Дэн Миллмэн - Путешествие Сократа
Он с яростным криком бросился на птиц, размахивая руками, погнался за ними — и понял, что он не может, просто не в состоянии сейчас заставить себя смотреть на своих... что просто боится вернуться к тому, что Закольев оставил ему от его семьи.
Нужно похоронить их, сказал он себе. Как безумный, Сергей стал рыть землю руками, стараясь поскорее предать земле дорогие ему тела. Однако твердая, высохшая на солнце почва отказывалась поддаваться, и он все скреб ее окровавленными пальцами, но лишь сорвал ногти.
Он не смог спасти своих близких и не может даже похоронить их по-человечески. В бессильном отчаянии он начал бить землю кулаком, затем без сил прижался к ней грудью.
Он с радостью тоже лег бы с ними рядом в спокойную тихую землю. Но оставалось одно, что удерживало его на этой земле, — найти и убить Закольева и Королёва и потом, если он сам останется жив, сказать матери и брату Ани о том, что случилось.
Он будет идти за ними, чтобы найти и убить их. Или они убьют его — если можно убить человека, который восстал из мертвых. Опустошенный, едва разбирая окружающее за мутной пеленой, что застилала ему взгляд, он, шатаясь, побрел к реке и окунул голову в воду. Когда на воде разошлись круги, он увидел в воде отражение — чужое, незнакомое лицо. Трус. Слабак. Ничтожество.
Аня, любовь всей его жизни, растопила лед его прошлого, чтобы все в его жизни зацвело в теплую пору любви. Теперь все в нем промерзло до костей. Ему оставалось только бесцельно брести в мире теней до своего последнего дня.
Болезненная вспышка ослепила его, от внезапной острой боли у него едва не треснул череп. Сергей упал на колени и стал молиться о том, чтобы память о его прошлом покинула его, а вместе с ней и страдания. Молился, чтобы услышать в ответ суровую правду. Его жена и ребенок мертвы — и это будет навечно вырезано в его памяти. Все, что было в его мире чистого и доброго, умерло вместе с ними. Он больше не видел в этой жизни Бога, справедливости, света.
Снова что-то взорвалось в его голове, земля качнулась под его ногами, и он упал.
Очнулся он в темноте, и с ней вернулась пульсирующая боль. Сергей понял, что лежит на чьей-то кровати. Стащив с себя одеяло, он попытался встать, но колени подкосились, и он упал навзничь. В комнату вошла незнакомая старуха и помогла ему сесть на кровати.
— Отдохни, — тихим голосом сказала она. — Потом обо всем тебе расскажу... если захочешь.
— Моя жена, с ребенком... там...
— Т-с-с. Мой муж схоронил их, как полагается. Там же, где они лежали. А сейчас спи.
Когда он снова очнулся, было все еще темно. Он слышал чье-то сонное посапывание в темноте, попытался встать на дрожащие ноги, затем снова без сил опустился на кровать. Предательский шепоток утешал его: «Не иди за ними, оставь. Ведь для тебя она все равно что живая». Он не мог, был не в силах принять эту правду, не в силах был снести эту боль или положить ей конец. Это было бы слишком просто. Карой для него будет жить с ежеминутным осознанием этой истины. Не раз ему еще предстоит умереть самому, прежде чем он сможет присоединиться к своим.
Пока у него есть те, которых нужно выследить, и еще мать, перед глазами которой он должен предстать.
Сергей снова поднялся. Его била дрожь. Рядом с кроватью он нашел свою одежду, выстиранную и выглаженную, которая была аккуратно сложена на стуле. Он протянул руку и поморщился от боли. Его руки были перебинтованы. Кто-то обмыл их и наложил повязки. Неслышно одевшись, Сергей взял в руки сапоги и осторожно двинулся к выходу.
Уже стоя в дверях, в предрассветной мгле, он оглянулся и тихо прошептал: «Спасибо вам. Не забуду до могилы».
Вернувшись на луг, Сергей в зыбком утреннем тумане опустился на колени перед холмиком свежей земли — это было все, что осталось от его семьи. Он говорил слова любви и печали — но, когда молил о прощении, слова застревали у него в горле. Ненавидя себя, Сергей дал клятву на могиле своей семьи, что посвятит свою жизнь мести за эту смерть.
Поначалу идти по следу было несложно. Он шел, не останавливаясь, пока держали ноги, пройдя по следу весь день и часть первой ночи. Боль разбитого носа, выбитых зубов и распухшего лица ни на минуту не оставляла его. Но он был только рад этому — боль не давала ему потерять сознание. Ему нужно было еще и поддерживать силы, так что он нашел палку, заточил ее о камень и, пользуясь как острогой, поймал рыбу в ручье. Он съел ее сырой и сразу же бросился вперед, не отводя глаз от земли, от свежих следов копыт. На следующий день он нашел птичье гнездо с яйцами и еще нарвал фруктов. Он не устраивал привалов, не разводил огня, ел через силу, отдыхал столько, чтобы не свалиться с ног. Он заставлял себя есть, чтобы продолжать погоню.
