Александра Созонова - ...Либо с мечтой о смерти
— Страх и отвращение. Если по порядку, всё было так. Сначала я висела в пустоте, где мерцали точечки-звезды и было очень тихо. И хорошо. Так хорошо, отстраненно и покойно, как не бывает в жизни. Состояние знакомое, если честно: похожее испытываешь под парами эфира. Но я отчего-то знала, что это ненадолго. Чувствовала что-то зловещее в неосвещенных звездами клочках темноты. И тут появились эти твари. Они подползали ко мне… не подлетали, хотя висели, как и я, в пустом пространстве, а именно подползали. Я ощутила страх — дикий, пронизывающий. И тут же они ринулись на меня, как комары или пираньи. Не все — только черные и лиловые. Облепили кожу, словно я была намазана медом или патокой. Я ждала, что будет боль — от множества их укусов, такая нечеловеческая боль, что тут же скончаюсь. Помню, обрадовалась этой мысли: быстро откину копыта, и всё. Никаких проблем. Но боль не появлялась. Только щипало и щекотало. Они ползали по моей коже, видимо, выбирая наиболее вкусные участки. И меня захлестнула волна отвращения. Отвращение было сильнее страха, оно затрясло, как при эпилепсии, и затопило меня всю. По горлышко. И тут же ринулись остальные пиявки — светло-коричневые, желтые, оливковые. Я смогла их увидеть, когда сползла, насытившись, пиявка с левого века — но лучше бы не открывала глаз. Новые пиявки расталкивали первых и жадно впивались в кожу…
— И? — выждав паузу, подал голос Роу. — Что было дальше?
— Ничего. Дальше была вечность.
— Что ж, — психоаналитик удовлетворенно хмыкнул. — В целом неплохо. Особенно для первого раза. Огромные разноцветные пиявки… Скажите, а каких-либо мелких деталей вы не заметили? Скажем, их морды, зубы, челюсти? Быть может, они издавали специфические звуки — подвывали, скрипели, чавкали?.. Или ощущался запах?..
Юдит прикусила губу, вспоминая.
— Они издавали звуки, да. Всё, как вы говорите: чавкали, подвывали. Правда, негромко. Запахов не помню. В морды не вглядывалась, потому о форме зубов и челюстей сказать ничего не могу.
— Что ж, — Роу потер лапки. — Благодарю вас, Юдит. Рассказ лаконичен, к сожалению, но вполне ярок. Надеюсь, вы выберете время, чтобы подкрепить его рисунками.
— Я не умею рисовать, — сухо ответила девушка.
— Жаль, жаль. Но все же попробуйте. Даже неуклюжие и неумелые зарисовки для нас важны. А теперь, молодой человек, — он повернулся к Хью, — наконец-то, и ваша очередь.
— Буду еще лаконичней, — буркнул тот. — Кто-то вокруг меня роился, и этот кто-то морды имел преотвратные. Но я не вглядывался: крепко закрыл гляделки и ждал. Просто ждал, пока весь этот джаз не закончится.
— И всё? — огорчился психоаналитик. — Судя по вашим репликам, мы имели все основания надеяться на подробный и красочный рассказ.
— И всё.
«Бедняга, — подумалось мне. — Догадывается ли он, что прямо сейчас может быть переправлен из категории «мартышек» в «мушки»? А там и до «запчастей» недалеко». Стало жаль недогадливого парнишку, и я предложил, послав ему короткий выразительный взгляд:
— А может, молодой человек выскажется последним? Уверен, он разглядел своих монстров, но мог подзабыть детали. Когда о своем опыте расскажут остальные четверо, возможно, он что-то вспомнит, узнав отдельные подробности или схожие ощущения.
— Детали и ощущения исключительно субъективны. Но мысль здравая, — согласился со мной Роу. — Может статься, рассказы остальных подстегнут самолюбие Хью, а оно, в свою очередь, подстегнет память, и нас удостоят более обстоятельным рассказом.
— Память или воображение, — вставил я.
Это замечание было встречено с меньшим энтузиазмом.
— Воображение — прекрасное качество, но выход ему мы даем в терапии творчеством. Здесь же требуется предельная ясность и честность, — строго заметил психоаналитик. — Ваша очередь, Норди.
Я приготовился быть предельно ясным и честным. В конце концов, опыт оказался любопытным, хоть и жутким, и я не жалел, что принял в нем участие.
— Мои бесы были разнообразными. Но все, в той или иной степени, походили на классических чертей, какими их малевали в древности на фресках и стенах храмов.
— Так, так, так, — заинтересованно пробормотал Роу. — Говорите, самые традиционные черти? Хвост, рога, копыта, аромат серы?..
— Ароматов не было, никаких. Все остальное присутствовало в полной мере.
— А может, заложило нос? — предположил Джекоб. — Банальный насморк.
Я выразительно втянул носом воздух, демонстрируя его работоспособность.
— Да, сера была бы к месту, — заметил психоаналитик. — Для полного комплекта.
— Увы. Мог бы соврать, но вы сами предупредили насчет воображения.
— Нет-нет, врать не надо! А как насчет испытываемых эмоций?
— Дикая злость. Ярость. Эти твари разрушили тот прекрасный настрой, что подарила кислота вкупе с ванной: покой, парение, чувство вечности. Я ненавидел их, как личных врагов.
— А если описать ваших чертей поподробнее? Можете свериться с бумажкой.
— Легко. Я все утро посвятил их описанию. — Вытащив из кармана куртки исписанный листок, бодро продекламировал: — «Клыки, зубы, челюсти — первое, что бросалось в глаза. Их было множество, со всех сторон. Чрезмерно много, как слепней в жару, как москитов в джунглях. За зубами не так бросались в глаза остальные части морд. Длинные и прямые, как кинжалы, изогнутые, как турецкие ятаганы. Белые, желтые, коричневые, гнилые и здоровые, разрушенные и целые. Они рвали мое тело в клочья. Отчего моя ярость удесятерялась…»
— Вас можно понять, — вставил Роу.
— Было очень больно? — сочувственно подал голос Ниц.
— Как ни странно, нет. Боль вначале показалась резкой, а затем стала терпимой. Я злился не от боли, а оттого, что мое тело — стройное, соразмерное, родное — превращалось в клочки, в ошметки. — Я снова прибегнул к помощи листка: — «Помимо зубов выделялись глаза — крохотные, но яркие, горящие, как уголья в печи или лампочки на рождественской елке. Глаза и зубы, зубы и глаза. Когти… пожалуй, еще они, острые и цепкие. Я отбивался, как мог. Орал на всю вселенную. Громко читал молитвы, что помнил с детства. Размахивал руками, и они тут же превращались в клочья, от плеч до запястий, напарываясь на зубы и рога. Да, у них были рога, как у настоящих чертей. Короткие, почти невидимые в шерсти, но острые, словно шило. Или гвозди».
— Копыта, видимо, тоже были острые? — полюбопытствовал Джекоб.
— О да, более чем. Копытами, раздвоенными, как у овец, а может, растроенными, они истоптали мои ступни, превратили их в месиво. «Кровоточащее месиво, клочья. В конце концов от моего туловища остались лишь крохотные лохматые частицы, а потом и они пропали. Я решил, что теперь твари отстанут — ведь я стал точкой чистого сознания, светимой пылинкой в пустоте. Но не тут-то было. Они продолжали грызть, издавая звуки столь же мерзкие, что и они сами. Торжествующее рычание, злорадный хохот, чавканье, отрыжка, вой…»
— И что же они топтали и жевали, когда осталась одна точка сознания? — с саркастической улыбкой поинтересовался Хью.
— Ее и топтали. Точку сознания. Не оставляя в покое, выдавливая из нее, словно масло из семечка, бесконечную, бессмысленную и безысходную ярость.
— Для них она не была бессмысленной, — заметил Джекоб. — То было их любимое блюдо.
— Да-да! — кивнул Роу с возбуждением. — Они пировали, они устроили роскошное пиршество, вкушая вашу злость и прихлебывая пенно-кипящую ярость. Пир духа, поистине то был пир духа!
— Пир духов, — поправил я увлекшегося исследователя. — Пир мерзких, злобных духов.
— Да-да, я именно это и имел в виду. И чем же всё закончилось?
— Ничем. Это длилось вечность, а потом я очнулся в капсуле с остывшей водой.
— Вода подогревается автоматически, был лишь понижен градус, чтобы вы быстрее пришли в сознание. Вечность, вечность, вечность, — повторил Роу с мечтательной улыбкой. — Слово «вечность» встречается практически в каждом отчете, что показательно.
— Раз уж заговорили о чертях, у меня совершенно идиотский вопрос, — обратился ко всем присутствующим Хью. — Имеет ли хвост у христианского бяки какие-либо смыслы, кроме отсылки к животной, низшей природе демонического, и есть ли он что-то еще, кроме фаллического символа? Насколько мне известно, средневековые теологи предавали этой части бесовского тела еще и некую функцию Древа жизни в отрицательном смысле. То есть своеобразный вектор направления в нижние темные сферы, что-то вроде веревки, по которой можно спуститься на инфернальное дно.
Роу вздохнул.
— Мы бесконечно ценим вашу эрудицию и красноречие, Хью, но куда все это девается, когда необходимо описать собственный неповторимый опыт?
Вопрос был риторическим, и юнец только пожал плечами. Да еще вытянул ноги в рваных джинсах в самую середину круга, образованного нашими телами, и пошевелил ступнями в несвежих носках.
