Наталия Ковалева - Письма Махатм
Вы кажетесь не понимающим индийский ум, когда пишете: «Из десяти тысяч туземных умов ни один не готов в такой степени к пониманию и усвоению трансцендентной истины, как мой». Вы можете быть правы, думая, что «среди английских ученых не наберется даже полудюжины таких, чей ум более способен к восприятию этих элементарных принципов (оккультного знания), чем мой (ваш)»; но вы ошибаетесь в отношении туземцев. Индийский ум особенно отличается способностью к быстрому и ясному восприятию наиболее трансцендентной, наиболее глубокой метафизической истины. Некоторые из самых необразованных индийцев с первого взгляда ухватят то, что очень часто ускользает от лучшего западного метафизика. Вы можете превышать и, без всякого сомнения, превышаете нас в любой отрасли физического знания, но в духовных науках мы были, есть и всегда будем вашими учителями.
Но разрешите мне спросить вас, что могу я, полуцивилизованный туземец, думать о милосердии, скромности и любезности человека, принадлежащего к вышестоящей расе, – человека, которого я знаю как великодушного, справедливого и в большинстве случаев отзывчивого, когда он с плохо скрываемым презрением восклицает: «Если вам нужны слепо бросающиеся вперед люди, не задумывающиеся о конечных результатах (я никогда этого не говорил!), держитесь за своих Олькоттов, но если вам нужны люди высшего класса, чьи мозги должны эффективно работать для вашего дела, помните...», и т.д. Мой дорогой сэр, нам не нужны слепо бросающиеся вперед люди; также мы не собираемся покинуть испытанных друзей, которые, скорее, готовы прослыть дураками, чем открыть то, что они узнали, поскольку ранее дали торжественную клятву никогда этого не открывать, если на то не будет разрешения, даже для привлечения людей самого высшего класса. Также мы не особенно озабочены привлечением кого-либо к нашей работе, за исключением случаев полной добровольности. Мы нуждаемся в верных и бескорыстных, в бесстрашных и верящих душах и охотно оставляем людей «высшего класса» и более высокие интеллекты – пусть сами нащупывают путь к Свету. Такие только будут смотреть на нас как на подчиненных.
Верю, что этих нескольких цитат из вашего письма и моих, вызванных ими, откровенных ответов достаточно, чтобы показать, как далеки мы от сердечного согласия. Вы проявляете свирепый воинственный дух и желание (простите меня) сражаться с тенями, вызванными вашим собственным воображением. Я имел честь получить от вас три длинных письма, прежде чем еле успел в общих выражениях ответить на первое. Я никогда категорически не отказывался исполнять ваши желания; до сих пор я всегда отвечал на ваши вопросы. Как вы могли знать, что будущее вам уготовило, если бы вы подождали неделю? Вы приглашаете меня на совещание, как видно, только для того, чтобы указать мне недостатки, слабые места нашего образа действий и причины нашего предполагаемого провала в отвращении человечества от путей зла. В своем письме вы без обиняков демонстрируете, что являетесь началом, серединой и концом закона для самого себя. Тогда зачем вам вообще беспокоить себя перепиской со мной? Даже то, что вы называете «парфянской стрелой»[68], никогда не предназначалось в качестве таковой. Будучи не в состоянии достичь абсолютного добра, я не стану умалять и недооценивать относительное добро. Ваши «птички», без сомнения, раз вы в этом уверены, совершили много добра на своем пути, и мне, конечно, и не снилось кого-либо оскорблять замечанием, что человеческая раса и ее благосостояние является не менее благородным и желательным предметом изучения, чем орнитология. Но я не совсем уверен, что ваше прощальное замечание о том, что мы, в общем, не являемся неуязвимыми, было совершенно свободно от того духа, который воодушевлял отступающих парфян.
