевского Правосудия, ибо именно чрез его законодателей бывает явлена Народу королевская воля, но также и стоны народные посредством Парламента достигают королевского уха.
Посему Проситель молит Парламент о милости, а именно о возможности воспользоваться прекраснейшим из своих прав – правом просвещать власти и смягчать кары.
Действительно, и Проситель, и его жена – иностранцы. Но с каких пор нельзя гонимым иностранцам воссылать плач свой и стон к Правосудию в зале Суда?
Вся Европа устремила взоры на это получившее широкую известность судебное дело, в самом начале которого мы с моей женой были заключены в Бастилию. Мельчайшие его подробности распаляют всеобщий интерес к нему во всем мире. Парламенту известно о невиновности графини де Калиостро и о ее заключении, и Проситель публично сообщает теперь ему о болезни, угрожающей ее жизни. Позволит ли Парламент ей теперь умереть без применения медицинского искусства ее же мужа? Ведь если правда, что последний имел счастье вырвать из лап Смерти тысячу французов, то приговорят ли его к страданиям от того, что бедная его жена умерла вдали от него без помощи или даже простого слова утешения?
Безуспешно пытался Проситель любыми средствами вымолить у властей предержащих разрешение той плачевной драмы, в которой ныне он оказался. Он полагал, что Мемуар, который велел он распространить несколько дней назад и в котором содержатся неоспоримые свидетельства его невиновности и невиновности его жены, принесет свободу хотя бы последней. Увы, надежды не оправдались! Общественное мнение сложилось в его пользу, но его жена все равно умирает в Бастилии, между тем как ему не дозволяется даже принять ее последний вздох или применить известные ему средства для возможного возвращения ее к жизни.
Единственное средство, ныне оставленное Просителю, есть справедливость и великодушие Судей. Извещенные обо всех обстоятельствах процесса, они могут засвидетельствовать невиновность графини де Калиостро. Опасаться ли Просителю отказа, коль скоро единственной милостью, о которой просит он, является дозволение пасть к подножию Престола?
Госпожа ла Тур, сестра графини де ла Мотт, заключенная в Бастилии в течение нескольких месяцев, только что была отпущена на волю. Неужели она более невиновна, чем графиня де Калиостро? Неужели последняя имеет меньше прав на доброту и справедливость Короля, потому что она иностранка и потому что она моя жена?
Мы далеки от подобных мыслей, поскольку чувства, обуревающие Его Величество, известны в Европе. В особенности хорошо известны они Просителю, потому что они отражены в трех письмах, составленных от Его имени г-ном Хранителем Печатей, министров иностранных дел и военным министром.
Лишь веря в королевское покровительство и обещанное гостеприимство, Проситель переехал жить во Францию с намерением закончить здесь свои дни.
Ныне же, преследуемый, арестованный и опороченный, он, тем не менее, все равно не разочаровался в Правосудии и убежден в том, что французские судьи не станут действовать вопреки желанию иностранца, который, не жалуясь на то, что сам лишен свободы по ошибке, при этом ограничивает все свои просьбы лишь предоставлением свободы его жене.
Неужели они опасаются со стороны графини де Калиостро изнурительных тяжб, бесплодных попыток пересмотреть дело и слез бессилия? Что ж. Пусть ворота Бастилии не отопрутся перед ней, но дайте же, по крайней мере, ее несчастному мужу возможность получить печальное удовлетворение от оказания ей вспоможения, и в случае если оно окажется бесполезным, – возможность закрыть ей глаза после смерти.
Обдумав все это, господа, не могли бы вы даровать дозволение Просителю поместить даму, графиню де Калиостро, его жену, под защиту и охрану Суда и также повелеть Суду обсудить данное дело с Его Величеством в целях отзыва lettre de cachet, по которому вышеупомянутая графиня де Калиостро была заключена в тюрьму Бастилии, а также получения дозволения ей увидеться с Просителем, когда состояние ее здоровья позволит? Если так, вы сделаете этим доброе дело.
Подписано:Граф де Калиострог-н Генеральный прокурорадвокат г-н Тилорьестряпчий БразенМемуар
[Я в заключении, я обвинен, я оклеветан. Разве я заслужил такую судьбу? Я исследую глубины своей души и нахожу там покой, в котором люди мне отказывают. Я много странствовал; я известен во всей Европе и в большей части Африки и Азии. Всюду меня принимали как равного и как друга. Все мои знания, все мое время, все мое достояние неизменно и постоянно направлял я на утешение обездоленных. Я учил, я лечил, но ни разу не снизошел до занятий прибыльными спекуляциями, достойнейшим и спокойнейшим из всех ремесел. Испытывая непреодолимое влечение к облегчению страданий ближних моих, я сделался врачом.
Я богат для того лишь, чтобы расширять круг своего благотворения и умножать пути оказания помощи ближним; я сохраняю независимость, я лишь отдаю, ничего не требуя и не беря для себя взамен; мне хватает деликатности учтиво отвергать даже милости, расточаемые мне августейшими правителями. Богатым всегда открыт доступ к моим советам и моим лекарствам; бедным – к моим лекарствам и моим деньгам. Я никогда не делал долгов; моя нравственность чиста и даже сурова, осмелюсь утверждать; я никого и никогда не оскорбил ни словом, ни действием, ни устно и ни письменно. За оскорбления, нанесенные мне, я прощал, и то добро, которое я делал, я делал в тишине. Будучи повсюду иноземцем,] Повсюду исполнял я долг гражданина; повсюду почитал я религию, законы и правительство. Вот история моей жизни.
Проживая в последние шесть лет в среде разумного, великодушного и гостеприимного народа, я полагал, что обрел новую родину. Я заранее поздравлял себя со всем тем благом, которое смогу сотворить новым своим согражданам.
Подобно вспышке молнии разрушилась моя иллюзия, когда меня бросили в застенки Бастилии. Моя жена, добродетельнейшая и милейшая женщина, также была брошена в эту пропасть. Толстые стены и многочисленные запоры разъединили нас, и ныне я не в силах слышать даже ее стоны.
Я спрашиваю о ней своих тюремщиков, но они молчат в ответ. Возможно, ее уже нет в живых. Беззащитное, слабое и страдающее существо, как сможет прожить она шесть месяцев в месте, где и мужчинам потребны все их силы, вся отвага и все возможное самоотречение, дабы бороться с неотвратимым отчаянием? Однако я слишком увлекся описанием читателям своих невзгод и чуть не позабыл о том, что цель моя состоит в том, чтобы защищаться.
