Вольф Мессинг - Я – пророк без Отечества. Личный дневник телепата Сталина
Можно ли было сказать, что я обрел счастье? Наверное, да.
Маленькое счастье маленького человека, которому достался большой дар при рождении. С этим даром я справился, привык жить с ним, даже, вот, использую его, как певец использует свой голос, «для повышения благосостояния».
Все во мне пришло в некое равновесие, в лад со всем миром.
Хрущев меня не трогал, и ладно. Я понимал, конечно, что стоит Никите сказать хоть одно ругательное слово обо мне, и мой маленький мирок пошатнется. Однако я не верил в то, что Хрущев пойдет на конфликт.
Однажды он уже вызывал меня, давно, еще при Сталине, чтобы узнать о судьбе его сына Леонида. Всю правду я Никите не выдал, но, кажется, успокоил. И теперь мною перестали интересоваться, никто больше не зовет в Кремль, как бывало при Иосифе Виссарионовиче.
Интересная деталь: многие из тех, кого Сталин принимал у себя, ныне в опале, а я – нет. Поскребышев мог переплюнуть любого немца по части орднунга, но в журнал посещений он вносил лишь тех, о ком вождь не говорил особо, как обо мне, например.
Пять или шесть раз я бывал в кремлевском кабинете Сталина, но ни разу моя фамилия не появилась в поскребышевском «кондуите».
Похоже, что вождь держал меня про запас, на всякий случай, и не хотел, чтобы кто-то знал о его интересе к моей персоне.
Самое смешное заключается в том, что и Хрущев, похоже, следует примеру Сталина, хоть никто и не назовет Никиту вождем – не та величина.
У меня такое ощущение, что Никита совершенно не думает о том, что творит. Он разрушил многое из того, что создал Сталин, и все вокруг не развалилось до сих пор потому лишь, что у страны громадный запас прочности, а у народа – не меньший запас терпения.
Но не буду про политику. В общем, я пришел к выводу, что Хрущев тоже держит меня про запас – вдруг да пригожусь?
Это похоже на поведение больного, перед хворью которого медицина бессильна. Он обращается к знахаркам, пойдет поставит свечку в церкви, хоть и неверующий. А вдруг? А вдруг поможет?
Но я отвлекся. Это со мной сейчас случается, слишком я стал расслаблен и благодушен. А что? Имею право!
Имя я себе сделал, ныне мне уже не нужно кому-то объяснять, чем я занимаюсь. Достаточно назваться, и всем все становится ясно. Я – Вольф Мессинг!
Весь май мы с Аидой были на гастролях: Красноярск, Омск, Томск, Новосибирск…
Сели в поезд измученные, а вышли на Ярославском вокзале отдохнувшие. Покончив с делами, мы с женою разбрелись – Аида побежала по магазинам, желая приготовить нечто изысканное, а я заглянул в библиотеку, после чего просто отправился гулять.
Стояло то волшебное время, когда ночь еще не наступила, но сумерки уже погрузили город в прозрачную синеву. Люблю такие часы – они обещают тайну и даже знакомую улицу делают неузнаваемой.
Я не зря посещал библиотеку – случилось нечто необычное.
Мне удалось ощутить то, чего со мной никогда ранее не случалось.
Открывая в себе некую странную способность, я поначалу пугался, затем привыкал, смирялся, а под конец находил положительные стороны во вдруг открывшемся таланте.
Так было с телепатией, с телекинезом, с проскопией.
Обычно человек боится чего-то нового, неизвестного вовне, и это нормальная реакция – все неведомое может нести угрозу. Такое поведение отличает все живые существа с незапамятных времен. Я же находил новое в себе самом.
Это можно сравнить разве что с открытием подростка, обнаруживающего вдруг у себя признаки пола и соответствующее влечение. Что же такое случилось?
Сейчас я пишу не только для себя – того Велвела, что будет жить лет на десять позже, – и не столько. Не только пишу! Просто хочу разобраться, что со мною произошло. А было так.
Мы ехали в купе поезда «Новосибирск – Москва». Ночью миновали Свердловск. Неожиданно я проснулся, сам не понимая отчего. Сонно оглядев потолок купе, по которому проплывали отсветы с какого-то полустанка, я прислушался к стуку колес, лишь после этого ощутив какую-то несообразность.
На столике стоял стакан, остывший чай ритмично колебался, и Аиду, спавшую напротив, тоже едва заметно покачивало.
И тут до меня дошло: я лежал неподвижно! Меня не качало!
Более того, я вообще не касался тощего матраса, насчет которого ворчал вечером, перед тем как укладываться спать. Помнится, Аида еще предложила постелить второй.
Меня будто холодом окатило: я вообще не касался постели! Висел в воздухе, сантиметрах в пяти над диваном!
