Бхагаван Раджниш - Проблески золотого детства
Я могу видеть эту маленькую тихую деревню. Просто несколько хат возле пруда, и несколько высоких деревьев, где я любил играть. В деревне не было школы. Это очень важно, потому что я оставался необразованным почти девять лет, и это были наиболее ценные годы. После этого, даже если вы попытаетесь, вы не сможете стать образованными. Таким образом, я все еще необразованный, хотя я имею много степеней. Любой необразованный человек может сделать это. И не только какую-нибудь степень, но степень первоклассного мастера — и ее также может получить любой дурак. Так много дураков делают это каждый год, что это не имеет значения. Важно то, что в свои первые годы я остался без образования. Не было школы, дороги, железной дороги, почты. Какое блаженство! Та маленькая деревушка была миром сама в себе. Даже сейчас, когда во времени я нахожусь далеко от этой деревни, я остаюсь в том мире, необразованный,
Я прочитал известкую книгу Раскина «До сих пор», и когда я читал, я думал о деревне. До сих пор… та деревня до сих пор не изменилась. К ней не проложено никаких дорог, ни железная дорога не проходит мимо, даже спустя почти пятьдесят лет; ни почты, ни полицейского участка, ни врача — в действительности, никто не болеет в этой деревне. Она такая чистая и такая незапачканая. Я знал людей из этой деревни, Которые никогда не видели поезда, которые не представляют, как он выглядит, которые даже никогда не видели автобуса или машины. Они живут так блаженно и тихо.
Место моего рождения, Кучвада, была деревней без железной дороги и почтовой станции. В ней были небольшие холмы, точнее пригорки, но прекрасное озеро, и немного хаток, покрытых соломой. Единственный кирпичный дом был тот, в котором я родился, и он тоже не был большим.
Это был маленький дом.
Я могу увидеть его сейчас и описать каждую его часть… но больше чем дом или деревню, я помню людей. Я встречался с миллионами людей, но люди этой деревни были более невинными, чем любые другие, потому что они были очень простыми. Они ничего не знали о мире. В деревню не приходило даже ни одной газеты. Теперь вы можете понять, почему не было школы, даже начальной школы… какое блаженство! Ни один современный ребенок не может представить себе это.
Я оставался необразованным те годы, и это были самые прекрасные годы.
Да, я должен признать, у меня был личный учитель. Тот первый учитель сам был необразованным. Он не учил меня, но пытался учиться, уча меня. Возможно, он слышал великое изречение: «Лучший способ научиться — учить», но он был хороший человек, милый, не как мерзкий школьный учитель, Чтобы быть школьным учителем, человек должен быть мерзким. Это часть всего делового мира. Он был милым — как масло, очень мягким. Позвольте признаться, я имел обыкновение бить его, но он ни разу не ударил меня в ответ. Он только смеялся и говорил: «Ты ребенок, ты можешь ударить меня. Я старик, и я не могу дать тебе сдачи. Когда ты будешь старым, ты поймешь». Вот что он мне сказал, и да, я понял.
Он был милым крестьянином с великим озарением. Иногда крестьяне имеют то озарение, которого цивилизованные люди лишены. Я вспоминаю…
Прекрасная женщина пришла на пляж. Не видя никого вокруг, она разделась. Не успела она зайти в воду, как ее остановил старик и сказал: «Леди, я деревенский полицейский. На этом пляже запрещено купаться». Женщина выглядела ошарашенной и сказала: «Тогда почему вы не предупредили меня, чтобы я не раздевалась?» Старик рассмеялся до слез и сказал: «Раздеваться не запрещено, поэтому я ждал за деревом!»
Прекрасный крестьянин… такие люди жили в этой деревне — простые люди. Она была окружена небольшими холмами, и в ней был маленький пруд. Никто не может описать тот пруд, кроме Басе. Даже он не описывает этот пруд, он просто говорит:
Древний пруд
Лягушка прыгнула
Буль!
Разве это описание? Пруд только упоминается, лягушка тоже. Нет описания пруда или лягушки… и буль!
В деревне был древний пруд, очень древний, и очень древние деревья окружали его; возможно, им было сотни лет. И прекрасные камни повсюду вокруг… и, конечно, прыгали лягушки; день за днем можно было слышать «буль», снова и снова. Звук прыгнувшей лягушки действительно помогает распространиться тишине. Этот звук делает тишину богаче, более значимой.
Это красота Басе; он мог описать что-то, фактически не описывая это. Он мог сказать что-то, даже не упомянув ни слова. «Буль!» Разве это слово? Нет слова, которое могло описать звук прыгнувшей в древний пруд лягушки, но Басе придумал его.
