Людмила Шапошникова - Мудрость веков
В эти важнейшие для русской культуры годы интерес к Индии обострился и вовлек в свою сферу крупнейших русских писателей — Л.Толстого, Ф.Достоевского, М.Горького. Как индийцы, так и русские, далекие от прагматизма современных социально-экономических отношений, ставили «вечные» вопросы любви, страдания, человечности. Обе духовные традиции, индийская и русская, как бы оплодотворяли друг друга в этом нравственном поиске, формировали уникальный творческий процесс, который с годами обрел важное значение для мировой культуры в целом.
Особое место в этом процессе занимала гигантская фигура Льва Толстого. В яснополянском архиве писателя хранятся самые разнообразные материалы, свидетельствующие о его тесных контактах с Индией. Д.Анучин, один из редакторов газеты «Русские ведомости», посетивший Толстого в Ясной Поляне в 1908 году, писал: «Теперь он занят Индией и пишет статью по поводу одного полученного им оттуда письма и вообще по поводу современного движения в Индии, направленного к изменению тамошнего государственного строя. Эта работа вызвала у него ознакомление с литературой по Индии, с религиозными воззрениями сейков (sikhs), с новейшими проявлениями мысли индусов (сочинения Вивекананды и др.) и т. д.»[14].
У Толстого установилась переписка с одним из выдающихся деятелей национально-освободительного движения Индии и крупным мыслителем М.К.Ганди. Ганди в это время находился в Южно-Африканском союзе, где вел борьбу за права индийского меньшинства. Именно тогда стала складываться его философия освободительной борьбы, ее ненасильственная концепция. «Сейчас и вчера вечером, — писал Л.Н.Толстой в апреле 1910 года В.Г.Черткову, — читал присланную мне с письмом книгу (одну раньше, другую после) одного индусского мыслителя и борца против английского владычества Gandhi, борющегося посредством Passive Resistance. Очень он близкий нам, мне человек. Он читал мои писания, перевел на индусский язык мое письмо индусу, его же книга Indian Home Rule по-индусски была запрещена британским правительством»[15]. Слова Толстого: «Очень он близкий нам, мне человек» — относятся как раз к тому «глубочайшему и многозначительному» в отношениях между русскими и индийцами, о чем напишет десятки лет спустя Великий мудрец.
В творческом процессе взаимодействия двух духовных традиций появилась первая «пара», персонифицировавшая этот процесс. Оба они, Ганди и Толстой, были людьми нравственного поиска, оба пытались осмыслить, а потом и применить ненасилие и во взаимоотношениях между отдельными людьми и между целыми сообществами. И, возможно, оба они тогда не подозревали, какую роль эта идея сыграет, когда мир, уставший от войн и агрессий, остановившись на краю пропасти ядерного уничтожения, осознает необходимость нового мышления и вспомнит об ахимсе применительно к взаимоотношениям между целыми странами.
Оба они были в чем-то «глубочайшем и многозначительном» похожи друг на друга. Чтобы понять одну из уникальных черт Толстого, которая роднила его с Ганди, надо обратиться к не менее уникальной книге, составленной крупным советским писателем и критиком Владимиром Яковлевичем Лакшиным. «Интервью и беседы с Львом Толстым» (М., 1986) — собрание записей современников о встречах с Толстым. Она дает живое, яркое представление о той необычной жизни, которую вел писатель в Ясной Поляне. Ежедневно десятки людей со всех концов России устремлялись в усадьбу Толстого, которую в этом случае можно было сравнить с каким-либо индийским ашрамом, созданным крупным духовным наставником или гуру. Сам Толстой явно напоминал такого учителя или мудреца. Особенность эта уходила своими корнями в русскую духовную традицию и соотносилась с образом жизни святых и старцев Древней Руси. Таким же мудрецом и наставником для многих тысяч простых индийцев являлся и Ганди. Они приходили в его ашрам за советом, утешением, знанием. Оба они, русский и индиец, были доступны людям любого социального положения, любого интеллектуального уровня. Авторитет каждого из них в своем народе был высок, труд, сделанный на благо народа, значителен.
В нашей литературе не однажды поднимался вопрос, кто на кого оказал большее влияние — Толстой на Ганди или наоборот. Такая постановка вопроса в значительной степени мне кажется искусственной. Здесь речь идет о взаимовлиянии в рамках контакта индийской и русской духовных традиций. Толстой смог понять и воспринять идеи Ганди потому, что они близки тем нравственным исканиям России, традиция которых уходила глубоко в ее духовную культуру. Ганди же в свою очередь смог усвоить и принять мысли Толстого потому, что был воспитан в лоне духовной традиции Индии. И поэтому вопросы «кто на кого» и «кто больше» должны быть заменены чем-то совсем другим. Дело в том, что оба величайших деятеля Индии и России так же гармонично дополняли друг друга, как дополняли друг друга духовные традиции их стран. «Два магнита, два равновесия, два устоя».
