Андрей Никитин - Легенды российских тамплиеров
Чёрные жили много богаче белых и коричневых, но производили впечатление тупых, глупых и злых созданий. Я заметил, что коричневые и белые жили беднее чёрных, но, вместе с тем, мне казалось, что их жизнь была много полнее (говоря об умственной и нравственной жизни), чем жизнь чёрных, хотя последние и навязывали им выдуманные чёрными развлечения. Но когда не было поблизости чёрных, белые устраивали свои хореи, слабо напоминающие те хореи, которые бывали некогда у нас, и пытались создать настроения, высоко поднимающие их над обыденной жизнью. Они молились во время хореи своему богу, прося у него помощи и защиты против чёрных, и если им удавалось какое-либо затеянное против чёрных дело, белые приписывали это помощи бога.
Чёрные брали себе в рабыни девушек белой и коричневой расы, причем называли их своими законными женами, совершив какой-то нелепый обряд, и бросая их при первом желании заменить их другими девушками, с которыми тоже совершали шутовской обряд квази-венчания, а потом бросали и тех, опять-таки совершая перед этим бросанием какой-то другой нелепый обряд. Невероятно развратны были чёрные, и ненависть и вражда к ним накоплялись в рядах женщин. Чёрные были безусловными атеистами; они, благодаря своеобразному устройству своих мозгов, не могли понять убедительности довода коричневых, которые говорили, что ничтожная по величине инфузория, живущая в атоме, находящемся в числе мириад других атомов в теле любого обитателя страны, нами описываемой, может на таком же основании отрицать существование человека, в котором она живет. Ввиду этого они верили, что их бог абсолютно непознаваем, как человек непознаваем для инфузории.
Белые, ссылаясь на то, что вполне непознаваемый не мог не захотеть быть познанным хотя бы отчасти теми, кто знают о его существовании, утверждали, что Бог постижим до некоторой степени… Но мы встретили в этой стране таких людей, в телах которых мы ясно видели гнездящихся там злобных животных какого-то иного мира, все чистое загрязняющих и разлагающих. Чёрные гордились той жестокостью, которая была им присуща, и не боролись со злыми животными, в них живущими. Они не видели их. А мы видели как выползали из них облики этих гадких животных и включали в себя чёрных, как включаются в живой организм его пассивные части. Чёрные жили в ослепительной роскоши и великолепии, и неумело скрывали эту роскошь от коричневых и белых. Их рабыни-женщины разбалтывали о ней, а их заявления, что они тратят на себя очень мало, вызывали злой смех освободившихся от гипноза коричневых и белых. Плохо чувствовали себя коричневые и белые, и даже те чёрные, которых не сделали тупоумными внедрившиеся в них твари.
«Не правда ли, Карла: очень волнуются и коричневые, и белые, и чёрные? Выйди в аллею и спроси, что это значит?» — «Я не вполне поняла их: они говорят, что пришел Он, а кто это, я не поняла». Мы вышли из дома и подошли к тому, о котором говорили. Он был высокого роста, походил на белого, но меня поразили его громадные голубые глаза, удивил гармоничный голос пришельца. Вплотную подойдя к нему стояли чёрные, вежливо давшие нам место в своих рядах. За ними стояли белые и коричневые, и все слушали его слова. Я не могу повторить слов пришельца. Скажу только: некоторые из основных положений, которые он проповедовал, поразили меня.
Он говорил: «Смешны и бессмысленны все те внешние приличия, которые подчеркивают наблюдаемое среди людей неравенство. Люди не тождественны. И от резких различий зависть и вражда получаются. Надо пожалеть враждующих и завидующих, но не менее жалеть и тех, кто зависть и вражду внушают. Как нелепа, как глупа их жизнь!
Слушайте, что я скажу вам. Если кто-либо чем-либо выше другого — умом, красотой, знанием, богатством или чем-либо другим, — пусть он не показывает своего превосходства. Даже в том случае, если у кого-либо из вас блеснет высокая мысль, надо так изложить её, чтобы она была понята всеми.
Заповедь одна дана людям: никого никогда ни в каком случае не обижайте. И благо всем будет. Не думайте, что счастливы могут быть обидчики: даже здесь, на земле, настанет минута, когда жгучими слезами будут они оплакивать злодеяния свои. Помните: не делайте злого, не причиняйте другим людям неприятности, то есть, не делайте зла. Мало этого: делайте добро. Помните, что зло, хотя бы оно боролось с другим злом, злом остается, и надо избегать делать зло.
Вы хотите знать, что делать со злым? Конечно, защищайтесь. Но помните: злой — глуп. К нему надо относиться как к злому ребенку — бережно. Конечно, может быть дилемма — выбор из двух зол одного. Например, если нога больного поражена гангреной, разумно избавиться от нее, причинив больному боль операцией, но не иначе, как с его согласия.
Вы спрашиваете меня о Боге? Что скажу вам? Он, конечно, есть, и вы познаете это, достигнув известной степени развития; и Его, в то же время, как бы нет, ибо все попытки определить Его ведут к тому, что вы наделяете Его какими-либо вам принадлежащими качествами и свойствами, а Он далек от них. Едва ли важно, верите или не верите вы в Бога, если красива и чужда кровавых и золотых пятен ваша жизнь, если от слов ваших не веет тлетворным запахом грубого заблуждения, навязываемого другим людям. Если вы хотите услышать советы ваших же мудрецов, то вы услышите совет жить так (все равно, верите или не верите вы в Его существование), как если Он существует, будучи воплощением великой любви и чуткой совести. Несчастье ваше в том, что перестав верить в Бога, вы становитесь ужасными негодяями, хотя, конечно, имеются исключения: и среди верующих попадаются негодяи, а среди неверующих — хорошие люди. Скажу еще: если вы будете добры, не будете мучить и обижать других людей и животных, то вы поймете, что существует Некто, несказанно высший, чем вы, и Он больше может для вас сделать, чем вы для бактерии, под микроскопом видимой. Вы можете дать ей питание, можете поставить каплю воды, где она живет, на солнце или в тень, можете убить её, подмешав в каплю воды какую-либо кислоту. Можете убить её, если она вредна для жизни более совершенных существ. Можете не вмешиваться в её жизнь».
Замолчал Учитель, а один из чёрных спросил Его: «Не скажешь ли нам что-либо новое? Впрочем, можешь не трудиться говорить. Мы без Тебя знаем все, что надо знать». Заговорил другой чёрный: «Напротив, мы очень мало знаем и охотно будем слушать речи Твои, если только Ты не будешь разговаривать с белой и коричневой чёрнью». Он ответил: «Я буду говорить и с вами, и со всеми другими, ибо все равны для меня. Вы скоро убедитесь, как нелепо ваше начальствование и ваш грабеж. Тогда можно будет сообщить вам учение высокое». — «А почему не теперь?» — спросил один из них. — «Потому что нет смысла бросать в грязь прекрасную одежду: она испортится, а грязь не станет от нее лучше».
123 Одинокий[16]
Атлантка (обращается к гиперборейцу, который отошел от стола и стоит в недоумении): Чужеземец! Как тебе понравились наши обычаи? Не грустишь ли ты по родине?
Гипербореец: Мне чужда ваша жизнь. Многое нравится в ней. Много я не постигаю и потому, вероятно, многим не интересуюсь.
Атлантка: Ты хотел бы иметь рассказчика, который охотно ответил бы на все твои вопросы?
Гипербореец: Да, конечно.
Атлантка: Меня спрашивай.
Гипербореец: Ты говорила, что наряду с тем, что можно назвать религией, у вас имеются древние сказания, которые сложились еще тогда, когда солнце было ослепительно-ярким, когда оно блестело тем белым сиянием, от которого остался только жалкий отблеск в сиянии нашего, все еще белого солнца. Познакомь меня хотя бы с одним из таких сказаний.
Атлантка: Изволь. Они записаны в наших книгах стенографического письма. А я недавно еще читала толкования на одну старую легенду, которую и постараюсь передать тебе возможно точно.
Речь идет о том периоде времени, когда люди плохо умели проникаться мистическим настроением; когда для этого требовалось очень сложное, искусственно вызываемое настроение; когда торжественная тихая музыка, задушевное пение, аромат душистой, без остатка сгорающей смолы, блестящие одежды собравшихся и другая необычайная обстановка способствовали созданию мистического настроения… И все же оно не было достаточно сильным. Люди продолжали чувствовать себя на земле, хотя каждый день в религиозные обряды вносились все новые и новые добавления: торжественные слова и жесты некоторых молящихся, громкие, тягучие удары колоколов; в залах собраний ставились изображения наших предков, по преданию прилетевших из светлого далека; стены собраний убирались драгоценными камнями и изящными произведениями искусства. Все было тщетно. Казалось, что наша раса потеряла способность мистически мыслить и чувствовать.
Тогда в разных частях нашей страны появились небольшие группы атлантов и атланток, среди которых говорили о встречах с каким-то певцом и музыкантом, который играл и пел только, когда думал, что его не слышат люди. А если кто-либо случайно слышал его удивительное пение, он отказывался петь, утверждая, что его пение не предназначено для человеческого слуха. Те, кому случайно удавалось услышать пение незнакомца, рассказывали, что во время пения им грустных песен не только людям становилось нестерпимо грустно, но и цветы опускали свои головки, деревья склоняли к земле свои ветви, а на камнях выступали крупные капли — как бы слезы растроганных камней. Нечего и упоминать о том, что жалобно выли звери, слышавшие его печальное пение, что прекращалось, когда он пел, веселое щебетание лесных птичек, а большие хищные птицы далеко улетали от него. А когда он пел веселые песни, все вокруг него веселилось: весело сияло солнце, весело пели птицы, весело прыгали и резвились даже хищные звери.
