Луис Броули - Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти
Будучи щедрым в юности, он приоткрыл ту сторону экономики благотворительности, о которой мало кто знал. Как только его школьные приятели, которым он когда-то по бедности помогал книгами и обувью, становились на ноги и достигали финансовой свободы, они тут же злорадно отворачивались от тех, кто испытывал нужду. Они становились, как он говорил, «жадными эгоистичными ублюдками, похожими на всех остальных». Поэтому, по его мнению, благотворительность была вещью абсолютно бесполезной. Он считал Индию страной нищих: «Индия получила свою свободу на блюдечке с золотой каёмочкой, тогда как другим странам свобода досталась тяжело: люди сражались и умирали за свою свободу — в этом вся проблема». Обычно, когда мы приходили утром, он сидел в гостиной, свет из террасы позади него подсвечивал копну светлых волос, белая шёлковая пижама поблёскивала, а руки во время разговора порхали, совершая непредсказуемые грациозные жесты. Он редко бывал спокойным: возникало ощущение, что перед нами постоянно двигается и мерцает язык белого пламени. Доносящиеся через окно звуки школы, расположенной неподалёку, наполняли комнату ритмом будней. В определённое время голоса и крики детей усиливались, а затем стихали снова. Медленно и незаметно опускался вечер, и тёмная улица снова становилась декорацией в театре, в котором ничего не происходит.
Забавно — слушать его было всё равно что слушать себя. Мы легко могли сидеть часами, словно наблюдая за костром в темноте.
Простой обеденный стол фирмы «Формика» всегда был сервирован к обеду прежде, чем мы успевали это заметить. Несмотря на то что Юджи придерживался строгой диеты идли[12], он пробовал также другие блюда, чтобы поддержать компанию и выразить свою признательность хозяйке. Во время еды к нам присоединялась большая чёрная ворона, которая в это время устраивалась на подоконнике. Из столовой через коридор можно было видеть всю квартиру. Каменные полы и стены походили на отдраенную до блеска съёмочную площадку какого-нибудь минималистского фильма. В глубине коридора служанка на четвереньках мыла кафельный пол или несла что-нибудь из одной комнаты в другую, словно сошедшая с полотна голландского мастера Вермеера индийская версия его героини. Комнаты были обставлены простыми столами, стульями, шкафами по моде 1960-х годов, а глянцевая плитка пола отражала свет так, что каждый предмет оказывался выделенным из окружающего пространства с математической точностью. Стены комнат были окрашены в прохладные зелёные и бирюзовые оттенки — уже слегка выцветшие, но приятные глазу.
Когда день клонился к закату и наступали сумерки, в комнате включалась свисающая с потолка на проводе лампочка. Косой солнечный луч, меняя угол падения и медленно перемещаясь по комнате, смешивал цвета на стене, чуть подсвечивая то один, то другой оттенок, помогая дню плавно соскользнуть в вечер. Комната словно сияла под воздействием замедлившегося времени. Что-то распахивалось во Вселенной, когда он сидел с нами; его тонкий неуловимый аромат пронизывал собой обычные предметы и помещения. Обстановка убаюкивала, и порой его голос возвращал меня к действительности, когда, очнувшись от забытья на низком диване с кучей подушек и уставившись в угол комнаты, я пытался сообразить, где нахожусь.
До меня постепенно начинало доходить, что я уже в течение получаса смотрю на ту самую свисающую с потолка лампочку и что у меня нет ни малейшего желания уйти.
— Духовная кома! — кричал он, если кто-нибудь засыпал, но всё равно раз за разом происходило одно и то же.
Мы плавали в потоке его благозвучного, резкого, переливающегося голоса, который, подобно пламенеющим облакам на горизонте, гипнотизировал нас своей природной силой, в то время как он говорил, говорил, говорил… весь день и вечер без остановки.
— Проститутки — единственные, кто реально поставляет товар, и на их улице бывает праздник. Но даже у проституток жизнь когда-то заканчивается!
И так далее и тому подобное.
— Таково моё мнение! — обычно напоминал он нам, когда речь снова заходила о Джидду Кришнамурти. — Он как тот моряк. В каждом порту у него было по девушке. Но одна вещь восхищает меня в этом ублюдке! У него получилось сохранить это в тайне! Когда в деле замешано более одной женщины, это почти невозможно!