Любой творческий процесс складывает свои неожиданные узоры, осмыслить которые нам дано много лет спустя. В 1897 году известный критик Стасов привез к Толстому молодого художника, выпускника Петербургской Академии художеств. Тот представил писателю репродукцию своей дипломной работы. Картина называлась «Гонец. Восстал род на род». Толстой долго и пристально рассматривал репродукцию, а затем, внимательно поглядев на оробевшего художника, произнес: «Случалось ли в лодке переезжать быстроходную реку? Надо всегда править выше того места, куда вам нужно, иначе снесет. Так и в области нравственных требований надо рулить всегда выше — жизнь все снесет. Пусть ваш гонец очень высоко руль держит, тогда доплывет»[16]. Предполагал ли великий русский писатель, что перед ним в тот день стоял будущий великий русский художник и Великий мудрец Индии, гонец России в далекую и такую желанную для писателя страну? Гонец так высоко правил, что смог достичь высшей точки в сложном русле взаимодействия двух духовных традиций. Он смог это сделать, потому что предшествующий контакт традиций уже подготовил почву и обеспечил неизбежность достижения этой высшей точки.
Как и многие русские интеллигенты, Николай Константинович Рерих и его жена Елена Ивановна подходили к Индии через «Бхагаватгиту», Тагора, Вивекананду, Рамакришну. Больше всех их внимание привлек Тагор. «Мечталось увидеть Тагора, — писал Николай Константинович много лет спустя после лондонской встречи, — и вот поэт самолично в моей мастерской на Квинсгэттерас в Лондоне в 1920 году. Тагор услышал о русских картинах и захотел встретиться. А в это самое время писалась индусская серия панно „Сны Востока“. Помню удивление поэта при виде такого совпадения. Помню, как прекрасно вошел он, и духовный облик его заставил затрепетать наши сердца»[17]. Как Толстой и Ганди, так и Тагор и Рерих быстро потянулись друг к другу. Встреча эта оказалась судьбоносной для обоих. Потом Рерих уедет в Индию, а Тагор — в Россию. У каждого из них возникнут свои впечатления. Тагор поразится размахом революционных преобразований новой России, Рерих — духовностью и утонченностью народа древней Индии. Рерих войдет внутрь индийской духовной традиции через ее учителей и мудрецов. Тагор проникнет в суть совершающегося в новой России через ее строителей. Индийский поэт писал свои «Письма из России», а русский рисовал мудрецов Индии, которые поражали своей необычностью и в тоже время жизненной достоверностью. «Гуру-гури Дхар», «Тень Учителя», «Сожжение тьмы», «Сокровище гор», «Да здравствует король!», «Приказ Учителя». Благодаря им взаимодействие духовных традиций Индии и России поднялось на иную, более высокую ступень, включив в свое русло и новый мир России. И как ни странно, одно дополнило другое, в результате чего лег первый камень в основание явления, которое, может быть, станет самым важным для судеб нашей планеты.
«Благословен народ, вожди которого следуют за мыслителями, мудрецами, провидцами. Благословен народ, получающий вдохновение от своих Риши. Риши преклоняются лишь перед Истиной, не перед обычаем, условностями или признанием толпы. Риши суть великие повстанцы человечества. Они низвергают наши культы удобства. Они великие несоглашатели истории. Не косность, но истина их завет. Нам нужны сейчас эти восставшие духом во всех областях жизни — в религии, в государстве, в образовании, в общественной жизни»[18]. Энергичный слог, четкие слова. Так могли писать и говорить только кшатрии.
Кшатрийское направление духовной традиции Индии вновь вышло на поверхность, чтобы подхватить и впустить в себя русских собратьев. Великие души, индийские учителя Рерихов, были связаны с этим направлением и олицетворяли его. Но само это направление, пройдя многовековой путь, уже не было похоже на изначальное, однако по-прежнему сохраняло присущие ему и силу мысли и энергию действия. «Они (Учителя. — Л.Ш.), — записал Рерих в своем экспедиционном дневнике, — говорят о научных основах существования. Они направляют к овладению энергиями. Они говорят о тех победах труда, которые превратят жизнь в праздник. Все предлагаемое ими не призрачно, не эфемерно, но реально и касается самого всестороннего изучения возможностей, предлагаемых нам жизнью. Без суеверия и предрассудков»[19].
