Линн Эндрюс - Шаманка
- Что вы хотите этим сказать? Значит, у вас нет такой фотографии? - спросила я, окончательно проснувшись.
- Нет никаких записей, подтверждающих то, что на выставке находилась фотография индейской свадебной корки мисс Эндрюс, - в голосе на противоположном конце провода появились нотки нетерпения.
- Но ведь это невозможно. Я хочу сказать, здесь, должно быть, какая-то ошибка. Я выезжаю, скоро буду у вас. Спасибо за звонок.
Я мчалась как одержимая, казалось, еще чуть-чуть - и я сойду с ума. Обгоняя машину за машиной, вскоре я оказалась на бульваре Ла-Синега, чувствуя, что близка к нервному срыву из-за беспокойной ночи, утреннего звонка и негодования по поводу небрежного ведения записей в галерее. Припарковав машину прямо перед входом в галерею, я ринулась внутрь. Огромные пространства белых стен и обилие фотографий вызывали у меня лишь головокружение и отвращение. Ко мне тут же приблизился антрепренер, с интересом поглядывая то на «ягуар», который я оставила под окнами галереи, то на старую индейскую сумку, болтающуюся у меня за плечами. Мужчина отличался острыми чертами лица, жилистостью и претенциозностью.
- Мисс Эндрюс?
- Да, я звонила вам вчера вечером по поводу фотографии свадебной корзинки. Я видела ее здесь вчера. Фотограф Мак-Киннли… - мой голос звучал напряженно и показался мне каким-то чужим.
- Извините, давайте прервемся на минуту. Присаживайтесь и выпейте чаю. С чем предпочитаете? С сахаром? Сливками?… Отлично, - и он вышел из комнаты, так и не дождавшись ответа.
Единственной мебелью в галерее была круглая софа с возвышением посредине, чем-то напомнившая мне огромный бублик. Я села на нее. Покрытая оранжевым искусственным мехом, она была сделана так, что удобно расположиться на ней было невозможно. Мужчина вернулся с двумя чашками чаю и протянул мне одну. Некоторое время мы сидели спина к спине, потягивали чай и хранили молчание. Я решила дождаться, чтобы он заговорил первым. Во мне крепло подозрение, что он умышленно припрятал от меня фотографию, чтобы я согласилась побольше выложить за нее.
- Мисс Эндрюс, должно быть, произошла какая-то ошибка. Мы перерыли все каталоги, но так и не нашли даже упоминания о той фотографии, о которой вы говорите, - антрепренер сделал паузу и обернулся ко мне. При этом он чуть было не потерял равновесней не свалился с оранжевого бублика на пол.
- Что ж, в таком случае, позвольте, пожалуйста, мне самой взглянугь на нее.
Он пожал плечами, поднял глаза к потолку и снова вышел из комнаты. Казалось, он отсутствовал целую вечность. Я была уверена, что он специально выдерживает паузу, чтобы по возвращении предъявить мне счет на астрономическую сумму. Я продолжала сидеть на софе, нервно скручивая пальцами поддельный оранжевый мех в маленькие шарики, и рассматривала фотографии, висящие на стенах. Оттуда на меня глядели зловещие маски - черно-белые отражения моих ночныхкошмаров. Я поднялась с софы, чтобы немного размять ноги. Мужчина возвратился смаленькимпортфолио в руках, внимательно посмотрел мне в глаза, а затем, открывая портфолио, заявил неестественно слащавым голосом:
- Вот то, о чем вы просили, мисс Эндрюс.
В портфолио я увидела старый пожелтевший даггеротип вигвамов Литтл Биг Хорн, изготовленный приблизительно в 50-х годах прошлого века. Я выхватила портфолио и лихорадочно обшарила его в поисках «Свадебной корзинки». Ее там не было.
- Вы лжете, - сказала я.
Человечек взвился и затараторил:
- Говорю же вам, у нас нет такой фотографии, и, нас колько мне известно, никогда и не было. И мне кажется, мисс Эндрюс, это уже переходит границы дозволенного.
Да, я проявила недопустимую несдержанность. Взяв себя руки, я извинилась и тут же покинула галерею. Сев в машину я неспешно поехала по бульвару Ла-Синега по направлению к Беверли-Хилс. Оказавшись дома, я приготовила себе еще одну чашку чаю, уселась на софу и положила на пуф свои похолодевшие ноги. Затем придвинула к себе телефон и набрала номер Ивана.
- Офис доктора Димитриева, - раздался голос секретарши, - чем я могу Вам помочь? Извините, могу ли я говорить с Иваном? Это Линн Эндрюс.
- Доктор сейчас принимает пациента. Пожалуйста, оставьте свои координаты, и он свяжется с вами, как только освободится.
- Но это срочно. Пожалуйста, скажите, что я жду его. Она положила трубку рядом с телефоном. «Мьюзак»* терзал мне слух.
- Алло, - лаконично произнес Иван.
- Иван, ты помнишь «Свадебную корзинку», ту, что мы видели вчера вечером? Как звали фотографа?
- Какую еще «свадебную корзинку»? Какой фотограф? У меня сейчас в кабинете сидит пациент с мыслями о самоубийстве. Так что постарайся объясниться побыстрее, Линн.
- Сожалею, что помешала тебе, но мне нужно узнать точные сведения о той фотографии, которую мы видели в галерее вчера вечером. Помнишь ее?
- Не припоминаю никакой фотографии с корзин кой, - решительно сказал Иван, - и это была выставка Штейглица. Извини, но я спешу.
- Но я ведь показала ее тебе перед самым уходом.
- Линн, думаю, тебе стоит обратиться к моей секретарше и записаться ко мне на прием, - шутливо заявил он. - Клянусь, ты не показывала мне никакой фотографии с корзинкой.
- Иван, ты абсолютно уверен? Это очень важно. Помнишь, такая старая пожелтевшая фотография… семидесятилетней давности, по крайней мере. Фамилия фотографа была, кажется, Мак-Киннли.
- Уверен, что ты не показывала мне ничего подобного. Ладно. Позвоню тебе позже.
И он повесил трубку.
У меня голова шла кругом. Я прекрасно помнила, что видела эту проклятую фотографию. Я прикасалась к ней руками, она являлась мне в снах. Что происходит? На меня внезапно навалилась страшная усталость.
Я обвела глазами комнату. Она была похожа на дикую смесь африканской деревни и индейского антропологического музея. На протяжении многих лет я неустанно собирала фигурки предков, изображения богов и амулеты из Конго, одеяла, изготовленные индейцами племени навахо, и корзинки из всех уголков Северной Америки и Гватемалы. Комната была магической - исполненной силы и поэзии древних, первобытных традиций. Симметричные корзинки совершенной формы, выстроившиеся вдоль стен, были моими «любимицами». А та свадебная корзинка - она вся пронизана магией! Никогда мне еще не хотелось с такой силой завладеть ни одной вещью.
Я удобно расположилась в кресле и, стараясь успокоить-стала вглядываться в черно-белый плетеный «гобелен» из Гватемалы. Он висел на стене рядом с фотографией Храма Великого Ягуара, сделанной мною пару месяцев назад Тикале, во время путешествия по Гватемале. Все трудности той длительной погони за поясом вдруг вспомнились с удивительной ясностью.
В Гватемала-Сити я взяла напрокат джип и отправилась в сторону Чичикастенего. Чичикастенего знаменит своим индейским базаром, где, как мне сказали, я смогу найти какой угодно пояс. От вида, который открывался из окон автомобиля, у меня перехватило дух - ирригационные сооружения, громоздящиеся на холмах, чередовались с клочками возделанной земли. Гватемальские индейцы майя пользовались ирригационной системой многиевека. Земля была плодородной и зеленой. До меня доносился запах дыма, поднимавшегося над домишками с камышовыми крышами, и вкусные испарения чернозема. Я достигла подножия Чи-Чи, когда солнце повисло прямо над головой. Древнее селение находилось на высоком плоскогорье, а дорога казалась опасной даже для джипа.
Примерно на середине крутого подъема образовалась транспортная пробка, движение в обоихнаправлениях замедлилось. Огромный цирковой грузовик, перевозивший в кузове слониху и слоненка, резко накренился на крутом повороте и чуть не свалился с утеса. Дорога оказалась заблокированной на несколько часов.
Я выключила мотор и вышла на свежий воздух. Взбудораженные птицы громко чирикали над головой в сумрачных кронах гигантских деревьев. Задний мост грузовика вышел из строя, и при каждом движении слонихи и ее чада кузов покачивался, скрипел и стонал. К месту аварии подъезжали все новые машины. Раздраженные гватемальцы осыпали растерявшегося водителя грузовика советами и проклятиями.
Суматоха усиливалась. Слониха со слоненком раскачивали кузов все сильнее, так что старые доски на бортах стали тревожно потрескивать. Грузовик мотался из стороны в сторону над тысячефутовым обрывом. Началась полная неразбериха. Как раз в эту минуту на дороге появился длинный автобус, перевозивший циркачей.
Крохотные уродцы с ржавыми цепями на спинах, толстые дамы и бритоголовые татуированные мужчины тут же высыпали из автобуса. Канатоходцы, исполнительницы танца живота, акробаты - все гватемальцы, смуглые и низкорослые - орали натуристов, требуя, чтобы те освободили им путь.
