Даниил Андреев - Железная мистерия
Во дворцовой зале появляется Августейший в сопровождении хлыстовского «саваофа». Оркестр рассыпается стаей взвизгов. Дамы упархивают за колонны.
— Mon Dieu! Qui est ca? [3]
— Mesdames, спокойно…
Хитер, как лиса —
И в том вся тайна.
— Но очи-то! Очи!..
— Ах, не скажите…
— О чем он пророчит,
Живой небожитель?
«Саваоф», поднимая перст, густым окающим говором
Нынче всякий походя
Лжет, в бесовской похоти,
Будто лишь в Европе ум,
Русь же — мрак да опиум.
По таким ударить —
Значит государить.
Августейший
Да, нелегко нам судно вести
Между сирен докучных…
С голосом царской совести
Вы лишь один созвучны.
«Саваоф» обводит колдующим взором зал. Дамы показываются из-за колонн.
Одна, приближаясь
Простите неверный шаг…
Наш обморок… Наш смешок…
Теперь мы, осилив шок,
В вас поняли истый шик.
Другая, пошатываясь
Какой неимоверный взор!
Он — бел, фиолетов, бур…
Не все ли равно — пожар
Подхватит нас? Смерть? Позор?..
Третья, коленопреклоненно
О, возложи свою руку,
Как на священную раку,
На грудь мою: слышишь трепет?
То — кровь наша нас торопит! —
«Саваоф», благословляя дам и мужчин
Государь возлюбленный!
Мир, чертями вздыбленный,
Немогущ, пока я —
Страж твоего покоя.
Августейший
Вижу колонны я… обелиски…
Не вижу людей в империи!
Мне грустно: народ российский
Утратил мое доверие.
Один только вы мне близки,
Утес среди волн безверия!
«Саваоф», возлагая руки:
правую на грудь дамы в белом,
левую — на грудь дамы в розовом
Государь наш батюшка!
Ослабела церквушка;
Коль не хочешь падать —
Патриарха надоть!
Женский голос, подле Августейшего
Светится он несказанною тайной,
Мудрость его — как Русь глубока…
Чье же в России чело достойней
Белого клобука?{5}
Вокруг «саваофа» вспыхивают синие огни. Порхая, они осеняют Августейшего, Принцев крови, старцев ареопага. Свет в люстрах убывает.
Августейший
Молись за Россию, отче,
Угодный Господу Богу;
А я — лишь смиренный зодчий,
Зовущий ее ко благу.
Черчу военные планы,
Чтоб было где реять флагу…
Умрем — и зарей желанной
Пойдем по райскому лугу.
Августейший удаляется.
В зал врываются радевшие в подвалах.
— Ох, чудеса! Эх, кудеса!
Правь, Саваоф,
Бог!
— Каждый — христос…
— Мы — в небеса,
Меж облаков…
— И-охх!
Неистово кружащийся «саваоф» становится центром хоровода. Люстры едва тлеют. Синие огни выпархивают наружу, карабкаясь по стенам дворца. Дворец маячит над городом, весь трепеща в их танцующем вихре.
Заглушенный говор на антресолях
— Ах, государь совсем обольщен:
Он кроток, доверчив, прям…
В казармах
— Глупейший из всех, занимавших трон!
Нелепейшая из драм!
В церковных притворах
— Никто не расшатывал с древних времен
Так вероломно храм…
В квартирах
— Позор! Царица семи корон{6}
Хлыстовствует по вечерам!..
На улицах
— Смотри: возмущенье со всех сторон!
Фарс! Балаган! Срам!
Прозревающий в своем монастырьке
Демон грозный
и мелкий бес нам
Ложь нашептывают все лукавее…
Боже, скрой омофором небесным
От врага глубину православия!
Если братства наши бессильны
Перед царством его встающим —
Укажи, где хранить светильню
И кому передать в грядущем!
Зигзагообразный луч внезапно пронизывает на миг глубину Нижнего слоя. Там, вблизи опрокинутого острием к центру земли капища античеловечества, тяжко пульсирует дряхлое тело Жругра, демона великодержавной государственности. Щупальца жадно всасывают пищу из почв, подобную красной росе. Голова на длинной шее то припадает к земле, то взмывает в вышину. Он претерпевает муку размножения: от его туловища отпочковывается уменьшенное его подобие. Бледное, тощее, с огромной пастью{7}, оно юлит вокруг старика, стараясь откусить одно из его щупалец.
Вспышка гаснет.
Дробный, настойчивый стук в Западные ворота.
Монотонно-высокий Голос из-за ворот
Довольно с нас лампадок и просфор.
Хотим — Босфор!
А чтоб народ впотьмах не костенел —
И Дарданелл.
Мы подновим облупленный фронтон, —
Ведь я — бон-тон,
Я — доктор прав, на мне всегда сюртук.
Тук-тук. Тук-тук.
Голоса в ареопаге
— Государь, не впустить ли?
— Смажем маслицем петли —
И не скрипнут, пожалуй…
Чугун-то тяжелый!..
Августейший
Непрошеных сватов
Прошу без советов.
Голос за воротами
Я к вам — посол от тех, кто трезв и бодр.
Ваш хлипкий одр
Мы укрепим: поймите странный ход!
Не Дон-Кихот
Наш идеал, а уж скорей Гладстон{8}.
Зачем же стон?
Зачем же вновь я слышу, как всегда,
Ни «нет», ни — «да»!
Говор в домах
— Умнее не сумел тоста…
— Этот из того ж теста.
— Разве это вождь? Паста!
— Было бы им всем пусто!
Ворчание в подворотнях
— Врали про народ? — Врали!
— Прели меж перин? — Прели!
— Жрали мандарин? — Жрали!
— Грели свой живот? — Грели!
Вспышка света еще раз проносится по нижним слоям. Видно, как от Жругра отпочковывается второе детище — Бурое{9}, с черными глазами без блеска. За городской стеной — пальба. Выстрелы уже и на улицах. Резкий, как барабанная дробь, стук в Восточные ворота.
Экзальтированный голос из-за ворот
Коль не откроешь мне, тиран,
дверцы —
Жди катапульту! Жди таран
в сердце!{10}
За мной — здоровье, дух и речь
русских,
За мною — толпы! Обеспечь
впуск их!
Глухой говор в народе
— Уж не наши ли грядут мстители?
— Уж не наша ли плоть и кровь?..
Начальник полиции
Гончие! Гончие! Внюхивайтесь!
ищите!
По следам! Взад-вперед — вкривь!
Гончие
Лаем, рыскаем по рвам
вбок,
вглубь,
В коридоры, в каждый спуск,
ход,
копь,
Но везде по подворотням
скрыт
вор,
Колобродни! плутни! бредни!
гвалт
свор!
Говор в народе
— Гордыню кормим всемирную…
— Ношу несем безмерную…
— Землю грызем черную…
— Плачемся в ночь бурную!
Голос Велги [4]
