Николай Сперанский - Ведьмы и Ведовство
Haerotici fascmarii, stregones, strigae haereticae, strigimagae, или же Gazarii (простонародное швейцарское искажение имени катары) в Waudenses (pays de Vaud) – такими пестрыми названиями, дававшимися по различным приметам, обозначает инквизиция этих новых еретиков, которых она принялась усиленно жечь с первых десятилетий XV века. При этом новые Waudenses сначала строго различаются от старых Valdenses или лионских бедных, близко знакомых инквизиции с XIII века. С течением времени, однако, различие между ними мало-помалу исчезает. Факты показывают инквизиции, что в колдовской стране вальденсы сами превратились в завзятых колдунов, и таким образом латинское название Valdensis наряду с французским Vaudois становится господствующим обозначением для членов вновь открытой секты. О точности названия здесь инквизиции не приходилось, впрочем, особенно заботиться, так как этих еретиков никак нельзя было смешать с другими. Их главною особенностью служила способность летать по воздуху, которой они пользовались, чтобы собираться на свои шабаши из самых отдаленных друг от друга мест. Заблуждения газариев или тех, что ездят, как доказано, на метлах или на палках – таково заглавие одного из первых трактатов, где сохранилось описание новой ереси. Что же касается гнусностей, которые проделывались этими вальден-сами или летучими колдунами, на своих шабашах, то они затмевали все известное про ранее бывавших еретиков.
Сама инквизиция сразу обеспокоилась сделанным в Швейцарии открытием и принялась искать следов новой секты по другим местам, – конечно, с отличавшим всегда подобные поиски успехом. По Роне вверх поднялась инквизиция из Франции в Швейцарию; по Роне вниз стали спускаться процессы против Valdenses ydolatiae из Швейцарии во Францию. В 1433 году мы встречаем уже большой процесс такого рода в Лионе, и скоро слово Vauderie или Vaudoisie стало знакомо всей Франции, сначала ее югу, а затем и северу. Avoir ete en Vauderie на языке французских памятников XV века значит «летать на шабаш». Однако инквизиция несколько запоздала со своим открытием. В глухих альпийских местностях она, положим, могла жечь летучих колдунов десятками. Ей удалось там скоро поставить и светскую власть на свою точку зрения. Автономные крестьянские общины в Валлисе под руководством сионского епископа уже в 30-х годах XV века жгли своих ведьм с примерным усердием. Но когда инквизиция объявила свою новость таким странам, как коренная Франция и Германия, она столкнулась там с враждебным недоверием. То была середина XV века, когда старый престиж римского престола и его главных агентов, нищенствующих монахов, успел уже померкнуть. Европа видела Magnum Scandalum Ecclesiae, Европа пережила соборное движение, и, чтобы не выпустить окончательно национальные церкви из-под своего влияния, Риму приходилось идти на всякие сделки со светским государством, которое теперь высоко подняло голову и взяло инквизицию под строгий свой надзор. Вместе с этим давно таившийся в обществе дух критики стал заявлять о себе с неслыханною дерзостью. Монахи-проповедники привыкли запугивать народ чертями. Насмешливая буржуазия теперь на это замечала, что ад и черти похожи на сказки, сочиненные духовенством, чтобы с удобством переводить в свой карман чужие деньги. Но и среди самого духовенства новые инквизиционные процессы наткнулись на протесты. Приходское католическое духовенство в своей массе до самого конца средних веков не пользовалось благами высшего богословского образования и само, по-видимому, успело отчасти заразиться разъедавшим светское мышление ядом эмпиризма. А тут еще присоединялась та ненависть, которую оно издревле питало к нищенствующим орденам, вырывавшим у него из рук и влияние, и доходы. Таким образом, инквизиции приходилось являться свидетельницей, как «пагубные, неученые проповедники» осмеливались говорить своей пастве: «Ты не должен верить, будто в самом деле есть такие колдуньи, что в просторечии зовутся ведьмами, и будто от них бывает вред людям, скотине и плодам земным чрез бури. Все это бывает от других причин, нам непонятных, или с попущения Божия через демонов, но никоим образом не через колдуний». Но, что для инквизиции было особенно прискорбно, подобные ее речи можно было слышать и от иных людей, стоявших на очень высокой ступени образованности. «Я знаю, – так писал об этом один из убежденнейших гонителей ведовства, – что много есть людей, обладающих великой репутацией, ученостью и познаниями, которые считают этих несчастных заслуживающими не столько кары, сколько сострадания, и полагают, что так называемая ими меланхолия и галлюцинации подобных женщин требуют успокоительного питья и молитв, а вовсе не пламени костра». Подобных скептиков надобно было переубедить. Надобно было раскрыть самому обществу глаза на весь объем грозившей ему опасности. Для этого же надо было предъявить ему материалы, скопившиеся в архивах инквизиции. Иначе, как признавали сами инквизиторы, общество было, конечно, в праве относиться подозрительно к законности новых процессов. Дело это, говорили они, бесспорно, совсем особого рода (haec materia valde singularis est). Для профанов все тут представляется совершенно невероятным. А для того, кто приобрел тут опыт, напротив, всякое сомнение кажется безумием и всякая попытка остановить карающую руку правосудия тяжким грехом против рода человеческого.
