Александра Созонова - ...Либо с мечтой о смерти
— Благодарю вас, Норди, за подробный и красочный рассказ, — повернулся ко мне доктор. — Вы хорошо потрудились.
— Возьмите с полки пирожок с гвоздями, — буркнул Джекоб.
— Что вы сказали? — Джекоб не ответил, и доктор вперил приветливые глаза в его соседа. — А теперь о своих впечатлениях нам поведает Ниц. Понимаю, вам изрядно надоело повторять одно и то же в третий раз…
— В четвертый, — поправил Ниц.
— Даже в четвертый! Но это делается для блага новеньких: ваши рассказы могут оживить в их памяти упущенные детали. Особенно это касается нашего юного эрудита, столь огорчившего всех чрезмерной лаконичностью своего отчета. Итак, Ниц?
— Итак, — Ниц повел очами под тяжелыми веками, набрал воздуха и заговорил очень быстро, почти затараторил, с удовольствием и воодушевлением: — Я прекрасно себя чувствовал в открытом космосе, не испытывал никаких негативных эмоций, я наслаждался бескрайней свободой, я ликовал, я парил. И тут откуда ни возьмись взялись эти твари и плотно облепили меня со всех четырех сторон. Нет, с шести сторон — ведь были еще ступни и макушка! Помнится, я тут же подумал, что это естественно: «Больше же всего ненавидят парящего!» Они смахивали на гигантских насекомых: богомолов, кузнечиков, стрекоз. Я не знаток этих неприятных созданий природы, но явно не жуки и не сороконожки — потому что сухие и длинные. Их отвратительные тела застили свет звезд. Их жестокие насекомые мордочки вызывали отвращение. Они были похожи на старинных бракованных роботов. Не живые, но механистичные, и при этом абсолютно безжалостные, глухие к воплям и мольбам. Таким образом, я испытывал целую гамму самых разнообразных чувств: восхищение вечностью и бесконечностью, ликование от сияющего простора без границ, тоску от сознания, что мироздание рождает подобных тварей, глубокое отвращение от тесного контакта с ними. Словно по команде все твари вытянули свои губы, превратив их в тонкие соломинки или трубочки, воткнули их в разные части моего тела и принялись тянуть мое внутреннее содержание. То есть пить, всасывать, смаковать, словно коктейль!
— Коктейль из четырех компонентов: восхищение, ликование, тоска и отвращение, — вставил Роу. — Что за сложный и дивный вкус, должно быть!
— О да: дивный, острый, пряный, ни на что не похожий. Оттого они так и присосались ко мне! Я мысленно представил себя баром, точнее, барной стойкой, уставленной бокалами с эксклюзивными коктейлями. «Только у нас и нигде больше вы сможете вкусить такое!» Поверите ли, я даже принялся сверкать глазами, имитируя неоновую подсветку, и клацать зубами в ритме хард-рока.
Юдит рассмеялась, по-детски запрокинув голову.
— Круть! — одобрительно бросил Хью.
— Думаю, бесы были в полном восторге, — заметил Джекоб.
— Надеюсь. — Ниц скромно потупил голову.
— И не только бесы: не меньше ликовали ангелы, — добавил юнец. — Ведь вы испускали и светлые чувства типа восторга, и они, я думаю, не замедлили тоже воткнуть в вас свои соломинки.
— Ничего светлого, говоря по правде, любезный друг, вокруг себя я не замечал. Кроме тех же звездочек, бесстрастных и вечных. Впрочем, я солгу, если скажу, что был угнетен или испуган: ведь «мера опасности, которой живет человек — единственная мера его величия».
— Значит, ангелы были невидимы.
— Об ангелах мы поговорим в другой раз. Не забывайте о теме сегодняшнего обсуждения, — вмешался в их диалог психоаналитик. — Продолжайте, Ниц. Мы ничуть не сомневаемся в вашем величии, но лучше бы не отвлекаться от основного сюжета.
— Забавы ради — а также ради исследовательского интереса, я порой заставлял себя подавлять негативные чувства. Принимался смеяться и радоваться: ах, что за Млечный Путь! Как искрятся и веют хвосты комет!.. Творил коктейль из одного ликования и позитива. Реакция была однозначной: твари тут же вытаскивали из меня соломинки, отплевываясь и негодуя. Они шипели и вращали фасеточными глазами величиной с яблоко, и от столь мерзопакостного зрелища долго пребывать в радостном состоянии не получалось. По контрасту я соскальзывал в самую глубокую тоску, без малейшего проблеска, в самое кромешное отвращение. Они тут же, визжа и отталкивая друг друга, втыкали свои соломинки, млели, урчали от удовольствия и тянули с утроенной силой. И длилось это… да, вечность. Не буду оригинальничать: вечность.
— Благодарю вас, Ниц, — Роу важно кивнул и побарабанил спицами пальчиков по колену. — Правда, с каждым разом ваш рассказ теряет в деталях, становится все лаконичнее, ну да ничего не попишешь. Скучно, как я уже говорил, повторять одно и то же.
— И заметьте, всего две цитаты на протяжении рассказа! — усмехнулся Джекоб.
Ниц покраснел, словно его уличили в чем-то постыдном.
— Позвольте, я…
— Не позволю, — шутливо перебил его Роу. — Препирательства уведут нас далеко от темы. На мой скромный взгляд, отсутствие цитат только украсило рассказ, сделав его более точным и объективным. Так что ваша ирония, Джекоб, мимо цели.
— Грешен. Не сдержался.
— Теперь ваша очередь немножко поскучать, — кивнул ему психоаналитик.
— Что ж, — Джекоб вздохнул с нарочитым смирением. — Тоже буду краток. В пятый-шестой раз, думаю, это простительно. Меня рвали на клочки звери. Кусали, терзали — совсем как Норди его черти. То были самые разные представители фауны: медведи, шакалы, крысы, зайцы…
— Зайцы? — удивилась Юдит.
— Зайцы или кролики — плохо их различаю: с ушами, длинные нечищеные резцы. Икры обвивали змеи, макушки клевали грифы, сойки и зимородки. В общем, мерзость.
— Что ж тут мерзкого: милые земные зверюшки, — пожал плечами Хью.
— Вы забыли упомянуть испытываемые эмоции, — напомнил Роу.
— Да какие могут быть эмоции в подобном окружении? Зверская боль, да бессильная злость. Порой, правда, охватывал хохот, близкий к истерическому: когда вглядывался в усердно жующие мордочки кроликов, в суетливые телодвижения мышек и землероек. Подумать только: венец творения поедаем сворой мелких вонючих тварей!
— Вы говорили: были медведи, — вставил я.
— Медведи отчего-то не так бросались в глаза, как крысы и землеройки.
— Надеюсь, этот опыт помог вам визуально подтвердить ту истину, что человек — вовсе никакой не венец. Ни даже верхнее звено пищевой цепочки, — наставительно произнес Роу.
— Да уж, эту невеселую истину я уразумел! — Джекоб поник нечесаной головой. — Пренеприятнейший опыт, честно сказать. Повторения бы не хотелось.
— Повторения не будет, — успокоил его, да и всех присутствующих, психоаналитик. — Мы постоянно придумываем здесь что-то новенькое, как вы сами могли бы заметить за прошедшие восемь месяцев.
— Я заметил. И даже поучаствовал в этом процессе. Рискую напугать новеньких, но — среди последующих экспериментов случались и пострашнее.
Роу бросил на него укоризненный взгляд, но промолчал и повернулся к молчавшему все это время Кристоферу.
— Вот, наконец, и ваша очередь, Кристофер. Слушаем вас очень внимательно.
Тот потер в раздумье розовую щеку, взъерошил волосы. Он напоминал младенца с рекламы памперсов: мутно-голубые глаза, ямочки на щеках, пухлые запястья. Младенец явно пребывал в тупике. Видимо, возвращение к пережитому опыту давалось тяжко.
— Хорошо мне не было, — заговорил он отрывисто, глядя в одну точку в углу комнаты. — Было пусто и одиноко, сразу. Россыпь звезд только увеличивали тотальное одиночество и холод. Пока я не увидел Линду. Сначала зыбкий далекий силуэт, черт не различить, но я сразу понял, что это она. Я узнал бы ее и в полной темноте. Я стал звать, кричать. Она приближалась. Я уже видел ее лицо, она улыбалась мне, счастливо моргала ресницами, морщила нос… Она протянула навстречу руки… И тут ее заслонил кто-то. Она растаяла, а он остался, обретя отвратительную четкость и выпуклость. Он повернулся ко мне лицом, и я узнал его. Убийца. Я хорошо разглядел его на суде. Ему даже не дали пожизненного — каких-то двенадцать лет. Всего двенадцать лет, словно он замучил и убил не человека, не женщину, прекрасную и добрую, но дворняжку или кролика. Я кинулся к нему, чтобы разодрать его лицо ногтями. Но он стал раздваиваться, растраиваться, расчетверяться… множиться, со страшной скоростью. Его копии или клоны заполонили все вокруг. Они теснили меня, они заслонили все звезды и все галактики. Повсюду, куда ни глянь — одно ухмыляющееся лицо. ЕГО лицо. Это было непередаваемо. Я понял, что такое христианский ад с его муками. Это было сильнее и хуже ада. Это… это…
Голос упал до хриплого шепота. Розовые щеки стали серыми.
— Хорошо-хорошо, хватит, — сжалился над ним Роу. — Мы поняли ваш мессидж. Переведите дыхание, расслабьтесь. Думаю, все здесь благодарны вам за рассказ, потребовавший таких волевых усилий.
— Спасибо, друг, — проникновенно откликнулся романтик Ниц.
