Тюдор Парфитт - Потерянный Ковчег Завета
И он движением рук изобразил пышные женские формы.
Покопавшись у себя в портфеле, Мухаммед достал книгу и показал мне черно-белую иллюстрацию — египетский рельеф, изображающий богиню Анат. В представлении египтян это была роскошная женщина — длинноногая, со стройными бедрами, высокой грудью, богиня войны, изображаемая обычно с кинжалом.
Анат — одна из самых воинственных богинь ближневосточного пантеона.
Воскрешение ее культа стало бы для священников старого толка настоящим проклятием. Разве согласились бы священники, приверженцы старой веры, принести Ковчег в такое место? Но есть ли иное связующее звено между Ковчегом и Египтом? Мы обсуждали это с Мухаммедом. Он особого энтузиазма не проявил. Несмотря на свои обширные знания Египта и его истории, Мухаммед не знал ни о каких связях Ковчега с нильской землей, кроме сомнительной истории с фараоном Сусакимом.
Сусакима упоминал в нашей с ним беседе в Иерусалиме профессор Хаим Рабин; потом Дауд тоже цитировал известное место из Третьей книги Царств про разграбление Храма: «На пятом году царствования Ровоамова, Сусаким, царь Египетский, вышел против Иерусалима и взял сокровища дома Господня и сокровища дома царского и золотые щиты, которые взял Давид от рабов Адраазара, царя Сувского, и внес в Иерусалим. Всё взял; взял и все золотые щиты, которые сделал Соломон». Правда, нет никаких данных, что Сусаким прихватил и Ковчег.
Около семи в гостиницу вернулся Дауд. На нем все еще был его новый черный костюм, теперь усыпанный белой пылью пустыни. Мы спустились в бар и заказали пару бутылок «Стеллы». Крутя крестом гораздо более вяло, чем обычно, Дауд сообщил, что провел день со вторым мужем старшей сестры своего младшего двоюродного брата. Они ходили смотреть развалины Анба-Хадра, коптского монастыря шестого века, выстроенного в память о некоем отшельнике, который в четвертом веке был рукоположен в епископы.
— Знаешь, что случилось с беднягой? — хмуро спросил Дауд. — В восемнадцать лет он женился, но сразу после свадьбы, когда радостно несся домой, чтобы чуть ли не впервые поиметь дело с женщиной, наткнулся на похоронную процессию. Зрелище это побудило его дать обет целомудрия. Он удалился в пустыню и целиком посвятил себя жизни аскета, причем самого сурового толка: его увлек пример нашего героического друга — святого Антония Файюмского. Я, кажется, тебе рассказывал о возвышенном отречении от плотской жизни, практикуемом самыми благочестивыми коптами, которое так резко контрастирует с полной сексуальных эксцессов жизнью моего дяди.
— Дауд, — терпеливо спросил я, — зачем ты все это говоришь?
— Я подумываю последовать его примеру. Антония, в смысле. Не дяди же. Когда я был молодым — хотел стать монахом. Я чувствую, что мое призвание — иншаллах! — возвращается. Меня влечет обет безбрачия — если можно так выразиться, манит к себе.
— Похоже, у тебя солнечный удар, — потягивая пиво, заметил я.
Дауд яростно чесал голову и сквозь взметнувшиеся снежные вихри сверлил меня самым пронзительным взглядом.
— Что-то во мне призывает к монашеской жизни, — тихо проговорил он. — Какой-то доносящийся из пустыни голос шепчет мне в ухо. Голос из нашего, коптского, далекого прошлого. Некие вести, доносящиеся из древности. Знаешь, Анба-Хадра был к Эфиопии ближе всех прочих коптских монастырей, и он очень, очень старый. Тут пересекаются пути многих тайн. Говорят, здесь были тамплиеры. И Святой Грааль.
— Если, как думают некоторые, Ковчег перевозили из Египта в Эфиопию после того, как построили этот монастырь, то есть начиная с пятого или шестого века, его вполне могли везти этим путем.
— Вообще-то сегодня я говорил с одним старым и очень уважаемым человеком — как по-вашему? — пустынником… он там вроде смотрителя. Лицо все в морщинах — от старости и настоящего коптского благочестия. Ему довелось слышать — он сам мне сказал по секрету, — что Ковчег как раз этим путем и везли.
— Ты серьезно? — спросил я; у меня даже сердце заколотилось.
— Когда я это услышал — совершенно неожиданно, — я понял, что именно так все и было. По дороге в Аксум, в Эфиопию, Ковчег побывал в монастыре Дейр-эль-Анба-Хадра. Я не сомневаюсь. Просто каждой жилкой чувствую!
— Дауд, — поинтересовался я, — где, черт побери, доказательства?
Вертя крестом, Дауд очаровательно улыбнулся:
— А это я тебя надурил! Чушь все собачья! Решил тебя испытать.
Я засмеялся. Однако, нашептывала мне моя интуиция, в одном Дауд вполне может оказаться прав. Ведь нет никаких причин считать, что Ковчег находится в Египте — или что он задержался здесь надолго, или что его вообще сюда привозили. Никаких подтверждений тому нет. Как ни верти — нет настоящих доказательств. И мысленно я отбросил Египет как место, подходящее для сокрытия Ковчега. Но вероятно — только лишь вероятно! — с Эфиопией дело обстоит иначе.
В тот же вечер попозже мы сидели в гостиничном саду и пили виски. Дауд снова был серьезен.
— Иногда, эфенди, — говорил он, — нужно расслабиться и плыть по течению. Слишком умничать тоже не всегда хорошо. Нашему объективному миру свойственна простота, невинность, которую нужно понимать и принимать. У людей, обладающих интуицией, имеются такие внутренние приемники. Ты пасуешь перед трудностями. Есть одно французское стихотворение, там говорится что-то вроде «оu l’innocenсе perit c’est un crime de vivre»[34] — грешно жить там, где погибла невинность.
Давай так. Начнем с самого начала. Видишь Нил? Согласно гностикам, Египет стал колыбелью цивилизации благодаря животворным свойствам этой реки. Все ценное исходит из Египта, из Африки, и даже если оно отправляется за тридевять земель, все равно возвращается под крылышко своей духовной родины. Будь уверен: Ковчег появился на свет в Египте. И — можешь не сомневаться — в какой-то момент он вернулся к своим африканским корням. Если Ковчег спрятан за пределами Израиля, то самое ближайшее подходящее место — Египет. Правда, в коптских источниках — ни в устных, ни в письменных — нет ничего, что предполагало бы пребывание Ковчега в Египте. У нас просто нет соответствующих легенд. А вот Эфиопия — дело другое.
И Дауд начал крутить цепочку, пытливо глядя на меня.
— У наших эфиопских собратьев-коптов больше преданий о Ковчеге, чем хлеба в животах. Ковчег для них и вода, и пища, и жизнь. Ты послушай. Вот почему я считаю эфиопских коптов почти такими же, как египетские, — они, конечно, намного примитивнее нас, но почти такие же. Главой эфиопской коптской церкви больше тысячи шестисот лет был патриарх Александрийский, и он назначал эфиопских епископов. Тем не менее, хотя мы принадлежим к одной и той же коптской церкви и имеем весьма схожие обычаи, легенды о Ковчеге очень популярны в Эфиопии, но напрочь отсутствуют в Египте.
Дауд бросил на меня торжествующий взгляд.
— У нас точно такой же маленький алтарь, называемый макта, — это не что иное, как небольшой деревянный ящичек, в котором находятся потир и вино для причащения.
Наш священник объяснял это так: в иудейском Ковчеге хранились Скрижали Завета — соглашения с Богом, а в нашем христианском символическом Ковчеге хранится Христова кровь — символ нашего соглашения с Богом, символ Нового Завета. Макта — прообраз так называемого Ковчега, который можно увидеть на алтарях в Эфиопии. На этом сходство и кончается. Предание о Ковчеге имеет в религии и истории Эфиопии первостепенную важность. Я назвал бы его наивным поверьем, запечатлевшимся в памяти, любимым и народом, и церковью. Дыма без огня не бывает. Раз в Эфиопии живут такие легенды — значит, там наша следующая остановка.
8
ЛЕГЕНДА О ЦАРИЦЕ САВСКОЙ
Эфиопия для меня в первую очередь — всеобщий голод. Впервые я познакомился с Эфиопией и эфиопами десять лет назад, в 1984 году. За свою жизнь я успел понять, что не всегда можно различить шорох крыльев истории. Важнейшие события происходят, когда их меньше всего ожидаешь.
Я попал тогда в Эфиопию нелегальным путем, перейдя границу Судана, чтобы встретиться с еврейскими беженцами, которые, спасаясь от голода, пробирались к суданской границе. Меня сопровождал эфиоп-христианин по имени Давит, молодой и хорошо образованный. Он показал мне пути, по которым эфиопские евреи-фалаша шли к границе. В первый день я встретил у границы десятки беженцев. Они рассказывали о том, как на них нападали, избивали или насиловали бандиты, как в них стреляли и правительственные войска, и повстанцы. Они рассказывали, как тысячи лет назад, во времена Соломона и царицы Савской, их предки пришли в Эфиопию из Израиля, неся с собой Ковчег Завета. Теперь они возвращаются в Израиль. Но без Ковчега.
На следующий день мы прошагали около пяти миль и не встретили ни одного беженца. Когда наступил вечер, над нами пролетел эфиопский военный вертолет. Давит толкнул меня на землю, под куст. Мы хорошенько спрятались, и он объяснил: «Если нас заметят — убьют. Подумают, что мы — фалаша. В Эфиопии их ненавидят. Фалаша состоят в союзе с вражескими сионистскими силами. Они буда — оборотни — и приносят несчастье. Они знают кузнечное дело — говорят, они сделали гвозди, которыми прибивали к кресту Спасителя».
