Луис Ривера - Matador
— Очень даже неплохо, — донесся до Рафи голос шута — Очень неплохо. Что скажешь, Луис?
— Трудный был бык? — Рафи не сразу понял, что человек обращается к нему.
— Да, непростой. Кто вы?
— Меня зовут Луис
— Вы матадор, который выступал сегодня?
— Да,
— Так что ты скажешь, Луис? — повторил свой вопрос шут.
— Что я скажу? Из этого парня получился бы выдающийся матадор. Жаль, что он слепой. Очень жаль. Я догадываюсь, что ты хочешь заставить его делать, и хочу сказать, что мне это не по душе.
— Он сам напросился, — возразил шут. — Я же тебе говорил, он меня чуть не до помешательства довел, уговаривая взять его с собой. Вот я и дам ему эту возможность… Или ты готов кормить его на свои деньги?
— Делай, как знаешь.
Рафи не вмешивался в разговор. Он совершенно не понимал, о чем речь. В ушах звучали слова Луиса: «Из этого парня получился бы выдающийся матадор». И это сказал человек, сам недавно убивший быка. Убивший красиво, с первого удара. Слова такого человека многого стоили. Рафи был горд собой, даже забыв на минуту, что он слепой и стать этим «выдающимся матадором» не сможет никогда.
ГЛАВА 13
Затея хозяина бродячего цирка была очень проста и очень выгодна. Этот человек не первый год колесил по дорогам, давая представления в городах и деревнях. Он хорошо знал, что любят люди. Не один человек, а именно люди, толпа, столь охочая до зрелищ. Он понял это, когда ему довелось увидеть в одном из городков, в который он заехал со своим цирком, публичную казнь. Одному человеку вряд ли доставило бы удовольствие наблюдать за тем, как кого-то вздергивают на виселицу. Но толпа воспринимала это развлечение. Острое, жутковатое, но развлечение. И когда все закончилось, хозяин цирка прочитал в глазах сотен людей, которые стали на это время одним огромным организмом, лишь разочарование — очень уж быстро отмучился осужденный.
Из этого шут вынес хороший урок — то, что может быть противно одному человеку, почти наверняка порадует толпу. Поэтому он и предложил Рафи место в своей труппе. Он взял его в качестве матадора. Слепого матадора-шута.
— Все очень просто, Рафи, — сказал хозяин, когда юноша закончил свое выступление и они вернулись в фургон. — Перед выступлением Луиса на арену будешь выходить ты. Я куплю совсем маленького бычка, теленка. Рога мы ему подпилим, наденем на них кожаные чехлы. И ты будешь сражаться с ним вслепую. Опасности для тебя никакой. Ну, разве что пара синяков. Бычка, конечно, убивать не будешь… Да у тебя все равно и не получится… Так что выходить будешь с деревянной шпагой… Чтобы все было похоже на настоящую фаену. Покажешь публике свои китэ, разогреешь ее немного, и все, можешь отдыхать. Одно выступление в два дня. Не так уж и много, верно? А за это я буду платить тебе процент со сборов. Поначалу много не обещаю, посмотрим, как ты себя покажешь… Да и, как я вижу, деньги для тебя не главное. Ну, что скажешь?
Рафи стиснул зубы. Его хотели превратить в клоуна, выставить на посмешище… Да что он! Клоунаду делали из самого боя быков. Первым порывом Рафи было плюнуть в лицо этому шуту и убраться отсюда. Но…
Он представил себе свою будущую жизнь. Без Марии, без быков, без возможности видеть. До конца дней ему предстоит жить на содержании ненавистного дяди и братьев. До конца дней он будет сидеть на пороге своего сарайчика, видя вокруг лишь тьму и зная, что ничего уже изменить нельзя. И ему стало страшно. Страшно по-настоящему, не так, как страшно перед быком или разъяренным дядей. Черный, мутный, тяжелый, пригибающий к земле страх — вот что почувствовал Рафи, заглянув в свое будущее. Заглянув без самообмана. Без всяких: «Посмотрим, может, все еще будет хорошо». Без пустой надежды на чудо. Ему стало страшно. И тогда Рафи согласился.
— Ну, вот и хорошо, — ответил хозяин. В его голосе не было ни злорадства, ни удовольствия от унижения другого. Он ничего подобного не испытывал. Он был дельцом. И если бы Рафи мог принести ему большую выгоду, выполняя другую, не столь унизительную работу, он никогда не предложил бы ему выступать в качестве клоуна.
