Бхагаван Раджниш - Проблески золотого детства
Я ничего не делал, я просто продолжил то, что делал в прошлой жизни. И поэтому в детстве я считался сумасшедшим, эксцентричным, потому что я не давал объяснения, почему я хотел что-то сделать. Я просто говорил: «Я хочу это сделать. У меня для этого есть причины, но я не могу назвать их вам, потому что вы не сможете понять».
Мой отец сказал: «Я не могу понять, а ты можешь?»
Я сказал: «Да, это что-то принадлежащее моему внутреннему опыту. У него нет ничего общего с твоим возрастом, с тем, что ты мой отец. Ты, конечно, можешь понять намного больше, чем я могу понять, но это что-то внутри меня только я могу добраться туда, ты не можешь».
И он просто сказал «Ты невозможен».
Я сказал: «Если бы все приняли это, было бы огромное облегчение. Просто прими меня как невозможного, и я больше не буду для тебя проблемой, а мне самому не придется все объяснять. Я собираюсь делать все, что собираюсь делать. Нет возможности это изменить. Для меня это абсолютно. Дело не в том, будешь ли ты давать мне разрешение или нет».
Такой была моя минера: что бы я ни захотел сделать, я делал.
Я не могу забыть один день… Есть вещи, которые не несут логического смысла, и в них нет уместности, но как-то они остаются в вашей памяти. Вы не можете понять, почему они там, ведь случались миллионы вещей, которые были намного важнее, имели большее значение, и все они исчезли. Но несколько незначительных мелочей вы не можете сказать почему, но они остались, они оставили за собой след.
Одну из таких вещей я помню. Я возвращался из школы домой, моя школа была почти в миле от дома. На полпути росло огромное дерево. Я проходил мимо него, по крайней мере, четыре раза в день: идя в школу, потом посреди дня, идя домой на обед, потом снова возвращаясь в школу, и возвращаясь домой. Поэтому много тысяч раз я проходил мимо этого дерева, но в тот день что-то произошло.
Это был жаркий день, и, подходя к дереву, я вспотел. Я прошел под ним, там было так прохладно, что, не имея никакой мысли, я ненадолго остановился, не зная, почему. Я просто подошел ближе к стволу, сел и облокотился на него. Я не могу объяснить, что произошло, но я почувствовал себя безгранично счастливым, как будто что-то происходило между мной и деревом. Только прохлада не могла быть этому причиной, потому что много раз, потея, я проходил через прохладную тень этого дерева. Я также останавливался, но никогда раньше я не прикасался к дереву и не садился под ним, как будто встречая старого друга.
Это мгновение осталось в памяти как яркая звезда. Многое происходило в моей жизни, но я не помню, чтобы чувство этого уменьшилось: оно до сих пор здесь. Когда бы я ни оглянулся, оно все еще здесь. В тот день я не понял, что произошло, и сейчас тоже не могу ничего сказать, но что-то произошло. И с того дня начались определенные отношения с деревом, которых я раньше не чувствовал даже с человеком. Я стал более близким с этим деревом, чем с кем-то другим во всем мире. Это стало обычной для меня вещью: когда бы я ни проходил мимо дерева, я садился под ним на несколько секунд или несколько минут и просто чувствовал его. Я до сих пор вижу что-то нарастало между нами.
В день, когда я оставил школу и переехал в другой город, чтобы учиться в университете, я покинул своею отца, мать, моих дядей и всю мою семью. Я не был тем человеком, который легко плачет или причитает. Даже когда меня сильно наказывали, кровь могла стекать но моим рукам, но слезы не появлялись на глазах.
Мой отец обычно говорил: «У тебя есть слезы в глазах или нет?»
Я говорил: «Ты можешь разодрать мои руки до крови, но ты не можешь заставить меня плакать и причитать. Почему я должен это делать? Поэтому, что бы ты ни делал - это абсолютно правильно. Я сделал что-то, зная, что это будет иметь последствия. Я никогда не лгу, поэтому нет возможности избежать наказания. Какой же смысл в слезах?»
Но когда я пошел к дереву попрощаться, я начал плакать. Это единственный раз, который я помню за всю свою жизнь, иначе слезы были бы мне совершенно неизвестны. В детве, одна из моих сестер, которую я любил больше, чем других братьев и сестер, умерла. А в Индии у вас дюжина братьев и сестер. Я дразнил своего отца: «Как же ты не смог сделать всю дюжину? - потому что у тебя только одиннадцать детей. Ты должен немного считать, еще только один ребенок».
И он сказал: «Ты мой сын, но ты даже пытаешься шутить надо мной».