Эти фразы, повторяемые многократно, я запомнил наизусть, потому что они самостоятельно вползали в несуществующий ум и прописывались там, независимо от обстоятельств, хотя в его присутствии обстоятельства, похоже, вообще имели мало значения. Встретиться с ним было всё равно что открыть дверь в некое безвременное пространство, где вы находили то самое сладкое ничто, подвешенное в обычной жизни, как удобный космический стул. Я никогда раньше не сидел так долго без ощущения скуки в её привычном значении. Абсолютное отсутствие какой-либо деятельности с виду было похоже на скуку, но эффект имело совершенно противоположный. Чем больше я его слушал, тем менее скучно мне становилось. Меня поражало, что целыми днями я мог находиться в комнате, полной незнакомых людей, и беззаботно парить вместе с ними в воздухе, как пылинки в луче света по имени Юджи Кришнамурти.
Я никогда не забуду, каким был свет в той комнате. Иногда мне хотелось заснять происходящее на видео, но я понимал, что механическое устройство не в состоянии передать окружавшее его пространство — живое, пульсирующее светом и энергией. В то время я не знал, почему рядом с ним было так легко. Присутствие этого непостижимого человека помещало мир туда, где ему и положено быть, — в забвение. Бледные цвета стен, доносящиеся с улицы бормочущие голоса и ощущение прохладного пола под ногами в сентябрьской жаре Мумбая — вот и всё, что существовало. Всё остальное стирали его голос, его улыбка, его выпады. Даже если они оказывались крайне резкими, его комментарии вскрывали рану конфликтующего человеческого сознания.
Он снова говорил о духовности:
— Вы все попались на эту чушь. Я отказался процветать на легковерии и доверчивости людей!
А я процветал на голосе, повторяющем фразу с механической точностью. Он испускал непрерывный поток многогранных вибраций, образующих неповторимую музыку. Вибрации рождались с каждым его вдохом и растворялись снова в одном непрерывном движении. Он вздымал и разрушал мысли подобно океану, ритмично накатывающему на берег и размывающему его своими волнами.
ГЛАВА 12
«Вам не нравится то, что я говорю, потому что это подрывает всю индийскую культуру и психологическую надстройку, воздвигнутую на фрейдистской фальшивке».
До тех пор, пока он не появился, Юджи постоянно спрашивал:
— Где он? Где этот ублюдок?
Махеш Бхатт, его близкий друг, его голос в средствах массовой информации, его контраст и биограф, однажды наконец объявился. Громогласный болливудский режиссёр/продюсер вошёл в комнату так, словно ступил на сцену, рванув на груди мешковатую рубашку и орудуя телефонами, как пистолетами. Этот крупный круглый человек с благородным лицом и огромными драматическими глазами уставился на Юджи. Он был одет в униформу: чёрную рубашку и синие джинсы с отворотами. Сделав театральную паузу и задержавшись в дверях, он крикнул так громко, что мы вздрогнули от неожиданности:
— Я пришёл!
— О Господи! — пробормотал Юджи, отпрянув и закрыв уши руками, а затем закричал на него:
— Эй! Ты где был?
Игнорируя вопрос, Махеш вышел в центр сцены, ступая осторожно, словно охотник, напротив которого находится опасный рычащий и воющий зверь, чувствующий добычу.
— Эй! Ты почему ещё живой?
Неожиданно он превратился в зверя, присмиревшего в присутствии великого волшебника.
— Юджи, нет! Ты меня уже убиваешь! Я же ещё молодой! Мне ещё рано уходить!
Снова превратившись в охотника, он сложил из пальцев фигуру, напоминавшую пистолет, и направил на него.
— Помогите мне! — сказал он нам, стреляя сверкающими глазами по комнате. — Я должен убить его до того, как он убьёт меня!
Снова пригнувшись, дразня и угрожая «пистолетом», не забывая поглядывать на нас, он подошёл совсем близко к Юджи, бесцеремонно плюхнулся на пол и уселся со скрещёнными ногами, бросая взгляды во все стороны. Затем он вцепился в ногу Юджи, а тот отпрянул и с притворным удивлением закричал на Махеша:
— Эй! Ты, ублюдок!
Тогда Махеш схватился за ножку стула и начал трясти её, крича:
— А-а-а-а-а! Юджи!
Вдруг Юджи стал похож на маленькую хрупкую птичку. Махеш снова неожиданно изменился, превратившись на этот раз в дикого, но не опасного кабана, замершего перед хрустальным кристаллом. Юджи опять закрыл уши руками, прижав седые волосы к голове, в то время как Махеш громко затянул мусульманскую молитву: «La ilaha ill Allah hu Akbar!»
Он был просто мощным потоком свежего воздуха. Столько энергии! Он смеялся, когда Юджи в ответ крикнул ему:
