Питер Вашингтон - Бабуин мадам Блаватской
Олькотт сравнивал Блаватскую с Дарвином, и ее книга является сознательным вызовом этому ученому, чью эволюционную теорию она высмеивает, утверждая, что эволюция обезьян в людей — это лишь один этап длинной цепи, в ходе которой человек должен развиться в высшее существо. Таким образом, Блаватская превращает учение об эволюции из ограниченной социобиологической теории в объяснение всего мироздания — от атомов до ангелов. Вместо того чтобы противопоставлять религию фактам викторианской науки, она пытается объединить эти факты в некий синтез, делающий религиозную мудрость не врагом научного познания, а его конечной целью.
Первое печатное издание "Изиды" тиражом в тысячу экземпляров было распродано почти мгновенно, несмотря на нападки ученых и критиков, называвших эту книгу "ни на что не годным хламом" ("Нью-Йорк сан") и "грандиозной и бессмысленной мешаниной" ("Спрингфилд Репабликен"). "Нью-Йорк таймc" вовсе проигнорировала ее. Макс Мюллер, профессор-санскритолог из Оксфордского университета, обвинил Блаватскую в научной некомпетентности, а еще один критик выявил в "Изиде" более двух тысяч неподтвержденных цитат. Блаватская невозмутимо приводила эти цитаты как свидетельство своей оккультной силы.
Впрочем, "Разоблаченная Изида" предназначалась вовсе не для ученых и обозревателей. Аудиторией ее должны были стать страстные искатели духовной истины, слишком озабоченные поиском ответов на важные вопросы, чтобы вступать в академические споры об аутентичности и внутренней согласованности текста. Книга Блаватской отзывалась на глубочайшие нужды времени, когда сомнения в традиционных формах религии породили первую великую эпоху массового образования. В конце XIX века появилось множество полуобразованных читателей, жадно стремившихся к познанию и не страдавших интеллектуальным снобизмом. Для них-то и предназначалась "Разоблаченная Изида". Именно эту эпоху так живо изобразили в Англии Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Джордж Гиссинг и Хэйл Уайт: то был век самоучек, грошовых газетенок, еженедельных энциклопедий, вечерних школ, публичных лекций, рабочих институтов, общедоступных библиотек, содержавших популярную классику, социалистических обществ и клубов любителей искусств; бурлящий и рвущийся к знаниям век, когда читатели Рескина и Эдварда Карпентера получили возможность расширить свое образование, а идеалисты из рядов среднего класса могли им в этом помочь; когда проповедь нудизма и оздоровительных диет неожиданно нашла общий язык с учением об Универсальном Братстве и оккультной мудрости.
Именно на этот мир "светских храмов" и общеобразовательных институтов сделала ставку Блаватская, когда, еще в процессе работы над "Изидой", она принялась обдумывать создание собственной церкви. Теософское Общество сформировалось почти случайно, когда 7 сентября 1875 г. мистер Дж. Г.Фельт читал лекцию на квартире у Блаватской. По крайней мере, именно так представляет это событие Олькотт. Лекция Фельта называлась "Забытый Канон Пропорции египтян". Она была посвящена математической формуле, которой пользовались люди древности для планировки строений — в частности, египетских пирамид и греческого Акрополя. Мистер Фельт утверждал, что эта формула была известна только посвященным, которые положили ее в основу эзотерической духовной науки. Мистер Фельт хотел найти эту формулу и оживить древнее учение.
В числе слушателей были миссис Бриттен с супругом; некий судья с женой-поэтессой; адвокат; прогрессивный священник; английский барристер, увлекавшийся спиритизмом и месмеризмом; розенкрейцер; президент Нью-Йоркского Общества спиритуалистов; отставной фабрикант; доктор, изучавший каббалу; два журналиста, вопреки своей профессии обозначенных как "джентльмены"; масон; синьор Бруццези — бывший секретарь Мадзини [Мадзини Джузеппе (1805–1872) — выдающийся итальянский революционер]; клерк из юридической фирмы; а также хозяева квартиры. Все молча слушали мистера Фельта, но вдруг каббалист (тот самый доктор Пэнкоуст, которому не удалось вылечить Блаватской ногу) спросил, можно ли использовать эту формулу для призывания духов.
Все встрепенулись. Мистер Фельт, к всеобщей радости, ответил, что можно, и предложил вызвать несколько призраков в подтверждение. Завязалась оживленная дискуссия о вызывании духов. И тут, прежде чем лектор успел вступить в беседу, полковник Олькотт, обменявшись записками с мадам Блаватской, поднялся и произнес речь. Суть речи состояла в том, что все эти идеи настолько интересны, что следует организовать общество для их изучения. Как только Олькотт сел на место, все присутствующие единодушно проголосовали за его предложение.
Намереваясь основать свое общество на строго рациональных и демократических предпосылках, члены новоиспеченной организации тут же принялись выбирать комитет и уполномоченных. Клерк юридической конторы Уильям Джадж предложил сделать президентом полковника Олькотта. Олькотт в качестве ответной любезности выдвинул кандидатуру Джаджа на пост секретаря. Оба предложения были приняты единогласно. На этом собрание было объявлено закрытым, и члены общества разошлись по своим делам до следующего вечера, когда мистер Фельт должен был читать очередную лекцию. Однако лекция не состоялась, а мистер Фельт, взяв у общества сто долларов "на расходы", вскоре покинул своих друзей и уехал из Нью-Йорка в Лондон, где попытался организовать собственное Общество Оккультных Исследований. Из этой затеи ничего не получилось.
Нью-йоркские же товарищи Фельта, ничуть не смутившись его исчезновением, продолжили работать над структурой нового общества. Поначалу оно было безымянным. На последовавших за первым собраниях его предлагали назвать "Египтологическим", "Герметическим", "Розенкрейцерским", но ни одно название не показалось подходящим, пока кто-то из членов общества, перелистывая страницы словаря, внезапно не наткнулся на слово "теософия". Оно-то и стало именем новорожденной организации. Таким образом, возникновение Теософского общества следует датировать 13 сентября 1875 г., хотя первое официальное собрание его состоялось только 17-го числа. Участники этого собрания возложили на себя нелегкую задачу по сбору и распространению знаний о законах, управляющих Вселенной. Так началась история организованного оккультизма на Западе.
Первоначальные трудности в выборе названия весьма симптоматичны: они свидетельствуют о том, что члены общества весьма смутно представляли себе свою цель. Трудно сохранить четкое разграничение между оккультной практикой и объективным изучением оккультных феноменов, если вы уже по определению верите в существование иного мира и возможность его манифестаций в "этом мире". Олькотт часто повторял, что теософия должна стать не новой религией, а наукой. И при этом он продолжал высказываться в пользу существования психических феноменов, а ЕПБ продолжала демонстрировать их.
Кроме того, теософия утверждала существование Тайной Универсальной Доктрины, которую и намеревалась изучать. Эта доктрина начиналась с предпосылки о том, что фундаментальные истины и ценности универсальны во всей Вселенной и что все религии являются, в сущности, разновидностями единого, универсального знания. На этом этапе Теософское общество начинало усложнять задачу, провозглашая гуманистические социальные идеалы: изучение духовной науки должно было идти рука об руку с пропагандой братства всего человечества. [Автор ошибается, при основании Общества этой задачи еще не было. О ней не упоминалось до 1878 г., когда Теософское Общество вступило в тесный контакт с Арья Самадж в Индии, и эта задача обрела актуальность. Тогда и было заявлено, что Общество помогает установить Братство человечества, при котором все хорошие и чистые люди любой расы относятся друг к другу как равные сотрудники одного Бесконечного, Всеобщего, Безграничного и Вечного Дела.] Поначалу такая путаница никому не мешала и даже была на пользу: ведь чем шире была формулировка целей нового общества, тем легче было привлечь в него неофитов. Но попытка примирить конфликтующие религиозные, научные и политические цели в конце концов была обречена на серьезные проблемы.
Частью этих проблем, вероятно, было само слово "теософия", означающее священную науку, божественную истину или мудрость. Первыми теософами, очевидно, были филалетийцы ("любители истины") — александрийские философы III века, продолжившие традицию пифагорейцев, платоников и неоплатоников, а также испытавшие влияние утерянных орфических и египетских мистерий. Последний крупный всплеск учения теософов пришелся на эпоху Ренессанса, когда различные авторы (в том числе и знаменитый сапожник-мистик Якоб Беме[40]) обозначали этим словом свою собственную смесь мистицизма, эзотерики и космологии. Однако представления об "истине" и "науке" у этих ранних теософов были чрезвычайно далеки от рациональных стандартов объективности, точности, беспристрастности и нейтралитета, характеризовавших истину и науку по мнению ученых XIX столетия. С одной стороны, Олькотт и Блаватская пытались оперировать именно этими стандартами; с другой стороны, они стремились доказать, что догматическая приверженность этим стандартам вредит познанию.
