Николай Гайдук - Волхитка
А через несколько дней на маяке обнаружили осёдланную лошадь, на которой скрылся Чистоплюйцев. Но самого беглеца не нашли.
16Год спустя Болеслав Николаевич оказался в Москве в командировке и узнал, что «граф» долгое время жил в столице. Ночью кантовался на вокзалах, а с утра пораньше ехал к новому зданию Президиума Российской академии наук, построенному на Воробьёвых горах. У него там было немало знакомых и даже друзей – среди нескольких тысяч научных сотрудников, среди академиков, которых было сотни три или четыре, среди членов-корреспондентов, числом доходящих до тысячи. Много, много было учёного народа – не протолпишься по коридорам, по всяким приёмным, которые неспроста зовутся предбанниками; взопреешь, пока дождёшься очереди. Но Чистоплюйцеву не занимать упрямства и терпения. Он высиживал длинные очереди, добивался приёма. Сначала он пробился к одному академику-секретарю отраслевого отделения, тот выслушал его и даже «законспектировал» – поминутно всё что-то записывал дорогою сверкающей самопиской. А потом спокойно отфутболил Ивана Ивановича.
– Вам с вашей проблемой, – сказал вальяжный академик-секретарь, – лучше всего обратиться…
– Да ведь это же… – загорячился посетитель, – не моя это проблема! Как вы не поймёте? Сухой потоп – это проблема всей страны! Проблема всех грядущих поколений!
– И всё-таки, – спокойно продолжил академик-секретарь, – с этой проблемой вам лучше всего обратиться в кабинет номер сто тридцать три дробь тринадцать.
– Да я уже там был! Они сюда направили!
– Сюда? Вот ослы… – поднимая трубку, пробормотал академик. – Аллё! Аллё! Да где ж они?.. Нет, не отвечают.
– Вот и я им так сказал, – признался Чистоплюйцев. – Вы ни за что тут, говорю, не отвечаете! Вы тут, говорю, сидите, только штаны зазря протираете!
Академик-секретарь задумался, глядя в окно.
– Ну, а что же им теперь? – пробормотал он. – Без штанов сидеть на службе?
Чистоплюйцев около месяца, если не больше, настойчиво ходил по кабинетам. Потом ему закрыли вход в здание Президиума Российской Академии Наук – мордастые охранники с оружием на толстых бабьих задницах перестали пропускать его на вахте. И тогда он стал звонками бомбардировать кабинеты чиновников, но это было делом бесполезным – секретарши быстро вычислили его и не соединяли со своими шефами. И тогда он стал писать во все инстанции, которых по Москве – не сосчитать. И снова дописался до «турецкого султана». И угодил, в конце концов, на подмосковную «Канатчикову дачу» – психиатрическую больницу имени Кащенко. Там он тоже развивал теорию всемирного сухого потопа… Затем следы Ивана Ивановича пропали. Знакомые коллеги с «Канатчиковой дачи», пожимая плечами, невнятно объяснили Боголюбову: то ли скончался в жёлтом доме вышеназванный граф, то ли сбежал за границу.
Много позже Болеславу Николаевичу попалась в руки зарубежная газета. Чистоплюйцев действительно оказался на Западе. Прекрасный специалист в области биосферных исследований, он вызвал бурный интерес в научных кругах. Американский журналист в беседе с ним воскликнул:
– О! Нам такие «сумасшедшие графья» нужны, господин Чистоплюйцев!..
* * *Будучи в Москве в Министерстве здравоохранения, Боголюбов настоятельно требовал: лечебницу душевнобольных надо срочно убирать из Горелого Бора; находится на месте бывшего тюремного лагеря – это пагубно действует на психику не только больных, но и здоровых: «Не захочешь, да сойдешь с ума!»
В министерстве обещали разобраться, но эти разборки сводились к тому, что Москва строчила казённые бумаги в захолустный Красноводск, а те – из города в район строчили. А из района уже звонили самому Боголюбову, и просили и требовали угомониться.
Замкнутый круг получался.
И опять он ехал в командировку, наивно полагая, что если он лично изложит проблему – его не могут не услышать. А Москва, она ведь зачастую, слышит только себя самоё.
* * *Пока Болеслав Николаевич находился в командировках – чиновники решили сами действовать, порядок в больнице наводить.
Мальчика в белой рубахе с Негасимой Свечою увезли куда-то из Горелого Бора, чтобы, мол, пожара не наделал.
Боголюбов приехал в краевой отдел здравоохранения и стал выпытывать:
– А где он? Куда увезли?
Чиновники вертели глазками – старались не смотреть на него.