Я сказал: «Я не шучу, я просто говорю, что так легко сказать кому-нибудь «дюжина». Если кто-нибудь спросил меня, сколько у тебя детей, я скажу: «Дюжина». Это проще. Ты сделал все ненужно сложным: одиннадцать! Или тебе надо было остановиться на десяти - это кажется достаточным — или на двенадцати, это слишком достаточно. Но одиннадцать? Что это за число?»
Из этих десяти братьев и сестер больше всего я любил одну сестру, которая умерла, когда я был маленьким. Мне была пять лет, а ей было три года. Но даже тогда я не плакал. Я был удивлен и потрясен. Все плакали, и все думали, что я в шоке, потому что я больше всех любил эту сестру. В моей семье все знали об этом, что я любил ее больше всех, и она любила меня так же. Люди думали, что слезы не текли из-за шока, но дело было не в этом.
Когда умер мой дедушка, я не плакал - а он вырастил меня. На мой день рождения он приводил из ближайшего города слона… В Индии слонов держат или короли — это очень дорого: содержание, еда и все услуги, которые нужны слону или святые.
Два типа людей имели их. Святые могли держать слонов, потому что у них было столько последователей; так же как последователи смотрели за святым, они смотрели и за слоном. Рядом жил святой, у которою был слон, поэтому на мой день рождения, дедушка приводил слона. Он сажал меня на него с двумя сумками с серебряными монетами с каждой стороны
Во время моего детства, в Индии, банкнот еще не было; рупия все еще была из чистого серебра. Мой дедушка наполнял две сумки, большие сумки, висящие с каждой стороны, серебряными монетами, и я шел по деревне, разбрасывая их. Так он отмечал мой день рождения. Как только я начинал, он ехал за мной в своей воловьей повозке, в которой было еще больше рупий, и постоянно говорил мне: «Не будь скупым, у меня их достаточно. Ты не можешь бросить больше, чем у меня есть. Продолжай бросать!»
Естественно, вся деревня следовала за слоном. Это была не большая деревня, не больше двухсот или трехсот людей жили там, поэтому я обходил ее по одной единственной улице. Он старался любыми возможными путями показать мне, что я принадлежал королевской семье.
Он любил меня так сильно, что мне невозможно было болеть Сейчас вы не управляете своим здоровьем, но вы можете не говорить ничего о нем. Он впадал в такую панику, даже если у меня немного болела голова. Он впадал в такую панику, что брал свою лошадь, мчался к ближайшему врачу и привозил его. Это была такая проблема, больше, чем головная боль, поэтому я просто молчал, ничего не говоря о ней. Даже когда он умирал у меня на коленях, не было слез. Даже я подозревал, что у меня нет слезных желез.
Но в тот день, покидая дерево, я плакал в первый и последний раз. Это оставляет очень яркое пятно. А когда я плакал, у меня была абсолютная уверенность, что в глазах дерева тоже были слезы, хотя я не мог видеть его глаз, и не мог видеть слез. Но я мог чувствовать, когда прикасался к дереву, я мог чувствовать грусть, и я мог чувствовать благословение, прощание. И это была моя последняя встреча, потому что, когда я вернулся через год, по какой-то глупой причине дерево было срублено и увезено.
Глупая причина заключалась в том, что там делали маленькую мемориальную колонну, а это было самое красивое место в центре города. Это было для идиота. который был достаточно богат, чтобы выиграть все выборы и стать президентом муниципального комитета. Он был президентом, по крайней мере, тридцать пять лет - самое долгое время, когда кто-то был президентом города. Все были счастливы этим, потому что он был таким идиотом, вы могли делать что угодно, а он не чинил никаких препятствий.
Вы могли построить дом посредине улицы, он не вмешался бы, вы должны просто проголосовать за него. Поэтому весь город был счастлив, потому что у всех была полная свобода. Муниципальный комитет, члены, клерки и главные клерки - все были счастливы. Все хотели, чтобы он вечно оставался президентом, но даже идиоты умирают, к счастью. Но его смерть была несчастной, потому что все искали место, чтобы поставить ему памятник, и срубили дерево. Теперь этот мраморный камень стоит там вместо живого дерева.
Я не забываю ничего, но есть столько, о чем можно рассказать, а язык имеет одно измерение. Он одномерен вы можете пойти только по одной линии - а опыт имеет много измерений, он двигается по тысячам линий. Проблема у так называемых ораторов - что сказать. Моя проблема не в том, что сказать, потому что столько ожидает, чтобы было сказано, стучится со всех сторон и просит: «Пустите меня». Поэтому я ухожу… но не стесняйтесь напоминать мне.
