Лобсанг Рампа - Отшельник. (THE HERMIT)
Мой Пленитель улыбнулся мне и сказал:
— Это действительно очень странный шаг, он называется «гусиный шаг», немецкие военные используют его для церемоний.
Мой Пленитель опять покрутил что-то на ящике, опять пошли движущиеся расплывчатые пятна, опять все за окном ящика растворилось в тумане, потом остановилось и приобрело твердые очертания.
— Россия, — сказал мой Пленитель, — страна царей. Это Москва.
Я посмотрел и увидел, что вся земля покрыта снегом. Здесь тоже были очень странные средства передвижения, таких я даже не мог себе представить. Лошади были впряжены в какую-то большую платформу, на которой находились сиденья. Эта платформа была поднята на высоту нескольких дюймов над землей с помощью чего-то такого, что напоминало металлические полосы. Это странное сооружение тащили лошади, и оно оставляло за собой вдавленный след на снегу.
Все были одеты в меха, и при дыхании из их ртов и ноздрей выходили облака замерзшего пара. Они, казалось, посинели от холода. Я стал рассматривать стоящие вокруг дома, удивляясь тому, насколько они отличаются от тех, которые я только что видел. Они были очень странные, их окружали высокие стены, а верхушки крыш за этими стенами имели форму луковиц, совсем как луковицы, перевернутые вверх ногами, корни которых устремлялись прямо в небо.
— Царский дворец, — сказал мой Пленитель. Мое внимание привлек блеск водной поверхности, и я вспомнил нашу Счастливую Реку, которую я так давно не видел.
— Это Москва-река, — сказал мой Пленитель. — Эта река имеет очень большое значение.
По ней плыли странные деревянные суда с большими парусами, которые свисали с шеста. Дул очень слабый ветерок, так что паруса были вялыми, а у людей в руках были другие шесты с плоскими концами, которые они погружали в воду, заставляя двигаться судно.
Но я не видел во всем этом смысла, поэтому я обратился к своему Пленителю:
— Сэр, я вижу несомненное чудо, все это должно быть очень интересно, но в чем смысл всего этого, что вы хотите мне доказать?
Внезапная мысль пронзила мой мозг. Последние несколько часов что-то сверлило мое сознание, что-то, что теперь вырисовалось со всей четкостью.
— Сэр Пленитель! — воскликнул я. — Кто вы? Вы Бог?
Он посмотрел на меня задумчиво, так как мой вопрос поставил его в тупик — это был, по-видимому, слишком неожиданный вопрос. Он потрогал свой подбородок, взъерошил волосы и слегка пожал плечами. Потом ответил:
— Тебе это трудно объяснить. Существуют некоторые вещи, которые невозможно понять, пока ты не достигнешь определенной ступени. Я попытаюсь ответить, задав тебе встречный вопрос. Если бы ты находился в монастыре и твоей обязанностью было наблюдать за стадом яков, что бы ты ответил яку, если бы он спросил тебя, кто ты есть?
Я подумал над тем, что он сказал, а потом ответил:
— Конечно, сэр, трудно себе представить, чтобы як задал мне такой вопрос, но если бы это случилось, я бы принял такой вопрос как доказательство того, что этот як — разумное существо, и мне было бы довольно трудно объяснить ему, кто я есть. Вы спрашиваете меня, сэр, как бы я прореагировал, если бы як задал мне такой вопрос, и я отвечу вам, что я постарался бы все объяснить этому яку самым наилучшим образом.
В тех условиях, о которых вы говорите, я должен был бы сказать ему, что я монах и что мне поручено наблюдать за этими яками и что я делаю все от меня зависящее для этих яков, что я отношусь к ним, как к моим братьям и сестрам, хотя мы и облечены в разные формы. Я объяснил бы этому яку, что мы, монахи, верим в реинкарнацию, я объяснил бы ему, что каждый из нас пришел на эту Землю, чтобы выполнить определенную задачу и выучить определенный урок так, чтобы, попав в Небесные Поля, мы могли подготовиться к путешествию на более высоком уровне.
— Ты очень хорошо говоришь, монах, очень хорошо, — сказал мой Пленитель. — Я искренне сожалею, что мне пришлось воспользоваться сравнением с существом более низкого порядка, чтобы получить чувство перспективы. Да, ты прав, монах, ты меня просто поразил проявленным пониманием и, должен признаться, своей непримиримостью, потому что ты оказался даже тверже, чем мог бы быть я, если бы, к своему несчастью, оказался в подобных условиях.
Теперь я почувствовал уверенность в себе, поэтому сказал:
— Вы относитесь ко мне как к существу низшего порядка. Сначала вы относились ко мне как к дикарю, необразованному, некультурному, лишенному всяких знаний. Вы смеялись надо мной, когда я искренне признался, что ничего не знаю о больших городах этого мира. Но, сэр, я говорил вам правду, я признавал свое невежество, но я хотел пролить на него свет, а вы не хотели мне в этом помочь.
