Джеймс Редфилд - Десятое пророчество
На моих глазах это интуитивное знание о едином Божественном источнике проникло в различные культуры по всему миру и начало обретать более ясные формы.
В Китае и Индии, которые долгое время являлись лидерами в технологии, торговле и общественном развитии, индуизм и буддизм, наряду с другими восточными религиями, направили Восток в сторону созерцательности.
Те, кто создавал эти религии, интуитивно чувствовали, что Бог — это нечто гораздо большее, чем просто действующее лицо. Бог был силой, сознанием, которое могло быть полностью обретено лишь путём достижения того, что они назвали озарением.
Помимо простого угождения Богу исполнением разного рода законов и обрядов, восточные религии в гораздо большей степени стремились к внутренней связи с ним, к проникновению в знание, к открытию для сознания человека пути к гармонии и надёжности.
Мгновенно мой мысленный взор обратился на Галилейское море, где идея единого Бога, которой суждено было, в конечном счёте, преобразить западные культуры, эволюционировала от представления о божестве вне нас, патриархального и сурового, к идее о Боге внутреннем, о Царстве Божием внутри нас.
Я видел, как один из людей перешёл в земное измерение, помня почти всё о своём Видении рождения.
Он знал, что находится здесь для того, чтобы принести в мир новую энергию, новую культуру, основанную на любви. Послание, которое он нёс, заключалось в следующем: единый Бог — это Святой Дух, это Божественная энергия, чьё существование можно ощущать и экспериментально доказать.
Обретение духовного знания — это гораздо больше, чем выполнение обрядов, принесение жертв или прилюдное моление.
Оно связано с раскаянием более глубокого свойства — раскаянием, в основе которого лежит отказ от своеволия и препоручение себя Богу, которое и открывает доступ к истинным плодам духовной жизни.
По мере того, как это послание начало распространяться, я видел, как одна из наиболее влиятельных империй, Римская, обратилась к новой религии и распространила идею о едином, внутреннем Боге на большей части территории Европы.
Позже, когда под ударами северных варваров империя пала и была расчленена, эта идея сохранилась в последовавшей затем феодальной организации христианского мира.
Тут я снова увидел гностиков, побуждавших церковь уделять больше внимания внутреннему преображению человека и использовавших жизнь Христа, в качестве примера того, что способен достичь каждый из нас.
Я увидел, как Страх овладел церковью, как её лидеры, чувствуя, что теряют контроль, принялись строить своё учение на основе мощной иерархии священнослужителей, провозглашавших себя посредниками, проводниками духа в народные массы.
В конце концов, все тексты, имевшие хоть какое-нибудь отношение к гностицизму, были названы богохульными и исключены из Библии.
Даже при том, что множество людей приходило из иного измерения с целью расширить и демократизировать новую религию, то было время великого Страха, и усилия, направленные на соприкосновение с другими культурами, снова вырождались в потребность господства и контроля над положением вещей.
Тут я опять увидел Тайные секты францисканцев. Эти люди проповедовали уважение к природе и восстановление внутренней связи с Божественным источником.
Они пришли в земное измерение, интуитивно зная, что дилемма гностиков, в конце концов, будет разрешена, и намеревшись хранить до этого времени старые тексты и рукописи. Увидел я и свою злополучную попытку до срока сделать эту информацию достоянием людей, и свой безвременный уход.
Однако, я отчётливо видел, что на Западе начинается новая эра. Мощи церкви бросила вызов иная социальная единица: национальное государство.
По мере того как всё большее число народов Земли осознавало себя и друг друга, эра великих империй клонилась к закату.
Пришли новые поколения, способные интуитивно понять, что наша судьба — в объединении, и пробудили сознание национального происхождения, основанное на общности языка и более тесно связанное с проживанием на единой суверенной территории.
Этими государствами по-прежнему управляли самодержавные властители, причём, нередко считалось, что они обладают божественным правом на это, но всё же, происходило становление новой цивилизации — с признанными границами, национальными денежными единицами и торговыми путями.
