Владимир Дюков - Дао знания. Единство науки и магии. Обучение Силой
Но Германия – богатая страна. В ней все хорошо организовано.
И я плотно сел на социальное пособие. «Злостный социальщик»! Ни забот тебе, ни хлопот. Везде все есть и все доступно. Западный сервис. В какой-то степени я освободился от привязанности к социуму и от повседневных бытовых забот, у меня не было несделанных дел. За квартиру заплачено, на хлеб и воду средств достаточно, а большего мне и не надо было. О чем еще может беспокоиться человек, когда ему тепло и сытно? По сравнению со средним уровнем в России я жил совсем неплохо, даже на социальную помощь от государства. На работу ходить не надо, лишь раз в месяц появляйся за пособием. Непривязанность длиною в месяц…. Но как хочется непривязанности длиною в жизнь, тотальной непривязанности! Безграничной свободы!.. Иисус жил на то, что подадут, Ленин – на доходы своего родового поместья и партийную кассу, а я – на немецкую социальную помощь, но всем нам не надо было заботиться о хлебе насущном: будет день – гарантированно будет и пища. Не об этом ли сказано в Библии?
К освобождению от бытовых повседневных забот (важная составная часть магической идеологии, о которой говорит в своих книгах Кастанеда) добавилось вынужденное одиночество из-за социальной изоляции иммигранта. Это одиночество вывело меня за рамки времени людей, искусственно созданных распорядков и позволило следовать внутренним ритмам природы – «ритмам перемен», наблюдать, как древние даосы, течение энергии в теле и во Вселенной, отдаваясь этому потоку.
Чутко прислушиваясь к ощущениям и желаниям тела, я мог спать, когда хочу, не опасаясь опоздать на работу или на встречу; мог есть, когда хочу – когда тело требует пищи, а не в определенное время обедов, завтраков и ужинов. Мое время не было отструктурировано – я совершенно не представлял себе, что я буду делать в следующий момент. Все возможности были для меня равноценны, у меня не было распорядков и планов. Находясь в таком «взвешенном» состоянии, я стал следовать тонким импульсам – воле Бога, намерению Универсума, вселенской Силе – можно назвать это как угодно.
Итак, я вел образ жизни младенца или дикого лесного зверя, или же тот, о котором говорили просветленные мастера Дзен.
– Учитель, что такое Дзен? – спросил ученик.
– Это состояние. Когда я хочу есть – я ем. Когда хочу спать – сплю, – ответил тот.
– Но ведь миллионы людей делают то же самое!
– Но они не присутствуют в этом, – ответил мастер.
Все жили так же, как я: ели, пили, спали… Так же, да не совсем. Не все, как я, были почти полностью свободны, не привязаны и десоциализированы, были «не в миру», вдали от мирской суеты… Мирское мало касалось меня. И из-за того, что мне совсем нечем было заняться (в социальном плане), я полностью сосредотачивался только на том, что делал в каждый конкретный момент, на том, что делало мое тело – «присутствовал» в любых моих действиях, пребывал в дзеновском «здесь и сейчас».
Чтобы жить в Дзен, надо быть внутренне полностью свободным, ни к чему не привязанным. Надо иметь перед собой бесконечное количество свободного времени. Парадоксальная ситуация – я попал практически в полную десоциализацию, находясь в самом центре цивилизации, а не где-то вдали от людей в гималайских горах или Сонорской пустыне. Хотя вместо кельи или пещеры я жил в современной квартире, но суть – отшельничество, десоциализация – осталась. Абсолютная непривязанность и одиночество. Никто тебя не ждет, и ты никого не ждешь. Что ты есть – что тебя нет.
Опыт социальной изоляции в иммиграции в чем-то схож с тюремным опытом, поэтому некоторые из людей с последним также приходят к интуитивному пониманию структуры Вселенной – имеют «понятия». Через процесс десоциализации прошли не только святые, продвинутые йоги и просветленные мистики, но и многие мастера боевых искусств. Ояма несколько лет жил один в горах, вдали от суеты. Уесиба некоторое время занимался земледелием, проповедуя естественный образ жизни. Он вел натуральное хозяйство, разрушив связи с социальными структурами и организациями.
Так Сила вывела меня из социума, из мира людей. Точно так же однажды, бросив мирские дела и заботы, мирскую суету, уходит из мира, чтобы служить Богу, истый священник. Точно так же уходит из общества отшельник легендарного Тибета.
Такой вот подвиг затворничества и схимничества в современной интерпретации…
Бог – это не мирское. И чтобы понять Его, надо однажды быть не в миру, стать не мирским. Пусть короткое время, но полностью, целиком. А быть не в миру – значит десоциализироваться. Бог скрыт от нас благами цивилизации. Эх, люди гибнут за металл! И предают за него друг друга. И Бога…
И если однажды случится так, что ты полностью выйдешь из мира, то уже никогда не сможешь внутренне вернуться назад, в безумный мир людей – только внешне. Раз познав Бога, уже никогда не сможешь Его забыть… Этот процесс односторонен. Это навсегда. Это точка без возврата.
Обратной дороги нет, и домой нам не дано вернуться уже никогда.
Карлос Кастанеда. Путешествие в ИкстланЕсть, спать – растительное существование. Но этот образ жизни явился лишь прелюдией, подготавливавшей дальнейшие магические процессы. Много факторов соединилось воедино в тот период в моей жизни, но решающую роль сыграло переживание и осознание смерти и нового рождения. Ведь только такой опыт сможет разбудить Дух, который дремлет в каждом из нас. Только такой опыт дает то знание и понимание фундаментальных вселенских процессов, которому не научат никакие профессора.
Сужение круга общения, уменьшение числа людей, знавших тебя прежнего и поддерживающих, фиксирующих твою форму – твои «титулы». Социальная изоляция. Языковой барьер, отдаляющий от людей. Прелюдия одиночества и смерти… Все же достойный противник – смерть. Достойный вызов. Близится смерть социальная – ведь быть «не в миру», значит быть социально мертвым… И не только социальная…
Уехав за границу, я понемногу расставался со своим прошлым, умирал для своей прежней жизни…
Иммигрант всегда будет чужим в иммиграции и уже никогда не будет своим на Родине. Да и той страны, из которой я эмигрировал, нет больше. Конечно, на карте она существует, но это уже совсем другое государство. Ведь сколько сейчас «внутренних» иммигрантов в этой своей чужой стране! Теперь я уже везде иностранец.
И стал я вечным странником – без определенного места жительства – вначале странником по этой Земле, а затем и по мирам иным. И нет у меня больше дома, и потому мой дом везде. Такой вот бродяга по жизни и по пространствам Вселенной… «Жизнь домохозяина – истинное рабство, но свободен покинувший дом», – говорят буддисты. Теперь я всегда в пути, даже когда просто лежу на кровати и смотрю в потолок. Странник… Бродяга… Но интеллектуальный и образованный бродяга, а не деградирующий бомж.
Я изменялся. Модели, работавшие при социализме, оказывались неработоспособными здесь, на Западе. Я был вынужден адаптироваться к новой жизни, принимать непривычные мне стратегии поведения.
Продолжаю выпадать из социума. Незаметно для себя схожу с ума. Становлюсь другим, но другим – тем же самым… При любой трансформации изменяется система ценностей и наступает, как правило, кризис.
В общем, перемяло и переломало меня всего. «Промассировало» хорошенько жизнью, а затем и смертью. И больше нечему стало во мне ломаться. Мягкий я сделался, расслабленный. Бесформенный. Пустой. Вернее, не стало меня – однажды я с удивлением обнаружил, что меня больше нет! Господин Никто – тот, кого на самом деле нет. А того, чего нет, уже не сломать, не смять ничем. Неуязвим тот, кому нечего защищать. Если вас нет, то вам нечего бояться. Нет страданий, потому что страдать некому. И я знал, что выдержу все, так как по сути-то и выдерживать что-либо больше некому, да к тому же и нечего выдерживать – все одно и то же. И жизнь, и смерть даже. По сравнению со смертью все не более чем дуновение ветерка, да и сама смерть, как ветерок, наверное. Однажды я умер – самое худшее, что может быть, со мной произошло… Смерть убила страх смерти во мне. Пройдя через страх смерти, я как бы потерял способность испытывать страх. И я уже не боюсь, а лишь отрешенно наблюдаю свой страх…
Какая разница – осталось тебе жить 50 лет или 5 минут, если жизнь твоя все равно уже прожита? Покой наполняет душу, когда человек переживает свою смерть…
Однажды я понял, что я уже отволновался, – я лишь спокойно наблюдал за своим безумным волнением, совершенно не будучи в него вовлеченным. Я понял, что все – и мои страхи, мои волнения, мои депрессии и радости или еще что-то – всего лишь иллюзии, только различные положения «точки сборки» и ничего более. Что все, что мы делаем, – лишь меняем одну иллюзию на другию. И что есть некая абсолютно неизменная часть меня – моя «самость»… Та часть меня – Я, которая сохраняется неизменной даже после моей смерти. Которая лишь осознает, отрешенно наблюдает мою смерть, как, впрочем, и все остальное происходящее. (Есть и неизменная, вечная часть – «самость» – Вселенной: Бог. Познав «самость» – познаешь Бога в себе…)