Я опять обращаюсь к вам с просьбой, сэр: вы захватили меня в плен против моей воли, вы с большой свободой обращались с моим телом, Храмом моей Души, вы развлекли меня несколькими замечательными событиями, предназначенными для того, чтобы произвести на меня впечатление. Но на меня бы произвело еще большее впечатление, сэр, если бы вы ответили на мой вопрос, потому что я знаю, что я хочу узнать. Я опять спрашиваю вас — кто вы?
Некоторое время он стоял молча, как будто испытывая замешательство. Наконец он сказал:
— В вашем языке нет слов, нет понятий, которые позволили бы мне объяснить положение вещей. Прежде чем обсуждать какой-то предмет, необходимо, чтобы обе стороны одинаково понимали все термины, чтобы они согласились с определенными предварительными правилами. Сейчас я могу тебе только сказать, что я один из тех, кого можно сравнить с ламами-врачами из вашего Шакпори. Я наделен ответственностью наблюдать за твоим физическим телом и подготовить тебя к тому, чтобы ты мог получить знания, когда я буду убежден, что ты готов к этому.
Пока ты не получишь всех этих знаний, все разговоры о том, кто я есть или что я есть, бесполезны. Так что пока просто постарайся понять, что все, что мы делаем, делается для пользы других людей и что, хотя ты очень высоко ценишь то, что вы называете свободой, после того, как ты поймешь, какие цели мы преследуем, когда ты узнаешь, кто мы есть и кто есть ты и твой народ, ты изменишь свое мнение.
С этими совами он выключил мое зрение, и я услышал, как он вышел из комнаты. Меня опять окружала темная ночь моей слепоты, и я опять был один на один со своими мыслями.
Темная ночь для слепого — это поистине темная ночь. Когда я был лишен зрения, когда пять китайских пальцев выдернули мне глаза, я испытал агонию, и даже при отсутствии глаз я видел, или мне казалось, что я вижу, яркие вспышки, кружащиеся пятна света, лишенные всякой формы. Это вскоре прошло, но теперь к моему зрительному нерву был подсоединен прибор, и я мог ему доверять, у меня были все причины, чтобы доверять ему.
Мой Пленитель выключил мое зрение, но «последействие» осталось. Я опять переживал особые противоречивые ощущения потери чувствительности и покалывания в голове. Может показаться невероятным испытывать одновременно потерю чувствительности и покалывание, но именно это я ощущал, и я опять остался во власти своего онемения-покалывания и всех этих кружащихся пятен света.
Какое-то время я лежал, обдумывая все, что со мной произошло. У меня возникла мысль, что, скорее всего, я умер или сошел с ума, и все эти вещи не что иное, как вымыслы ума, покидающего мир сознания.
На помощь мне пришел мой опыт священнослужителя. Я воспользовался древней наукой переориентации своих мыслей. Я ОСТАНОВИЛ РАЗУМ и таким образом позволил взять верх своей Высшей Сущности. Это не воображение, это все РЕАЛЬНОСТЬ: меня используют Высшие Силы для Высших Целей.
Мой испуг и паника стали утихать. Ко мне вернулось самообладание, и какое-то время я лежал, предоставив своему мозгу следовать ударам моего сердца. Мог бы я вести себя иначе? Должен ли я соблюдать осторожность, принимая эту новую концепцию? Стал бы Великий Тринадцатый, окажись он в подобной ситуации, действовать иначе? Мое сознание было ясным, я понимал свой долг. Я должен продолжать вести себя так, как это делает хороший Тибетский Священнослужитель, и все будет хорошо.
Покой опустился на меня, я чувствовал, как блаженное состояние охватывает меня, подобно теплому одеялу из ячьей шерсти, которое защищает от холода. Незаметно для себя я погрузился в беззаботный сон, лишенный сновидений.
Мир сдвинулся. Казалось, все поднимается и падает. Четкое ощущение движения, а потом металлический лязг быстро вывели меня из моей дремоты. Я двигался, мой стол куда-то ехал. Вся стеклянная посуда, которая перемещалась вместе со мной, издавала мелодичное позвякиванье. Насколько я помнил, все эти предметы были присоединены к моему столу. Теперь все пришло в движение. Меня окружили голоса: высокие голоса, низкие голоса.
«Обсуждают меня», — со страхом подумал я.
Но что за странные голоса, так не похожие на все, что мне приходилось слышать! Мой стол двигался, но это было абсолютно бесшумное движение. Ни звуков скольжения, ни скрипа. Он как будто плыл.