— Вот и хорошо, — повторил шут. — Будешь жить в фургончике вместе с Луисом. Он тебя немного подучит. Да и поговорить вам будет о чем. И не считай себя жертвой, Рафи. Я не знаю, зачем тебе так нужно ехать с нами, но вижу, что у тебя есть какая-то очень важная для тебя цель. Так вот, жизнь устроена так, что рано или поздно приходится выбирать между своей целью и собственными представлениями о том, что хорошо, а что плохо. Но если ты сделал выбор в пользу цели, то не стоит считать себя обманутым. Это бесполезно и глупо. Принимай себя, принимай свой выбор. Я открою тебе один маленький секрет — в этом мире никто тебе не скажет, какой выбор был бы правильным. Что бы ты ни выбрал, какое бы решение ни принял, оно верно только потому, что принял его ты сам.
* * *Так Рафи стал артистом бродячего цирка. Случилось то, что должно было случиться еще пять лет назад. Сбывается любое желание, если оно является достаточно сильным. Свое желание определяет человек. Но сроки его исполнения устанавливает мир. Правда, мир оставляет за собой и право вносить свои коррективы в исполняемое желание.
Рафи нелегко далась роль клоуна. Поначалу быка изображал сам хозяин цирка. Он решил дать возможность юноше немного привыкнуть к арене и хохоту публики, прежде чем выставлять против него настоящего бычка. Ведь и полугодовалый теленок может покалечить человека. Поэтому шут смастерил некое подобие рогов, взяв два настоящих рога коровы, подпилив их и закрепив на поперечной перекладине, и выходил с этим сооружением на арену. Клоун-бык против клоуна-матадора.
Разумеется, вначале все шло не совсем гладко. Нет, бык-то был хорош. Он так яро взрывал «копытом» песок, так натурально мычал и бешено вращал глазами, что публика то и дело покатывалась со смеху. А вот матадор вел себя вяло. Было видно, что он каждым движением делает одолжение толпе.
А кому такое может понравиться? Спасло Рафи от освистывания только то, что «бык» постоянно брал верх в этих схватках. Каждый раз, когда клоун, незаметно подкравшись сзади, «рогами» поддевал матадора и заставлял ткнуться его носом в песок, зрители одобрительно кричали и улюлюкали, осыпая Рафи шуточками и овощами.
Он молча поднимался, вытирал лицо и снова брал в руки мулету. Его душила ненависть к этой орущей, плюющейся, хохочущей толпе, но он лишь сильнее стискивал зубы. Клоун был прав — он сделал свой выбор, и жаловаться теперь не было смысла. Оставалось только терпеть и надеяться, что рано или поздно, но все это закончится. Однако понимать и надеяться — это одно, а выходить каждый день на арену, где тебя ожидает лишь очередное унижение, — это совсем другое. И Рафи не мог ничего поделать со своей ненавистью и презрением.
Однажды, после особенно неудачного представления, хозяин позвал юношу в свой фургон.
— Мне не нравится, как ты выступаешь, — начал он после долгого молчания, во время которого Рафи сидел, понурив голову. — Но то, что не нравится мне, — мое личное дело. Куда хуже, что твои выступления не нравятся публике. Это намного хуже, приятель. Для тебя. Ты думаешь, я буду держать в труппе человека, который не хочет нормально работать? Заметь, не «не может», а именно не хочет…
Рафи промолчал. Ему нечего было ответить. Не рассказывать же, что творилось у него в душе, когда он лежал на песке под градом гнилых овощей, даже не имея возможности посмотреть в глаза тем, кто его освистывал. Вряд ли хозяин это сможет понять. А даже если и поймет? Что это изменит? Для него важно лишь одно — деньги. Поэтому Рафи сжал губы и еще ниже опустил голову.
— Ну, и что же ты молчишь? Пойми, Рафи, мне не доставляет удовольствия видеть, как над тобой хохочет толпа. Кстати, если ты не знаешь, то я тебе скажу: хохотать она может очень по-разному… И все здесь зависит только от человека, который находится на арене. Она может смеяться весело, зло, злорадно, добродушно, презрительно, ненавидяще, одобрительно, восхищенно… Да еще много как. Она может смеяться вместе с тобой или над тобой. И это выбирать тебе… Ты же почему-то выбрал для себя самый плохой вариант и теперь возненавидел за это других. Зачем? Что тебе это дает? Право на злость?
Хозяин помолчал немного, ожидая каких-нибудь возражений от Рафи, но их не последовало. Юноша был озадачен таким поворотом разговора.
— Я тебя не звал в свою труппу. Ты сам этого хотел. Верно? — продолжил клоун, видя, что юноше сказать пока нечего. — Это был твой первый выбор. Я тебе сказал, сказал прямо и четко, какую работу я могу тебе предложить. Ты согласился.
Причем опять-таки без всяких уговоров. Это был твой второй выбор. Ты мог стать для зрителей кумиром, но стал жалким посмешищем. Это был твой третий выбор… Смотри, никто ни к чему тебя не принуждал. Так кого ты ненавидишь? И главное — за что?
— Как я мог бы стать кумиром? — наконец подал голос Рафи. — Я, слепой, как крот…