Я не Басе, а для той деревне нужен Басе. Наверное, он создал бы прекрасные наброски, зарисовки и хайку … Я ничего не сделал для этой деревни —вы спросите почему. Я никогда не посетил ее снова. Одного раза хватит. Я никогда не прихожу в одно и то же место дважды. Для меня число два не существует. Я оставил много деревень и городов, чтобы никогда не возвращаться обратно. Уйдя однажды, я ушел навсегда, это мой путь; поэтому я не вернулся в эту деревню. Крестьяне посылали мне письма, чтобы я приехал, по крайней мере, еще один раз. Я передал им через почтальона: «Я был уже там однажды, два раза — это не мой путь».
Но тишина древнего пруда остается со мной — снова я вспомнил о Гималаях… снег — такой прекрасный, такой чистый, такой невинный. Вы можете смотреть на него только глазами Бодхидхармы, Иисуса или Басе, Нет другого способа описать снег, только глаза Будд отражают его. Идиоты могут топтать его, могут делать снежки из него, но только глаза Будд могут отражать его, не смотря на то, что…
Дикие гуси
Не думают отражаться.
Вода не имеет намерения
Отражать их…
и все же отражение происходит.
Будды не хотят отражать красоту мира, также и мир не думает быть отраженным Буддами, но он отражается. Никто не хочет, но это случается, и когда оно происходит, это прекрасно. Когда оно сделано, это обычно; когда оно сделано, вы техник. Когда оно происходит, вы Мастер.
Связь — это часть мира техников, со-общение — это аромат мира Мастера.
Это со-общение. Я не говорю о чем-то в особенности…
Дикие гуси и вода…
БЕСЕДА ВТОРАЯ
У меня было просто золотое переживание, чувство ученика, так нежно работающего над телом своего Мастера. У меня все еще захватывает дыхание из-за этого. И это еще раз напоминает мне мое золотое детство.
Все говорят о своем золотом детстве, но редко, очень редко, это правда. Обычно это ложь. Но так много людей говорят одну и ту же ложь, что никто не распознает ее. Даже поэты продолжают петь песни о своем золотом детстве — например Водсворт — но золотое детство крайне редко, по одной простой причине: где вы его найдете?
Во-первых, человек должен выбрать свое рождение; что почти невозможно. Пока вы не умерли в состоянии медитации, вы не можете выбрать свое рождение; этот выбор открыт только для медитирующего. Он умирает осознанно, следовательно, заслуживает право родиться осознанно.
Я умер осознанно; в действительности не умер, а был убит. Я должен был умереть тремя днями позже, но они не могли ждать, даже три дня. Люди так спешат. Вы будете удивлены, узнав, что человек, который убил меня, теперь мой саньясин. Он пришел, чтобы убить меня снова, не для того, чтобы принять саньясу… но если он упорен в его игре, то я — в своей. Он сам признался в этом после семи лет саньясы. Он сказал: «Ошо, теперь я могу признаться тебе без страха: в Ахмедабаде я приходил, чтобы убить тебя».
Я сказал: «Боже мой, опять!»
Он сказал: «Что ты подразумеваешь под «опять»?»
Я сказал: «Это другой вопрос, продолжай…»
Он сказал: «В Ахмедабаде, семь лет назад, я пришел на встречу с тобой с револьвером. Зал был так полон, что организаторы разрешили людям сидеть на сцене».
Итак, этому человеку, у которого был револьвер, чтобы убить меня, было разрешено сидеть рядом со мной. Какой шанс! Я сказал: «Почему же ты упустил свой шанс?»
Он сказал: «Я никогда не слышал тебя прежде, я только слышал о тебе. Когда я услышал тебя, я подумал, что скорее совершу самоубийство, чем убью тебя. Вот почему я стал саньясином — это мое самоубийство».
Семьсот лет назад этот человек действительно убил меня; он отравил меня. Тогда он тоже был моим учеником… но трудно найти Иисуса без Иуды. Я умер осознанно, следовательно, у меня была прекрасная возможность родиться осознанно. Я выбрал мою мать и отца.
Тысячи дураков занимаются любовью повсюду на земле, в любое время. Миллионы нерожденных душ готовы войти в любую утробу, какую бы ни было. Я ждал семьсот лет правильного момента, и я благодарю существование за то, что нашел его. Семьсот лет - - ничто по сравнению с миллионами и миллионами лет впереди. Только семьсот лет — да, говорю я только — и я выбрал очень бедную пару, но очень слаженную.
Я не думаю, чтобы мой отец когда-либо посмотрел на другую женщину с такой любовью, какая у него была к моей матери. И также трудно представить — даже для меня, кто может представить все на свете — что моя мать, даже в мечтах, имела другого мужчину… невозможно! Я знал их обоих; они были так близки, так дружны, так наполнены, хотя так бедны… бедны, но, тем не менее, богаты. Они были богаты в их бедности благодаря их близости, богаты благодаря их любви друг к другу.