При таких обстоятельствах в середине XV столетия возникает особый отдел богословской литературы, посвященный задаче исцелить общество от недоверия, с которым оно отнеслось к тому, что говорила инквизиция de possibilitate et etiam de realitate et veritate своего нового открытия. Самые ранние из дошедших до нас ее образчиков относятся к 1450 году. Ими являются помянутый уже анонимный трактат Errores gazariorum seu illorum qui scobam vel baculim equitare probantur и сочинение каркассонского инквизитора профессора Иоанна Винети "Tractatus contra daemonum invocatores. Лучший знаток этой литературы Ган-сен указывает далее добрый десяток различных авторов – французов, итальянцев, испанцев и немцев, – издавших более или менее объемистые труды по этому предмету еще до появления в 1487 году знаменитого Malleus Maleficarum, успевшего затмить все сходные работы настолько, что с него долгое время принято было начинать всю историю преследования ведьм. Однако, несмотря на быстро приобретенный великий вес, «Молот ведьм» не разбил окончательно предъявлявшихся скептиками возражений, и доминиканские богословы употребили еще около пятидесяти лет, чтобы распутать все софизмы, на которые пускались противники инквизиционных взглядов. Таким образом, в общем на выработку строго научного представления о ведьмах понадобилось почти что целое столетие экспериментов в застенке и размышления над ними по монашеским кельям.
В главных своих чертах, однако, картина новой опасности, которою неистощимый в своих кознях ад угрожал «успевшему состариться миру», была уже твердой рукой начертана в самых ранних из упомянутых нами трактатов. Почти на наших глазах, – так повествовали всему католическому миру их авторы, – с Божьего попущения возникло неслыханное по своей гнусности и разрастающееся со страшной быстротой новое еретическое сообщество (insolita quaedam haeretica pravitas). Основано оно не так, как все другие секты, преступными людьми, но непосредственно сатаною, которому Бог дал на это власть ввиду того, что свет никогда еще не утопал до такой степени в грехах и беззаконии. Секта эта губит людей не только ядом превратного учения. Нет, она изводит добрых христиан всеми теми бедствиями, какие способна накликать на людей и на людское добро черная магия. Члены ее – злейшие из когда-либо виданных колдунов, в распоряжение которых ад предоставляет все свое искусство и силу. Что касается подходящего имени для этой новой секты, то инквизи-ция, как мы упомянули, долго его искала, пока наконец не решила, что этих опаснейших из всех «лиходеев» удобнее всего просто обозначать именем malefici и maleficae, ибо сравнительно с ними все прочие «лиходеи и лиходейки» теряли всякое значение. Во Франции они долго звались Vaudois, пока и там это не вытеснено было старым, общим названием колдунов – sorciers. В Италии народ стал обозначать новых еретиков словом stregones и stregulae. Германия их окрестила именем Нехеп и Hexenmeister. Мы со своей стороны будем их обозначать словами «ведуны» и «ведьмы».
Эти еретики, как и все прочие, периодически собираются на шабаши. Кому близко, тот приходит туда пешком; а дальние силою демонов приносятся по воздуху. За-чем это? Ответ здесь прост. Сатана остался сатаной. Сердце его по-прежнему гложет ненасытная гордыня, и он не может утешиться, что кончились языческие времена, когда ему по всей земле открыто приносилось поклонение на алтарях и в храмах. Открытое служение сатане при бдительности и строгости властей в христианском мире стало невозможно. И вот он пустился на такую новую хитрость, устраивая с помощью ее многолюднейшие собрания своих поклонников. Самое путешествие на шабаш описывается у инквизиторов с необычайной живостью и наглядностью. Заманивают людей в секту, рассказывают они, иногда сами демоны; но чаще человек же развращает человека. Воспользовавшись подходящим настроением, соблазнитель рассказывает своей жертве, что у него можно выучиться, как жить, не зная отказа ни в каком желании. Для этого надобно только посетить одно потайное собрание, где встретишь отличное общество и где к тому же насмотришься всяких диковинок. Получив согласие, соблазнитель дает своему новому ученику небольшую палочку, которую удобно взять между ног, и мазь, завернутую в тряпочку или в кусок бумаги. В такой-то день и час, говорит он, я за тобой зайду и тебя кликну; если же меня самого что-нибудь задержит, я пошлю за тобой одного своего приятеля. Приятелем этим, поясняют наши трактаты, всегда оказывается демон. У каждого такого еретика имеется daemon familiaris, заступающий место ангела-хранителя. В урочный час наставник с демоном являются к неофиту. Берутся палочки, намазываются мазью, и воздушные путешественники, согнувшись, выскальзывают через окошко или через печную трубу в поднебесную высь.