Время летело лихорадочной сменой дня и ночи, словно в бреду: одна и та же цепочка следов проступала на земле в солнечном свете, чтобы затем проявиться в свете полной луны. Пробираясь вперед и стараясь не сбиться со следа на вытоптанной земле, Сергей думал о своем отце. Теперь-то ему стало ясно, почему человек может допиться до смерти.
Подобно отцу, он тоже потерял жену и сына в один день. Но только смерть пришла к Сергеевой семье не по Божьей воле, а от рук негодяев. Отняв их жизни, Закольев и его люди пресекли и Сергеев род, ибо он знал, что никогда больше не женится, — он знал это так же точно, как и то, что эти люди умрут от его руки. Он не думал о наказании. Искупление было невозможно. Он не хотел их раскаяния, ему нужны были их головы. С этого дня он будет жить для того, чтобы они умерли.
На утро третьего дня грянул неожиданный ливень. Потоки воды с неба в мгновение ока уничтожили все следы. Ему еще удалось найти несколько сломанных веток, затем исчез всякий след. Он потерял их. Когда Сергей окончательно понял это, он повалился на землю, не в силах подняться, чтобы идти дальше или вернуться назад.
Затем он вспомнил о Валерии. Должно быть, она сходит с ума от тревоги. Ему предстояло выполнить еще один ужасающий долг.
Всю дорогу назад в Петербург он прошел, словно слепой, поднимая голову, лишь чтобы не заблудиться. Когда он остановился, чтобы напиться в пруду, он увидел в отражении распухшее, покрытое засохшей кровью лицо. Он также увидел и еще кое-что: он стал совершенно седым.
Шло время, и вот появились городские шпили, знаменовавшие его возвращение в мир людей.
Глядя на окна своего дома, Сергей вспомнил тот миг, когда он впервые попросил Аниной руки. Невольный стон сорвался с его губ. Сергей медленно поднялся по ступеням и постучал в дверь. Он услышал торопливые шаги за дверью, голос Валерии, встревоженный и все же исполненный облегчения:
— Бог мой, где вы все это время...
Когда она увидела стоявшего в дверях Сергея, одного, ее голос осекся.
Лицо Валерии было пепельно-серым, седые волосы в беспорядке. Темные круги появились под покрасневшими глазами. Но в Сергее нынешнем почти невозможно было узнать того, кто вышел из этих дверей несколько дней назад. С разбитой скулой, с распухшим носом и губами, пустыми глазами и совершенно седыми волосами, он казался зловещей маской того себя, прежнего.
Но Валерии не надо было объяснять, кто перед ней. До смерти перепуганным взглядом она посмотрела за его плечо, на лестницу.
— Где Аня?
Сергей лишь понуро опустил голову, не в силах выдавить из себя ни слова.
— Где Аня? — повторила она внезапно осипшим шепотом. Затем она взглянула в глаза Сергея, и ее сердце узнало всю правду еще до того, как ум смог постичь всю глубину утраты: Ани с ним нет. И никогда больше не будет с ними.
Ее колени подломились, но Сергей подхватил ее. Он завел Валерию в комнату и мягко опустил на кушетку.
Придя в себя, она сразу же начала искать глазами Сергея:
— Расскажи мне, что случилось, — быстро произнесла она.
— На нас напали. Там же, на лугу.
Сергею понадобились все силы, чтобы сказать это.
— Их было много, и я ничего не мог сделать. Аню убили. Я шел за ними, чтобы отомстить за ее смерть, но потерял след...
Но, казалось, Валерия скорее была готова поверить в то, что Сергей сошел с ума и ему доставляет удовольствие мучить ее такой жестокой ложью, чем в правду этих страшных слов. Поэтому Сергей какое-то время лишь молча сидел рядом с ней, пока правда не проникла в ее сердце. Она прямо на его глазах превратилась в глубокую старуху.
Наконец она заговорила. Голос ее был едва слышен:
— Шесть дней... шесть ночей... ни слуху, ни духу. Сначала я решила, что вы решили сбежать от меня в свою Америку... Потом я молилась, чтоб так и было. Я старалась убедить себя в этом, хотя знала, что Аня никогда бы...
Сергей словно прочитал ее мысли. Валерия умоляла их остаться в Петербурге, чтобы она могла увидеть внука. За этот эгоистичный акт любви она будет проклинать себя до конца своих дней.
