Норберт Классен - Мудрость Толтеков. Карлос Кастанеда и философия дона Хуана
Вдруг я очутился в горах. Я знал, что я нахожусь в состоянии сновидения, потому что несколькими мгновениями прежде я лежал с открытыми глазами в моей постели. Вероятно, ранее я бы сразу проснулся от страха при такой внезапной смене места сновидения, но постоянная тренировка в сновидении приносит удивительное спокойствие и отрешенность в подобных ситуациях. Итак, я осматривал новую сцену. Горы были мне знакомы. Это были те самые горы, где я совсем недавно останавливался с моими спутниками. Я почувствовал желание передвигаться и попытался немного пройтись. Однако эту попытку пришлось вскоре оставить, потому что обычная ходьба человеческого физического тела трудна для тела сновидения. Поэтому я полетел. При этом мне в голову пришла мысль, что я никогда еще не видел эту местность сверху, потому что никогда прежде в сновидениях я не летал над горами. Я начал быстро набирать высоту, потому что подобные мысли не являются для тела сновидения делом разума, которого он в обычном смысле не имеет, но скорее непосредственным приказом, который сразу же переходит в действие.
Так кружил я некоторое время над верхушками деревьев, покрывающих склон горы. Вдруг позади себя я услышал призывный крик сарыча. Я развернулся в полете и увидел птицу, сидящую невдалеке на верхушке дерева и наблюдающую за мной. Когда сарыч заметил, что я его тоже вижу, он расправил свои крылья и взлетел. Я было испугался, что он сейчас улетит прочь, когда увидел, что птица направляется прямо ко мне. Он пролетел совсем рядом со мной, и вскоре развернулся и возвратился. Он кружил возле меня. Хотел ли он изгнать непрошеного гостя из своего пространства? Я инстинктивно посмотрел в темный птичий глаз, чтобы узнать о его намерениях. Тут я почувствовал, что он требует от меня, чтобы я полетал вместе с ним. Так начался мой первый урок обучению полетам у птиц. Возможно, в устах европейца это звучит смешно, но все произошло точно так, как я описываю. Итак, я продолжаю рассказ.
Сарыч летел на некотором расстоянии впереди меня. Мимолетно взглядывая назад, он требовал, чтобы я прочувствовал все его движения в полете. Вероятно, мои первые попытки показались птице очень неуклюжими, потому что она подлетела ко мне и стала показывать в нарочито преувеличенной манере каждое отдельное существенное для полета движение. Я понял, что должен значительно больше концентрироваться на руках, если я хочу научиться летать так, как мой оперенный учитель. Едва я осознал это, как мои руки тела сновидения превратились в крылья. Я чувствовал каждое отдельное перышко, но самым удивительным была подвижность совершенно нового рода, которой обладали эти крылья. Совершенно легкими вращательными движениями или взмахами я мог управлять своим полетом. Мой спутник с любопытством разглядывал меня, однако он казался все еще недовольным мною. Он начал, опять-таки преувеличенно, вертеть туда-сюда своей головой. Тут я понял, что он хочет сказать: у меня до сих пор была человеческая голова, мое превращение было еще не полным. Я начал точно так же вращать моей головой, как мне показал сарыч. Мне очень трудно описать, что затем произошло. Я сам сделался сарычем, и у меня было такое чувство, будто я никогда и не был кем-то другим. Я кружил вместе с моим товарищем по виду на невидимом воздушном потоке в вышине. Этот способ передвижения вообще не требовал никакой затраты сил, ощущение было, будто скользишь на теплой невидимой подушке. В этот момент я знал все об этих птицах, потому что я и сам был одной из них. Однако эти знания почти невозможно передать словами, я чувствовал их в этот момент находящимися глубоко внутри меня. Знание было в движении крыльев, в повороте головы, содержалось во всех частях птичьего тела — и этой птицей был я сам.
Затем к нам прилетели еще два товарища-сарыча. Вместе кружили мы в гигантской невидимой спирали все выше и выше. И всегда, когда я поворачивал голову в сторону, я мог видеть горный пейзаж далеко внизу под нами. Удивительно изменилось мое восприятие цвета, все зеленые оттенки казались значительно насыщеннее, чем при обычном восприятии. Моими глазами орла я мог распознавать все контуры ландшафта вплоть до мельчайших деталей. Предметы казались резче отграниченными друг от друга, то есть мои глаза обладали существенно повысившейся разрешающей способностью, чем прежде.
По моему субъективному восприятию времени я очень долго летал вместе с сарычами над горами. Наконец какое-то чувство позвало меня назад в человеческое тело. Я лежал по-прежнему с открытыми глазами в моей постели и, казалось, видел, как горы, над которыми я летал, превращаются постепенно в ворсистое одеяло на кровати в моей комнате.
Проснувшись, я перепроверил продолжительность моего приключения. Объективно могли пройти лишь несколько минут, но несмотря на это, я на протяжении многих часов был в этих горах и увидел и пережил невероятное. Связанные с этим сновидением чувства и ощущения были столь реальными, насколько вообще могут быть реальными наши ощущения. А то, что сновидениеявно происходит не по времени, которое указывают наши часы, я замечал нередко уже и прежде. Кастанеда также обращает внимание на такое положение дел. Грациэла Корвалан пишет в своей книге интервью:
"Кастанеда считает, что сновидение не имеет времени. Это значит, что сновидение происходит не в том времени, которое мы измеряем с помощью часов. Время сновидения — нечто очень компактное". 124)
Однако в этом моем сновидении был и новый элемент, который я не встречал ранее. Птица явно ушла меня летать как птицы. Это обстоятельство, казалось, объяснялось тем, что мое тело сновидения одновременно превратилось в такую же птицу. Пока я находился в этом птичьем состоянии, у меня было ощущение, что я всегда был птицей, и воспоминание о моем человеческом облике почти померкло. Я получил при этом мое первое конкретное чувство, что сновидящие, как говорит Зулейка, оставляют позади себя границы повседневного восприятия.
Если мне захотят задать набивший уже оскомину вопрос, чувствую ли я себя сарычем, который сновидит, что он человек, или человеком, который сновидит, что он сарыч, то я должен честно сказать, что меня это мало интересует. Как толтек, я считаю, что в моем опыте имело значение только расширение обычных границ восприятия. Моя внутренняя сущность не есть ни человек, ни орел, она, как и сущность любого живого существа, — чистое осознание или, как говорят толтеки, чистая сила свечения.
Начиная с этого времени я, во всяком случае в моих сновидениях, имел возможность превращаться в сарыча. Мне нужно было только повторить в сновидении все те шаги, которым обучил меня старый сарыч. Поэтому я часто возвращался назад в эти горы, чтобы в образе птицы встретиться с моим старым учителем и его сородичами. Таким способом я узнал многое об этих птицах и от этих птиц, что я смог потом подтвердить также и в повседневном мире первого внимания. Эти птицы из семейства грифов имеют свою собственную систему передачи информации, которая, конечно, базируется не на громкой речи, а в основном на визуальных сигналах, таких, как контакт взглядом или поворот головы. После моих продолжительных опытов в сновидении я захотел протестировать мои действительные возможности понимания языка сарычей в нормальном повседневном мире — и сделал это. Я отправился в парк орлов, чтобы поговорить с моими новыми родственниками из сновидения. При этом я использовал вышеописанную систему знаков, так, как я ее изучил в сновидении, и коммуникация действительно прошла успешно! Птицы давали мне соответствующие ответные знаки, которые я в большей части понял. Наш «разговор» был не о чем-то, имеющем значение для человека, — мы просто поделились друг с другом нашими чувствами.
Позже я часто приходил в этот зоопарк, где животные гуляют на свободе, чтобы поддерживать контакт с моими родичами из сновидения, и у меня были там очень интересные встречи; однако это уже совсем другая история…
У нецивилизованных народов постоянно можно услышать кажущиеся выдумкой истории о магах и шаманах, которые умеют разговаривать на языке животных. Мой собственный опыт говорит, что такие способности ни в коей мере не являются фикцией, но они столь же действительны, как и другие человеческие способности. Однако чтобы попытаться понять другую форму жизни, человек должен сначала спуститься с высоты своей переоценки. Сколь долго он считает себя венцом творения, столь долго он не узнает, кто же он есть на самом деле: маленькая составная часть творения. И к такому пониманию мы все должны прийти, если человек хочет избежать самого большого несчастья, глобальной катастрофы невиданных масштабов.
Мы должны учиться понимать внутреннюю жизнь здесь, на Земле, и к этой жизни принадлежим не только мы, люди, — только вместе все растения и животные образуют великий потенциал жизни. Когда я слышу, как ученые отправляют в космос зонды, чтобы исследовать бесконечные дали там, снаружи, и дать другим разумным существам в космосе знак нашего существования, я всегда спрашиваю себя: попробовали ли они установить контакт хотя бы однажды с живыми существами здесь, на Земле? Другие, напротив, заклинают инопланетян и ждут сенсационных контактов третьего рода. Я ничего не знаю об инопланетянах, но я кое-что знаю о жизни на нашей планете.
