Дион Форчун - Источник силы
Разговор начала жена:
— Мы, то есть мой муж хотел бы проконсультироваться с вами, доктор Тавернер, о том, что беспокоит нас в последнее время. Эго часто повторяющиеся ночные кошмары.
Тавернер кивнул. Муж не проронил ни слова. Я пришел к выводу, что его сюда притащила жена против его воли.
— Я всегда знаю, когда это приходит, — продолжала миссис Юстэйс. — Он начинает бормотать во сне, потом говорит все громче и громче и наконец вскакивает и мчится через комнату, с треском натыкаясь на мебель, пока я что-нибудь не сделаю, чтобы остановить его, а потом просыпается в ужасном состоянии. Не правда ли, Тони? — спросила она, поворачиваясь к мужчине, молча стоящему рядом.
Не получив ответа, она опять вернулась к своей истории.
— Как только я поняла, что кошмар регулярно повторяется, я стала будить его при первых признаках беспокойства, и это давало неплохие результаты. Он перестал метаться по комнате, но ни один из нас не отваживался лечь спать, пока не наступал рассвет. Если говорить откровенно, доктор, мне кажется, что это захватило и меня.
— Вас тоже мучат кошмары? — спросил Тавернер.
— Нет, не настоящие кошмары, а необъяснимое чувство опасности, как будто меня подстерегает опасный враг.
— Что говорит ваш муж, когда он разговаривает во сне?
— Ах, этого я не могу вам передать, так как он говорит на одном из местных диалектов. Я думаю, мне следовало бы выучить его, не так ли, Тони? Ведь все равно во время следующей кампании мы собираемся в Индию.
— В этом нет необходимости, — возразил ее муж, — мы не собираемся возвращаться в этот район. — Его приятный интеллигентный голос был под стать его внешности — это был тип быстро вымирающих правителей империи. Такие люди не подчиняются примитивной демократии.
Тавернер внезапно обратился к нему:
— Что вам снится? — спросил он, глядя прямо ему в глаза. На мгновение показалось, что между ними встала преграда, но тот ответил с самообладанием, которое дается хорошим воспитанием:
— Обычные известные вам вещи: трясина, хочется бежать и не можешь. Все это следовало бы оставить в детской.
Я не сенситив, но я знал, что он врет и что ничего никому сообщать он не намерен. Он пришел к Тавернеру, чтобы успокоить свою жену, а не потому, что жаждал помощи. У него, по-видимому, имелись свои мысли относительно природы этого несчастья, и они были таковы, что он не стремился их высказывать вслух.
Тавернер опять повернулся к его жене.
— Вы говорите, что кошмары передаются и вам? Могу ли я попросить подробно описать характер ваших ощущений?
Миссис Юстэйс посмотрела на своего мужа и заколебалась.
— Мой муж считает, что у меня слишком богатое воображение, — сказала она.
— И тем не менее, — попросил Тавернер, — расскажите мне о ваших фантазиях.
— От волнения я, конечно, полностью просыпаюсь, но иногда мне кажется, что я вижу туземку в темно-синих одеждах, со свисающими на лоб золотыми монетами и множеством браслетов на руках. Она кажется очень возбужденной, она пытается что-то сказать моему мужу, но когда я вмешиваюсь и бужу его, она старается меня оттолкнуть. Именно после того, как я его бужу, я начинаю ощущать чью-то недоброжелательность, как будто кто-то при первой же возможности попытается причинить мне боль.
— Боюсь, — сказал полковник Юстэйс, — что я основательно напугал свою жену.
Мы невольно повернулись и посмотрели на него с удивлением — тембр его голоса полностью изменился. Природное самообладание не позволило дрогнуть лицу полковника, но не смогло помешать ему напрячься всем телом, что выдал его голос — он был выше на пол-октавы и отдавал металлом.
— Я полагаю, — продолжал он, как бы стремясь отвлечь наше внимание, — что вы пропишете ей упражнения и свежий воздух, тем более, что это совпадает с моей собственной идеей: мы подумываем о поездке на побережье Кента для игры в гольф. Так что я смею надеяться, что чем скорее мы уедем, тем лучше, и поэтому нет смысла торчать в Лондоне без особых причин.
— Ты забываешь, дорогой, — вмешалась его жена, — что в субботу я должна открывать выставку туземного искусства.
— О да, конечно, — поспешно ответил он, — на субботу задержимся и отправимся в понедельник.
Последовала пауза. Похоже было, что беседа зашла в тупик. Миссис Юстэйс переводила умоляющий взгляд с мужа на Тавернера, но один не мог, а второй не хотел ей помочь. Я чувствовал, что она возлагала большие надежды на визит к Тавернеру и, не оправдав их, не знала, что предпринять против навалившегося рока.
Кроме того, мне показалось, что в ее глазах я прочел дурное предчувствие.
Тавернер наконец прервал молчание.