[Учение Махатм о циклах эволюции]
Как бы то ни было, мы довольны той жизнью, которую ведем, неизвестные и не тревожимые цивилизацией, основывающейся исключительно на рационализме. Также мы ничуть не тревожимся о возрождении наших древних искусств и высокой цивилизации, ибо они так же, несомненно, вернутся в свое время, и в более высоком состоянии, как в свое время в прошлом появились плезиозавры и мегатерии. Мы имеем слабость верить в постоянно повторяющиеся циклы и надеемся ускорить воскресение того, что минуло. Этому мы не смогли бы воспрепятствовать, даже если бы хотели. «Новая цивилизация» будет порождением старой, и нам остается лишь предоставить вечному закону действовать, чтобы «заставить наших покойников воскреснуть»; все же мы, несомненно, озабочены тем, чтобы ускорить наступление этого желательного события. Не бойтесь – хотя, по вашему мнению, мы «суеверно цепляемся за остатки прошлого», – наше знание не исчезнет из поля зрения человека. Оно – «дар богов» и притом самая драгоценная из всех реликвий. Держатели Сокровенного Света [3] не для того шли через века, чтобы очутиться разбившимися на скалах современного скептицизма. Наши рулевые слишком опытные моряки, чтобы давать нам повод опасаться такого бедствия. Мы всегда найдем добровольцев для замены усталых часовых, и, как бы ни был плох мир в его нынешнем состоянии переходного периода [4], все же он может время от времени снабжать нас несколькими сотрудниками. Вы «не предлагаете дальнейшего движения в этом деле», если мы «не подадим сигналов к дальнейшему»? Мой дорогой сэр, мы исполнили наш долг: мы ответили на ваше обращение и теперь предлагаем не делать дальнейших шагов. Мы, немного изучившие этику Канта, анализировали ее довольно тщательно и пришли к заключению, что взгляды даже такого великого мыслителя не соответствуют полному определению необусловленного абсолютного принципа нравственности[69], как мы его понимаем. И эта кантовская нота звучит по всему вашему письму. Вы так любите человечество, говорите вы, что откажетесь от самого Знания, если ваше поколение не сможет им пользоваться. И все же это филантропическое чувство, кажется, даже не внушает вам милосердия к тем, кого вы рассматриваете как нижестоящих по умственным способностям. Почему? Просто потому, что филантропия, которой хвастают западные мыслители, лишена характера универсальности, то есть она никогда не была основана на принципе универсальной нравственности, никогда не поднималась выше теоретических рассуждений; среди вездесущих протестантских проповедников она является только случайным проявлением, но не признанным законом. Даже самый поверхностный анализ покажет, что, как и любой другой эмпирический феномен в человеческой натуре, филантропия не может быть принята за абсолютный стандарт нравственной активности. По своей эмпирической натуре такого рода филантропия подобна любви, но если она носит характер случайности, исключительности и, как таковая, имеет эгоистичные предпосылки и влечения, то она, несомненно, не способна обогреть своими благодатными лучами все человечество. Я считаю, что здесь кроется секрет духовного банкротства и бессознательного эгоизма нашего века. И вы, в других отношениях хороший и мудрый человек, бессознательно для самого себя являете это заблуждение и не способны понять наши идеи об обществе как Всемирном Братстве. Потому вы и отворачиваете свое лицо от него.
[Оккультные способности Адептов]
Ваша совесть, говорите вы, восстает против того, чтобы быть «подставным лицом, куклой для двух или более десятков дергателей за веревочку». Что вы о нас знаете, если не видите нас? Что вы знаете о наших целях, о которых не можете судить? Вы требуете странных доказательств. И действительно ли вы полагаете, что «узнали» бы нас или сколько-нибудь проникли в наши намерения и цели, если бы увидели меня лично? Боюсь, без подобного опыта в прошлом даже ваши природные наблюдательные способности, как бы они ни были остры, оказались более чем бесполезными. Да, мой дорогой сэр, даже наши посредники и помощники могут оказаться не под силу самому проницательному политическому резиденту; и ни один из них еще не был выслежен или опознан, – а их месмерические силы не высочайшего порядка. Какие бы подозрения вы ни питали по поводу деталей случая с брошью, в этом деле имеется одна важная черта, которую ваша проницательность уже подсказала вам, – что это можно объяснить только предположением, что некая более сильная воля заставила миссис Хьюм думать именно об этом предмете, а не о другом. И если уж мадам Блаватской, болезненной женщине, приписываются такие силы, то как вы можете быть уверены, что сами не поддадитесь тренированной воле, в десятки раз превышающей способности Е.П.Б.? Я мог бы прийти к вам завтра, водвориться в вашем доме, как приглашенный, и целиком владеть вашим умом и телом в течение 24 часов, а вы ни на миг этого не осознали бы. Я могу быть хорошим человеком, но мог бы оказаться – откуда вам знать? – и злым, организующим заговоры и глубоко ненавидящим вашу белую расу, ежедневно унижающую мой народ, и отомстить вам, одному из лучших ее представителей. Если даже применить силы одного лишь экзотерического месмеризма, то есть той силы, которой могут с одинаковым успехом овладеть как хорошие, так и плохие люди, – и тогда вряд ли бы вы избегли ловушек, расставленных для вас, если человек, которого вы пригласили, оказался бы хорошим месмеризатором, ибо вы являетесь чрезвычайно податливым в этом отношении субъектом с физической точки зрения. «Но моя совесть, но моя интуиция!» – вы можете возражать.