Наконец, в Европе, по которой распространились богатство и грамотность, начался обширный процесс возрождения. Перед моим мысленным взором прошли Видения рождения многих его участников.
Эти люди знали, что человечеству предстоит развивать и укреплять демократию, и пришли в наш мир с надеждой воплотить это в жизнь. Найденные греческие и римские рукописи стимулировали их память.
Были созданы первые демократические парламенты, и раздались голоса, призывающие положить конец божественному праву королей и кровавому правлению церкви, исходя из новых духовных и общественных реалий.
Вскоре произошла протестантская Реформация, выполнившая обещание о том, что каждый сможет обращаться к важнейшим Писаниям и вступать в непосредственную связь с Божественным.
А в это самое время люди, стремившиеся к большим возможностям и свободе, исследовали Американский континент — землю, символически лежащую между культурами Востока и Запада.
Наблюдая Видения рождения европейцев, наиболее вдохновлённых перспективой войти в этот новый мир, я увидел: им было известно, что эта земля более не является необитаемой и что контакты и соседство с её жителями должны осуществляться исключительно по их приглашению.
Глубоко в душе эти люди знали, что коренные американцы дадут основу и укажут путь назад Европе, быстро утрачивающей ощущение священной связи с окружающей природой.
Исконные американские культуры, пусть и несовершенные, предлагали модель, исходя из которой европейское мышление могло вновь обрести свои корни.
И всё же, под влиянием Страха эти люди смогли ощутить лишь желание переселиться на эту землю, чтобы испытать новую свободу тела и духа; они принесли с собой потребность господствовать и подавлять других ради собственной безопасности.
Важнейшие истины коренных американских культур были утеряны, пав жертвой стремления исследовать обширные природные ресурсы этого региона.
Тем временем, в Европе продолжался Ренессанс, и я в полном объёме увидел воплощение Второго откровения. Власть церкви, позволявшая ей играть во всём определяющую роль, ослабевала, и европейцы чувствовали, что словно бы пробуждаются, чтобы новыми глазами взглянуть на жизнь.
Благодаря смелости бесчисленных индивидуумов, черпавших вдохновение в своей интуитивной памяти, был принят научный метод, как демократический процесс исследования и понимания мира, в котором обретались люди.
Этот метод — изучение того или иного аспекта естественного мира, формулирование выводов и передача этих представлений другим — воспринимался, как процесс создания консенсуса, через который, в конечном итоге, мы сумеем понять истинное место человечества на нашей планете, включая и нашу духовную природу.
Однако, церковники, одержимые Страхом, стремились растоптать эту новую науку. С обеих сторон встали лицом друг к другу политические силы, и тогда был достигнут компромисс.
Науке предоставлялась свобода изучать внешний, материальный мир, но явления духовного порядка ей надлежало оставить в исключительном ведении всё ещё обладавших достаточным влиянием церковников.
Весь внутренний мир человека — возвышенное состояние восприятия красоты и любви, интуиция, совпадения, межличностные явления, даже сны — всё это поначалу оказалось вне пределов досягаемости новой науки.
Несмотря на эти ограничения, наука всё же, развивалась и описывала функционирование окружающего мира, предоставляя обширную информацию для развития торговли и использования природных ресурсов.
Экономическое благосостояние росло, и постепенно мы начали утрачивать ощущение тайны, забывать столь волновавшие нас вопросы относительно цели нашего существования.
Мы сочли вполне приемлемой целью простое выживание, построение более благоустроенного, более безопасного мира для себя и своих детей.
Мало-помалу мы впали в своеобразный транс, отрицавший реальность смерти и создававший иллюзию, что мир вполне обыкновенен, объясним и лишён тайн.
Невзирая на всю риторику, наша некогда мощная интуиция заталкивалась в самый дальний угол.
В условиях укрепления позиций материализма, Бог мог восприниматься лишь, как некое отдалённое божество, которое просто подтолкнуло Вселенную к бытию, а затем отступило в тень, предоставив ей возможность механически функционировать, как машине, чьи действия можно предсказать: каждое явление имело свою причину, а не связанные между собой события происходили лишь изредка, случайно.