— Если полковник Юстэйс захочет когда-либо проконсультироваться со мной, — сказал он, — я буду очень рад помочь ему. Мне кажется, я мог бы быть ему полезен.
Услышав замечание, которое, видимо, попало в цель, наш невольный пациент вздрогнул и открыл рот, собираясь что-то сказать, но Тавернер, повернувшись к его жене, продолжал:
— И если миссис Юстэйс когда-либо понадобится моя помощь, я в равной мере буду в ее распоряжении.
— Я полагаю, что это маловероятно, — сказал ее муж, поднимаясь. — Ее здоровье в превосходном состоянии.
И когда Бэйтс в ответ на звонок Тавернера открыл дверь, мы с ними распрощались.
— Удивительный негодяй, — заметил я, когда дверь за ними закрылась.
— Еще не законченный, — сказал Тавернер. — В процессе своей эволюции он должен усвоить несколько вещей, и, если я не слишком ошибаюсь, он усвоит их очень быстро. Тогда мы опять о нем услышим. Никогда не смешивайте незрелый плод с испорченным.
Мы услышали о нем опять, и даже скорее, чем Тавернер ожидал, когда пару дней спустя я просматривал для него вечернюю газету, где было помещено сообщение о том, что миссис Юстэйс, в связи с внезапным недомоганием, не будет участвовать в открытии выставки индийского искусства в Эстон-гэлери, и эта задача будет выполнена другой светской знаменитостью.
— Конечно, это может быть инфлюэнца, — сказал я.
— Или колики, — сказал Тавернер. — Или даже воспаление коленного сустава, — добавил он, не желая разговаривать со скептиком.
Следующий сигнал пришел не так скоро, как я ожидал, рассчитывая увидеть полковника Юстэйса всякий раз, когда раздавался звонок. Но наконец он появился, и даже при беглом взгляде становилось очевидно, что он за это время распрощался со многим.
Поза, в которой он сидел, облокотившись на спинку стула, говорила о том, что он исчерпал все свои возможности — как умственные, так и физические, и Тавернер вынужден был облегчить его участь и начать разговор первым.
— Итак, вы пришли послушать меня? — спросил он. — Я всегда считал, что мой талант скрыт от всех, кроме тех, чей образ мыслей совпадает с моим.
— Моя жена слышала о вас, — последовал ответ. — Она интересуется… вашим направлением работ.
— А, она изучает оккультизм?
— Я не стал бы называть это изучением, — сказал Юстэйс, избегая слова «оккультизм». — Она занимается им по-любительски и ходит на лекции по восточному мистицизму, который похож на настоящий не более, чем… чем кошка на тигра, — добавил он, поддаваясь внезапному приливу эмоций и обращаясь к кошке экономки, устроившейся на коврике у камина. — Я молю Бога, чтобы она оставила это, — добавил он устало.
— Насколько я понимаю, — спокойно сказал Тавернер, — вы не сторонник этого предмета.
— Если бы вы задали мне этот вопрос неделю назад, — сказал Юстэйс, — я бы ответил нет, но сейчас… я не знаю, что сказать. Но одно я вам могу сказать, — воскликнул он, и сдерживаемое пламя опять прорвалось наружу. — Если оккультизма не существует, если вы не обладаете теми силами, которые себе приписываете, то что же это происходит с Эвелин?
— Насколько я понимаю, — спокойно сказал Тавернер, своим тоном и поведением давая понять, что руководство беседой он берет в свои руки, — вашу жену взволновало нечто такое, что, по-вашему мнению, имеет оккультное происхождение, хотя вы и не понимаете, что происходит?
— Я вполне понимаю, что происходит, — решительно ответил наш посетитель, — хотя я никогда и не верил этим сказкам.
— Вы расскажете мне подробности? — спросил Тавернер. — Тогда я смогу составить свое мнение.
— Я расскажу вам всю историю, — ответил полковник Юстэйс, — поскольку я не допускаю, чтобы, будучи умудренным опытом человеком, вы могли придать ей то же значение, что и моя жена. И не потому, что между нами нет полного доверия, но женщины не в состоянии понять некоторые вещи и нет смысла пытаться им их объяснить. Вы, может быть, помните, как во время предыдущей нашей беседы моя жена рассказывала о том, что к ней является женщина-туземка, и она слышит речь на индийском диалекте. По ее описанию мне кажется, что то, что она видит, — это образ женщины, которую я содержал некоторое время, служа в Бордере, и которая, как это иногда: случается, наделала много шума, когда я ее отослал прочь. Я часто слыхал, что, если мужчина вступает в… м-м… связь с туземками, они приобретают сверхъестественные способности ставить ловушки, удерживающие вашу душу своим дикарским колдовством. Я никогда этому не верил, смеялся, когда товарищ беспокоился о подобных вещах, но, Бог мой, это оказалось правдой. Эта женщина, с тех пор как она умерла, является мне во сне, а когда я женился на Эвелин, она обернулась коварной мстительницей.