Проведя рукою под собой, я убедился в этом и обреченно уставился в потолок. Левитация!
Вот только этого мне и не хватало…
Сердце расходилось, зачастило. Усилием воли я успокоил нервы.
Что ж, все бывает впервые.
Помню, как однажды, лет сорок назад, я поразился, подкинув с ладони спичечный коробок и «приказав» ему повиснуть в воздухе. Он и повис…
Я сосредоточился, давая посыл на то, чтобы опуститься обратно и спокойно лечь. Мне это удалось не сразу.
Снова разволновавшись, я едва не захихикал, подумав, что отныне меня всегда будет преследовать аншлаг, ибо много наберется желающих увидеть артиста, парящего в паре сантиметров над сценой!
Стоило мне успокоиться, и я лег, чувствуя легкое раздражение.
Неужели, думаю, этой моей новой способности не хватило дня для «демонстрации»? Вот, обязательно надо было устроить все ночью, когда хочется спать!
Я ж теперь не успокоюсь, пока не овладею новым навыком хотя бы в малости.
Снова сосредоточившись, я попытался вернуть те ощущения, что сопровождали мое «подвисание». Они были весьма странными – будто бы у меня отнимались ноги и в то же время задирались выше головы. Нет, они продолжали находиться под одеялом, но я чувствовал себя так, словно делаю «березку».
Потом появилось ощущение того, что у меня в груди и животе разрастается большой пузырь, он как будто раздувал меня изнутри. В то же время я чувствовал, что все меньше, все слабее соприкасаюсь спиной с постелью. Я поднимался над нею!
Долгое время у меня это плохо получалось – то я словно на «мостик» вставал, не отрывая от дивана головы и пяток, то, наоборот, верхняя часть туловища отрывалась от подушки, а заднее место – никак.
Я сильно измаялся, пока не научился держать ровно все тело разом, и вот – воспарил на высоту спичечного коробка!
Тут же я медленно опустился обратно – и заснул.
Усталость была такая, как будто я сутки напролет пилил и рубил дрова – в эвакуации я немало «тренировался» в этом нужном занятии.
Да и проснулся я разбитым, вялым. Утомление не покидало меня. На завтрак я съел необычно много: и первое умолол, и второе, и третье. Аида удивилась даже моему аппетиту, но я отшутился – дескать, поправиться решил.
Я не стал рассказывать жене о моих опытах, даже не знаю почему. Никаких секретов от Аиды у меня не было, но тут я смолчал, убедив себя, что надо бы сначала разобраться как следует во всем.
На самом-то деле, как ни стыдно признаться, причина была в ином – я опасался, что отношение ко мне супруги изменится к худшему.
Вдруг ее оттолкнет мое новое «уродство»? Да, Аида не раз говорила, что принимает меня таким, какой я есть, со всеми моими достоинствами и недостатками, способностями и «выбрыками».
Но левитация… Это, как мне показалось, уже слишком.
С утра, на холодную голову, я сразу отбросил саму возможность демонстрации этого нового таланта со сцены. Славы это мне не прибавит, а вот ненужный ажиотаж создать может.
Я уже, признаться, не испытывал особого желания довериться ученым. И что мне, левитировать над кушеткой, наблюдая, как профессора, кряхтя, шарят руками вокруг моего тела, изыскивая некие нити или проволочки, на которых я вишу?
Извините, не хочу. Противно.
А вот разобраться в происходившем со мною было бы желательно. Потому-то я, едва приехав в Москву, направил стопы в Ленинку.
И что же я вычитал?
Оказалось, например, что существует такой феномен: человек лежит на кровати, а ему чудится, что он висит над нею. Это происходит от того, что механические рецепторы спины привыкают к ложу. Но я-то висел на самом деле!
И рукой водил под собою…
В общем, ничего нового я не выяснил. Ученые наотрез отказывались признавать левитацию, потому как для того, чтобы преодолеть силу тяжести, необходимо приложить немало усилий. Скажем, прицепить ко мне мотор с пропеллером, развивающий тягу в восемьдесят килограммов. Но я-то левитировал безо всяких механизмов!
Меня, безусловно поражало новое умение. Помнится, я поставил однажды рекорд – поднял силой мысли аж тридцать граммов. А мой вес где-то около семидесяти кило!
Я, признаться, считал маловероятной возможность телекинетического передвижения графина с водой, а тут в сто раз больше вес! Да как такое может быть? Но было же…
Думая обо всем этом, я медленно шагал по темной улице. Машины проезжали редко, и весь свет, что озарял мне путь, проливался из окон домов.
Я настолько задумался, что незаметно свернул на улицу Герцена. Тут горели фонари, и я внезапно похолодел: впереди, шагах в десяти, брел «Человек-в-плаще!».
