Николай Сперанский - Ведьмы и Ведовство
У нас возникла лютеранская, папистская и кальвинистская вера. Одно только сомнительно: где ж тут осталось христианство? Первым своим пришествием Христос избавил нас от царства дьявола. Но если Он снова скоро не сойдет на землю, дьявол снова почти все себе вернет. Так отвечало на подобные воззвания поколение, которое в эпоху Тридцатилетней войны постигло, к чему приводит человеческое общество чрезмерное рвение в защите чести Divinae Maiestatis. Но праздное занятие спорит о том, кто от кого при этом заражался подобным духом – католики от протестантов или протестанты от католиков. Es ist mit ihuen, – как верно определял взаимное отношение новой и старой церкви Парацельс, – es ist mit ihnen wie mit einem Baum der zweifach gepfropft ist. Tragt weisse und. gelbe Beeren. Западная Европа в реформации и контрреформации лишь изживала до конца то миросозерцание, которое было старше даже старейшего из трех враждебных религиозных толков и которое в злосчастном сочетании философского спиритизма с религиозной нетерпимостью так ярко отразило в себе печальную духовную физиономию создавшей его эпохи – эпохи разложения Римской империи.
История постепенного прекращения процессов ведьм не получила еще в науке окончательной обработки. Да она и не представляет собой столь же законченного культурного эпизода, как их возникновение. «Для Шотландии, – говорит Лекки, – историю эту почти невозможно написать, ибо поворот общественного мнения произошел так незаметно и постепенно, что в нем не установишь никаких этапов. В один период каждый готов был верить в волшебство. В следующий период вера эта всеми оказывается молчаливо оставленной». И это приложимо к большинству европейских государств. Даже в таких странах, как Пруссия или Бавария, где окончательной отмене законодательства о ведьмах предшествовала оживленная литературная полемика, острый бред ведьмами кончился, в сущности, уже раньше. Томазий и его соратники лишь изглаживали из жизни последние его следы, стремясь сделать невозможными даже единичные случаи казней за колдовство. От ведьм освободили Западную Европу не те усилия, которые прямо направлены были на критику этой ужасной сказки. Все главные литературные противники процессов ведьм, как Вейер, как Реджинальд Скот или как Шпе, потратили свою энергию, свой талант и свое нравственное одушевление почти напрасно. Их голоса заглушались хором теологов и юристов, дружно объявлявших все подобные попытки «богопротивными». Воден писал, что у него волосы на голове стали дыбом, когда ему попали в руки Вейеровы сомнения в законности преследования ведьм. Но когда живое движение европейской мысли в области познаваемого, начавшееся еще в эпоху гуманизма и шедшее неудержимо, несмотря на все помехи со стороны народного и ученого суеверия, подточило самые основы традиционного церковно-школьного миросозерцания, когда Европа заговорила о «просвещении», то вместе с этим и ведьмы в европейских странах стали находиться очень редко. Когда придворный проповедник перестал быть одним из влиятельнейших лиц в государстве, когда князья и короли один за другим начали объявлять пастырям души, что они не намерены терпеть у себя «делателей еретиков», и когда они стали свои досуги проводить не на богословских диспутах, а на анатомических демонстрациях и опытах по новой экспериментальной физике, то изменился и тон, в котором правительство говорило о колдовстве и ведьмах с поставленными им блюстителями правосудия. Вместо прежних поощрений суды получают теперь свыше предписания быть в ведовских делах возможно осторожнее; скоро же начинаются и прямые запреты давать какой-нибудь ход доносам, имеющим своим предметом вред, нанесенный колдовством. В 1672 году Кольбер подал тому благодетельный пример, издав такое распоряжение для Франции. И этой перемены во взглядах высших правительственных сфер было достаточно, чтобы о прежних массовых казнях ведьм не стало больше слышно, это новое доказательство того, что истинным виновником этого зверства был не Herr Omnes. Herr Omnes познакомился с духом просвещения не скоро. Долгое время он свято продолжал хранить ту веру, которую процессы ведьм так глубоко в него внедрили. Но мнения его никто опять-таки не спрашивал, и эта вера для «просвещенного абсолютизма» являлась только лишним свидетельством тому, как опасно было бы дать непросвещенному народу волю. Само собою разумеется, что главным тормозом этого нового просветительного движения являлась школа, которая на всех своих ступенях с эпохи реформации сильнее, чем когда-либо, была насыщена теологическим духом и сама в себе видела прежде всего призванную защитницу принципа авторитета. Все те завоевания мысли, которыми прославлены имена Коперника, Кеплера, Декарта, Галилея, Паскаля, Гобса, Спинозы, Лейбница, Локка и Ньютона, сделаны были не только помимо университетов, но вопреки им. Долгое время новая наука и новая философия развивались без всякой школьной организации, прячась по возможности от взоров официальных носителей высшего образовании, – пока в XVIII столетии «просвещение» не окрепло уже настолько, чтобы объявить открытую войну «университетскому обскурантизму». И «просвещение» нашло себе при этом могучего союзника в житейском здравом смысле, который целые века протестовал против выводов науки, построенной на союзе разума с авторитетом. «В Германии – так характеризовал современную ему систему школьного образования один из сподвижников Христиана Томазия, – рассудок целиком живет вне школы; за границею по временам он оказывается и в школах. Там ученые люди нередко бывают и самыми умными, в Германии наоборот». Но за немецкою границей люди тоже находили немного рассудка в школах. Известно, как относились к своей «школьной учености» французские энциклопедисты, и на законном презрении здравого смысла к средневековой школе основан был в значительной мере успех известной проповеди Руссо о том, что человека делает глупым и злым его цивилизация. Под напором таких могучих сил старый строй высшей школы к началу XIX века рухнул почти во всей Европе. Кроме разве одной Испании, все европейские страны признали брак разума с авторитетом, родивший средневековые университеты, противоестественным союзом, одинаково пагубным и для религии, и для науки. Но это не препятствует тому, что в области народного образования все три господствующие на западе Европы церкви и поныне крепко настаивают на тезисе эпохи реформации о necessaria conjunctio scholarum cum ecclesia, упорно ссылаясь на приобретенные исторические права: аргумент сомнительного достоинства для тех, кому случалось заглядывать в старые летописи школы. Процессы ведьм не так от нас далеко, чтобы мы не могли различать понятий – народное просвещение и народная школа.
Примечания
1
Среди длинного ряда работ по нашему предмету, вышедших за последние 10-15 лет, особого внимания заслуживают: Janssen-Pastor, Geschichte des deutschen Volkes. Achter Band (1894 г.); – S. Riezler, Geschichte der Hexenprozesse in Bayern (1896 г.); – J. Baissac, Les Grands Jours de la sorcellcrie (1900 г.); – J. Hansen, Zauberwahn, Inquisition und Hexenprozess im Mittelalter (1900 г.) и того же автора Quellen und Untersuchungen zur Geschichte des Hexenwahns und der Hexenverfolgung im Mittelater (1901 г.). На эти труды и опирается главным образом с фактической своей стороны предлагаемый очерк.
2
Существующая на русском языке популярная описательная работа г. Канторовича «Средневековые (?) процессы о ведьмах» давно уже не отвечает положению вопроса в западноевропейской научной литературе.