– Мы не знаем, где… Мы не имеем права говорить…
– Что значит – не имеете? Какой такой секрет?
– Вы не кричите, Болеслав Николаич. Не надо. Вы же, извините, не у себя в дурдоме.
– Нет, – согласился он, стараясь быть спокойным, – я у вас в дурдоме, это верно.
– А вот хамить не надо!
– И я вам тоже самое хотел сказать!
В общем, в краевом отделе здравоохранения произошел грандиозный скандал. Кончилось тем, что Боголюбов вынужден был покинуть Горелый Бор.
Началась волокита с назначением на новое место. В крайздраве считали Болеслава Николаевича сомнительным человеком, замешанным «в тёмных делах со спекуляцией мёдом». Твердили, что он «создает больным невыносимые условия – психи от него даже сбегают». Короче говоря, доктору вежливо дали понять, что на беловодской стороне с вакансиями туго.
– Может, куда в другую сторону поехать счастья попытать? – подсказал ему один чиновник-доброхот. – В Крым, например.
– А что в Крыму? – угрюмо поинтересовался доктор.
– Там есть одно чудесное местечко в клинике – должность заведующего. Правда, море далековато. Ну, так и наше море тоже скоро будет далеко. – Чиновник улыбнулся, рисуя перспективу: – Старик! Зато под боком у тебя будет плескаться Бахчисарайский фонтан, по которому бродит тень Пушкина, страстно любимого тобой. Рядом – древний пещерный город Чуфут-Кале…
– И что мне в этом городе? В этих пещерах?..
– Да это я просто к примеру. К тому, что там есть куча всяких прелестей, так что, старик, соглашайся, не прогадаешь…
«Старик» – а в последние годы он если не состарился, то сильно повзрослел, заматерел и даже обзавёлся ранними сединами – «старик» отказался. Для него это оказалось делом принципа. Не хотел уезжать побежденным. От графа Чистоплюйцева он знал историю белого храма во ржи, знал, как его далёкий родич – матрос по фамилии Волков, а по существу Боголюбин – последнюю свечу когда-то грудью защищал от пули.
«Мой черед настал теперь! – хмурился доктор. – Надо сберечь от вертопрахов Негасимую Свечу!»
17В небесах над городом – почти не шевеля крылом – едва ль не по целому часу парил какой-то залётный орёл, обладающий фантастическим зрением. «И чего он тут ищет, среди камней? – думал Боголюбов, запрокинув глаза к небесам. – Учитель, помню, говорил мне: орлы и беркуты обладают волшебным глазом, и там, где человек видит простую глянцевую фотографию – орёл может увидеть целое звёздное скопище всевозможных разноцветных точек… А кроме этого, орёл обладает способностью различать цвета – большая редкость среди птиц и животных…»
Болеслав Николаевич – после разговора с чиновниками краевого здравоохранения – глубоко задумался над своим «светлым будущим». Человек задумчивый, как правило, смотрит под ноги – дума голову тяжелит. А Боголюбов наоборот – старался смотреть в небеса, как будто ждал подсказки от Всевышнего. И вот этот могучий орёл, подолгу паривший над городом, и орлиное зрение, способное до мельчайших подробностей рассмотреть фотографию – это была своеобразная подсказка свыше; как в буквальном смысле, так и в переносном.
С юношеской поры Боголюбов занимался фотографией. Нравилось ему снимать пейзажи, делать портреты родных и друзей. И вот теперь – в период вынужденного безделья – вдруг осенило.
Он зашел к знакомому журналисту в редакцию газеты морского торгового порта, перетолковал с ним и временно устроился фотокорреспондентом. А что такое «временно» в России? Бараки – эти временные хибары – десятками годов стоят по нашим городам и весям; люди рождаются там и умирают – поколение за поколением. Или какую-нибудь дорогу построят на скорую руку – временно, конечно, – только сейчас бы машины как можно скорее прошли, а потом уже построят капитальную. Но проходят годы, а старая дорога так и остаётся – на полях или горах – и никто уже не помнит, что она была задумана как «временная».
Вот так же, примерно, вышло и с Боголюбовым. Три с половиной года он проработал «временным» фотокорреспондентом. Неожиданно как-то втянулся он в эту работу. На катерах, на пароходах – и даже на военных кораблях – неоднократно обошёл он окрестные побережья и воочию убедился, как быстро высыхает беловодское море. Береговая линия отодвигалась не по дням – по часам. У Боголюбова на этот счёт накопилось много фотодокументов. И он однажды сделал сердитый репортаж под названием: «Жуткие сказки лукоморья». Но вышел материал с другим названием и половину снимков заменили – получился милый лирический этюд, увенчанный стихами Б. Пастернака:
