Эжен Канселье - Алхимия
Три остальные гравюры — это эстампы (они хранятся в музее эстампов), один из них, анонимный, очень красив, его чаще всего воспроизводят: мы видим на нём высоко сияющие солнце и луну по обе стороны головы нашего героя и хвалебные вирши в честь микрокосма Мудрецов, в котором движутся оба герметических светила:
Всё земное клонит ко сну —
Я взлетаю на небеса,
Там зрю я Солнце и Луну,
Всех Богов зрю я чудеса.
Это исполненное ясной мудрости исповедание веры не может не соотноситься с известной записью Власия (Blaise) Паскаля, сделанной им в состоянии глубочайшего потрясения и полного пробуждения, которое постигло его ещё во дни пребывания души его в земной, болезненной и утомлённой плоти. Фулканелли приводит первую часть рукописи, найденной посмертно на мёртвом теле величайшего философа, автора Писем к провинциалу. Вот этот текст, в том виде, в каком он содержится в Философских Жилищах:
Год милости 1654.
Понедельник 23 ноября, день святого Климента, папы и мученика, и прочих из мартиролога,
Канун дня святого Хрисогона, мученика, и иже с ним,
Между десятью часами с половиною утра примерно до полуночи
и получаса,
ОГОНЬ.
Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова,
А не Философов и Мудрецов.
Уверенность, Уверенность, Любовь, Радость, Мир
. . . . . . . . . .[148].
Вслед за Мастером мы особо указываем на имя Хрисогона, несомненно, соотносимого Паскалем с Хрисогонией, то есть Происхождением Золота. Это слово (Chrysogonie), согласно словарям Лярусса, Герена и Бешереля, на тайном языке алхимиков означает, в частности, «семя золота, выделенное из раствора этого металла».
Точно так же, как пишет Пор-Рояльский затворник в своей посмертной записи, пишет и Сирано в своём Письме против педанта (Lettre contre un pédant) о восхождении к высшему Ведению:
«Уразумейте, однако, что я познал одну вещь, которую вы не познали вовсе: эта вещь есть Бог»[149].
Двойная вещь (res-bis), то есть ребис (rebis) Великого Делания, коего знак — круг с точкой внутри — хорошо знаком алхимикам, есть также золото или философское солнце. Братьям-герметикам свойственно выражаться присловьями. Согласно Куаро д'Ассуси (Coyreau d'Assoucy), старому другу Сирано, имя последнего, написанное через i (не Cyrano, a Cirano)[150], образует занимательный ребус (rebus), восходящий к чисто фонетическим правилам универсальной кабалы:
«Маг и Царь когда-то были едины в одном лице, которое звали Царь Сир (Roy Cire), по-французски Sire, и этот Маг, этот Царь, этот Сир (Kir, Sur, Rus, Rosch — перев.), совершая свою работу, всегда находился в средоточии круга, то есть нуля, 0, и имя его было Сир-в-Зеро (Cir an 0), Царь в Нуле (0 = ∞ — перев.)».
* * *Могущественный царь своего герметического малого мира, Сирано Бержерак, без сомнения, подчинялся традиционной дисциплине, обрамляющей его непроницаемым кругом (О) великой тайны. Сколько бы ни обсуждали биографы редкие даты и неясные факты его жизни, истинная суть ея покрыта неизвестностью. Это касается даже места рождения Савиньёна, каковым до конца прошлого века, согласно указаниям старинных издателей, считался город Бержерак в провинции Перигор. Так ли это? Если вспомнить о характере Сирано, то невольно приходит в голову: ни один из краёв не соответствует более удали и отваге нашего героя, как две провинции когда-то захваченные Карлом VII и с тех пор снабжавшие старое французское королевство храбрейшими вояками:
Вот они, храбрецы Гаскони
И Карбон де Кастель-Жалу…
Доподлинно, однако, известно, что Савиньён де Сирано Бержерак появился на свет в Париже, о чём он говорит устами Томмазо Кампанеллы, повстречавшего Сирано в его путешествии по стране солнца:
«Если я не ошибаюсь и верно опознаю Ваш облик, то Вы — француз и уроженец Парижа».
Мы знаем, что в церковной книге прихода Святого Спасителя рождение Сирано помечено «шестым марта тысяча шестьсот девятнадцатого года». Ещё в прошлом веке эти книги хранились в помещении муниципального архива на авеню Виктория, уничтоженного — увы! — пожаром, устроенным коммунарами. О происхождении матери нашего философа мы смогли узнать только благодаря трудолюбивому архивариусу Опосту Жалю, в течение двадцати лет исследовавшему немногие уцелевшие от разгрома списки.
Отец Савиньёна, Авель Первый де Сирано, господин (sieur) де Мовьер (de Mauvieres) 3 сентября 1612 года вступил в брак с Эсперанс (Надеждой, Esperance) Белланже, дочерью Антуана Белланже, богатого парижанина.
* * *Кое-что из родословия Белланже, возможно, поможет нам разобраться в том, кем же в действительности был Сирано, чьи труды отмечены печатью чистой традиции. Думается, мы вправе утверждать, что человек сам, собственными силами не способен выйти на царский и вселенский путь. Подтверждение этому мы можем найти и у доброго и благочестивого Николая Фламеля с его прекрасным готическим вдохновением, пронизывающим его редчайшие и знаменитейшие трактаты:
«Да не порицает меня никто меня не понимающий, ибо малое понимание было бы мне ещё более порицаемо — ведь никто, не посвящённый в священнотаинственные толкования перводействователя (который есть ключ, открывающий двери всех наук), не поймёт самых тонких учений завиднейших Философов; но они нигде не записаны, поскольку в них и можно найти уразумение начал, не содержащихся ни в одной книге и вручаемых Богом тем, кому Он Сам пожелает; впрочем, иногда их можно получить изустно чрез кабалистические созвучия от мастера, но это бывает очень редко»[151].
Не мог ли Бержерак, человек умнейший, ещё в детстве найти среди родственников по материнской линии человека, в благоприятной обстановке открывшего ему путь ведения, проявившийся в его необычных книгах?
Известно, сколь многие знания может почерпнуть герметик из геральдики, особенно если речь идёт о говорящем или поющем гербе. Мы не имели времени и возможности досконально изучить гербы различных членов семейств Белланже. Всё же работая в Национальной Библиотеке, мы обнаружили, что причастность к наукам Гермеса была предметом семейной гордости этих парижских жителей.
Рукопись № 8217 из очень важного списка Пьера Клерамбо, содержащаяся в драгоценном собрании Франсуа-Роже де Гэньера (переплёт 355) воспроизводят эпитафию деда и бабки Сирано по материнской линии, начертанной когда-то на сорок пятой колонне церкви святого Евстафия в Париже. В рукописи можно обнаружить детальные описания гербов, которых нет среди гербов, обнаруженных нами на улице Ришелье, в кабинете на первом этаже справа от входа — один из них сохранился в описании, другой в цветном изображении. Богатый горожанин Антуан Белланже составил их для себя и своей супруги Флоранс (Цветущей, Fleurance): глядя на эти гербы, поистине слышишь язык птиц, воплощённый в традиционной кабалистической символике.
Кто из посвящённых в нея не поймёт смысла помещённой на красном щите золотой звезды, составленной из двух треугольников, — один вершиной вверх, другой вниз, посреди которых, поистине в бездне, — другая звезда, малая, о пяти концах?
Символ магистерия совершенного, шестиконечная звезда, представляющая Естество как таковое, изображена в крайней нижней из шести овальных рамок на титульном листе Герметического Музея усовершенствованного и расширенного — Musœum Hermeticum Reformation et Amplificatum, Francofurti, 1677. Мы видим там юную и сильную жену, легко, по-античному одетую, с плодами в левой руке, прижатыми к бедру, а в правой несущую эту самую, сияющую в ночи, печать Соломона. Это гордое создание с четырьмя обнажёнными грудями лёгким шагом проходит сквозь ночь, в следы от ея ног пытаются вставить свои стопы два старика; второй из них замешкался где-то сзади, по-видимому, из-за отсутствия у него фонаря или подзорной трубы, иначе говоря, опыта.
XLIV. Титульный лист Musœum Hermeticum
Как на уже описанном нами медальоне между Львом и Раком, предмете удивления Гобино де Монлуизана в Соборе Владычицы Нашей в Париже, мы видим здесь между Фениксом и Пеликаном образ музыкального искусства — этим именем обозначали также алхимию.
«Experientia firmet lumina» — да укрепит опыт зрение твоё — советует Михаил Майер в XIII Эпиграмме из Убегающей Аталанты, показывая прекрасную и знатную беглянку, лёгким шагом исчезающую от преследователя, который на сей раз снабжён посохом, очками и фонарём. Следы его смешиваются со следами его вожатой, крепко впечатавшимися в толстый слой песка.
