Сабин Бэринг-Гулд - Книга оборотней
— Заловлю-ка я этого нищеброда с поличным, — решил трактирщик и со всеми предосторожностями подкрался к двери.
Резко распахнув дверь, он заметил, как Святек поспешно придвинул что-то ногой к себе и прикрыл длинной полой одежды. Трактирщик накинулся на него, схватил за горло и, обвиняя в воровстве, поднял со стула. Представьте себе, что за ужас и отвращение охватили его, когда из-под одежды нищего выкатилась голова девушки лет четырнадцати, аккуратно отрезанная от туловища.
Вскоре сбежались соседи. Достопочтенный Святек был посажен под замок вместе с женой, шестнадцатилетней дочерью и пятилетним сыном.
Хижину тщательно обыскали и обнаружили там расчлененные останки несчастной девушки. В большом чане были найдены голени и бедра, как сырые, так и тушеные или жареные. В ларе лежали внутренности, сердце и печень, выпотрошенные и очищенные весьма умело, впору хорошему мяснику. Под плитой стояла лохань со свежей кровью.
По дороге к мировому судье злодей то и дело валился на землю, вырывался из рук стражи и пытался покончить с собой, глотая комья земли с камнями, но сопровождающие держали его крепко.
На предварительном допросе в Дабкове он признался, что убил и — при участии своего семейства — съел шестерых. Дети, однако, определенно утверждали, что убитых было гораздо больше, чем он говорит, и их слова подтвердились тем, что при обыске в доме были обнаружены четырнадцать разных шапочек, наборы одежды девочек и мальчиков.
Вот показания самого Святека о том, как проявилось в нем это чудовищное извращение.
За три года до того, в 1846 году, по соседству сгорела принадлежавшая еврею таверна, и сам хозяин погиб при пожаре. Обшаривая пожарище, под обуглившимися балками Святек наткнулся на обгоревший труп владельца таверны. В ту пору старый нищий никак не мог раздобыть пищу и страдал от голода. Вид и запах жареного мяса вызвали в нем неудержимое желание попробовать его. Он оторвал от трупа кусок мяса и насытился им — и с тех пор желание снова и снова ощущать этот вкус полностью поработило его. Сиротка, о которой мы уже рассказывали, была его второй жертвой. С тех самых пор, то есть целых три года, он частенько лакомился таким чудовищным образом и, благодаря этой пище, заметно поправился.
Раскрытие этих зверских преступлений вызвало настоящий шок. Несчастные матери, уже оплакавшие утрату своих малюток, мучительно переживали вновь открывшиеся обстоятельства. Всеобщее негодование достигло крайней степени: возникли опасения, что разъяренный народ способен разорвать преступника на части по дороге в суд. Однако меры предосторожности не понадобились, ибо преступник сам позаботился о собственной безопасности: в первую же ночь в тюремной камере он повесился на оконной решетке.
Глава пятнадцатая
АНОМАЛИЯ. ГИЕНА В ОБРАЗЕ ЧЕЛОВЕКА
На Востоке широко распространены истории об осквернителях могил. Суеверия приписывают отдельным людям страсть к выкапыванию и уродованию трупов. Лунной ночью к могилам крадутся странные фигуры, роются в них длинными острыми ногтями в надежде докопаться до трупа, прежде чем первый луч зари заставит их убраться прочь. Эти вурдалаки, как их называют, по поверьям, добывают мертвую плоть для колдовских и чародейских надобностей, но иногда занимаются этим исключительно ради того, чтобы нарушить сон мертвых, потревожить их вечный покой. По всей вероятности, вурдалаки — это не только плод воображения, но и вполне реальные похитители трупов. Человеческий жир и волосы трупа, которые продолжают расти в могиле, входят в состав многих снадобий некромантов, и ведьмы, готовящие такие бесовские смеси, выкапывают трупы, чтобы добыть необходимые составные части. То же самое творилось и во времена Средневековья. Страх перед вурдалаками достигал таких пределов, что в Бретани полагалось освещать кладбища фонарями все ночи напролет, чтобы отпугнуть ведьм, которые под покровом тьмы оскверняют могилы.
Форнари в своей «Занимательной и познавательной истории колдовства»{124} приводит такой рассказ о вурдалаке.
В начале XV века в Багдаде у богатого пожилого купца был единственный сын, которого он очень любил. Купец решил женить сына на дочери другого купца, девушке малопривлекательной, но с богатым приданым. Абу-ль-Хасан, купеческий сын, увидев изображение девушки на портрете, затосковал и попросил отца отложить свадьбу, чтобы привыкнуть к мысли о такой жене. Однако, вместо того чтобы привыкать к этой мысли, юноша влюбился в другую девушку, дочку ученого, и упрашивал отца дать согласие на брак с ней, пока тот не согласился. Старик сопротивлялся до последнего, но, обнаружив, что сын твердо намерен просить руки прекрасной Надиллы и не менее твердо сопротивляется браку с богатой, но уродливой девицей, поступил, как поступают в таких случаях все отцы: смирился.
Свадьбу отпраздновали с подобающей пышностью и торжественностью, и пришел черед медового месяца, который сулил бы молодым одно блаженство, не случись маленького происшествия, чреватого самыми серьезными последствиями.
Абу-ль-Хасан заметил, что его молодая жена покидает брачное ложе, удостоверившись, что он заснул, и возвращается только перед самой зарей.
Исполненный любопытства, Абу-ль-Хасан как-то ночью притворился спящим и увидел, что его жена, как обычно, встала и вышла из комнаты. Он осторожно пошел за ней, и она привела его на кладбище. В неверном лунном свете он рассмотрел, как она вошла в одну из гробниц. Он последовал за ней.
Внутри его взору предстало отвратительное зрелище. Там собралась компания вурдалаков и устроила пир, угощаясь разложившимися трупами. Его собственная жена, к слову сказать дома никогда не ужинавшая, принимала в этом пиршестве самое активное участие.
Воспользовавшись возможностью незаметно скрыться, Абу-ль-Хасан вернулся домой и лег в постель.
На следующее день он ничего не сказал жене до самого ужина, от которого она снова отказалась. Он стал настойчиво угощать ее, но она сказала, что не хочет есть. Тогда он в гневе воскликнул:
— Готовишься пировать вместе с вурдалаками!
Надилла молча задрожала, побледнела и, не говоря ни слова, легла в постель. В полночь она проснулась, набросилась на мужа, вцепилась зубами и ногтями ему в горло и прокусила вену, пытаясь напиться крови. Но Абу-ль-Хасан вскочил на ноги, отшвырнул ее на пол и убил одним ударом. На следующий день ее похоронили.
Три дня спустя, в полночь, она снова появилась в доме и напала на мужа с намерением высосать из него кровь. Он убежал от нее, а утром открыл гробницу, сжег ее труп и развеял пепел над Тигром.
Этот рассказ объединяет вурдалаков и вампиров. В одной из предыдущих глав мы уже убедились, что и волки-оборотни тоже тесно связаны с вампирами.
Во времена античности уже существовало поверье, что ведьмы оскверняют могилы, что подтверждается следующим эпизодом из «Золотого осла» Апулея, в частности речью глашатая.
«— А в чем состоит, скажи на милость, обязанность этого могильного караульщика? — спрашиваю я.
— Прежде всего, — отвечает глашатай, — всю ночь напролет нужно бодрствовать и открытыми, не знающими сна глазами смотреть на труп, не отвращая взора и даже на единый миг не отворачиваясь; ведь негоднейшие эти оборотни, приняв вид любого животного, тайком стараются проникнуть, так что очи самого Солнца, самой Справедливости могут легко обмануться. То они обращаются в птиц, то в собак, то в мышей, иногда даже в мух. Тут от зловещих чар на караульщиков нападает сон. Никто не может даже перечислить, к каким уловкам прибегают эти зловреднейшие женщины ради своей похоти. И за эту работу, такую опасную, обыкновенно полагается плата не больше чем в четыре, шесть золотых. Да, вот еще, чуть не забыл! В случае если наутро тело будет сдано не в целости, все, что пропадет, полностью или частью, караульщик обязан возместить, отрезав от собственного лица».
И здесь говорится об уродовании трупов, связанном с оборотничеством.
Маркассю отмечает, что после продолжительной войны в Сирии стаи ламий — злых духов в женском облике — повадились на поле битвы по ночам, вырывая кое-как закопанные трупы павших воинов и пожирая их плоть. Их прогоняли и преследовали, и многих даже удалось убить. Днем же эти оборотни имели облик волков или гиен. Эти жуткие истории вполне могут иметь под собой основу, и в том, что у людей может развиваться извращенная страсть к пожиранию трупов, нас заставляет убедиться исключительное дело, рассмотренное военным трибуналом в Париже не далее как 10 июля 1849 года.
Подробности этого дела освещаются в «Медико-психологическом ежегоднике» выпуска того же месяца и года. Они слишком омерзительны, чтобы приводить их здесь. И все же я опишу это дело в самых общих чертах.
