Аксентий Бескровный - Исцеляющее Безумие
Обзор книги Аксентий Бескровный - Исцеляющее Безумие
Волк между строчками
На землях, где над восприятием властвуют безумные наслоения безумных образов – к исцелению ведет лишь ответное безумие. Здесь это напутствие на каждой пылинке высечено. На каждом кирпичике и блоке каждого здания, в каждом взгляде, в каждом движении и в каждом вздохе. Было бы поспокойней, не будь у восприятия силы менять пространство. Но сила есть. Никуда не уходит, что ты о ней ни говори. Та самая извечная и мистическая сила, которую воспевают еще с тех времен, когда и песен-то не было
Проще всего отмахнуться: и времена те прошли, и вообще – дремучий и дикий бред это все. И ведь отмахиваемся. Посылаем силу ко всем чертям своего восприятия. Сила, впрочем, в столь сомнительное и гаденькое место не уходит. Сила остается и продолжает делать то, что делала во все времена – продолжает быть силой.
И первое, что противостоит безумию в ореоле обитания одурманенного собственной слепотой человека – это безумие силы.
Впрочем, сама по себе сила к безумию отношения не имеет. Безумие – это пробоина в твоем восприятии, в которую та самая сила неотрывно смотрит. Суть же этой пробоины в том, что это – единственное живое место, которое от тебя осталось. По крайней мере, если говорить о том моменте, когда сила сверлит взглядом твою спину, а ты, отвернувшись, самозабвенно выковыриваешь себе глаза нужным твоей ячейке восприятием.
Так и живем. Каждый в своей ячейке.
Жизнь в силе, сила в пробоине, пробоина в восприятии, восприятие в ячейке, ячейка в обществе, общество в яйце, яйцо в утке, утка в зайце. А заяц в ужасе от такого расклада. Заяц от него бежит и своими задними мыслями понимает, что такие странные внутренние процессы его все ж добьют и от еще большего страха прыгает уже и от этого осознания. Потому что осознание зайца говорит о том, что скоро зайца порвут изнутри и он сдохнет. Вот и прыгает себе заяц: от безумия этого осознания. От силы прыгает. От волка своего.
А ты сейчас – глубоко в зайце.
Безумному восприятию – безумные образы по рецепту. Исцеляйся, чтобы прогрызть зайца. Или надейся оказаться вместе с зайцем в волке. Есть и иные пути освобождения из метафизического зверя, но ты ими ходишь по умолчанию.
Ты – в зайце. Заяц – в твоем разуме. Разум – в перспективе обеденного меню волка. А что до волка, то он тут, между строчками.
Спорный вопрос
Шаман – он и в Африке шаман. Но тут все зависит от того, откуда восприятие пляшет. Если от того, что шаман может быть ненастоящим шаманом и настоящим, то начинается умозаключительная ересь и поиск смыслов в таких сложных местах, где смыслы не водятся и вовсе.
Сразу же можно отсечь дорогу в дебри: настоящий шаман может быть только среди эвенков. Потому как «шаман» – это не кто-то, а эвенкийское слово. И иных разрешенных вопросов по этому поводу быть не может.
У эвенков – настоящий шаман. У бурят – настоящий боо. У алтайцев – настоящий кам.
Все же, что вне границ корней слова – настоящим и ненастоящим на основании каких-то ограничительных признаков называть опрометчиво. Особенно, если имеем дело со значением слова в широком, а не локально-географическом смысле.
Если есть необходимость в шамане – появляется то, что делает возможным становление шаманом. Появляется возможность – появляется человек, который этим самым шаманом становится. Как его при этом называть будут – дело десятое. А как он сам себя при этом назовет – иногда и вовсе не важно.
Необходимость в шамане складывается из всяческих личных необходимостей в шаманстве, обитающих в пространстве. От людей ли они берутся, не от людей ли. Есть личная необходимость – есть возможность ее разрешить. Есть множество личных необходимостей – есть возможность появления того, кто этими необходимостями живет.
Но для того, чтобы быть причастным к шаманству – шаманом становиться не обязательно. Шаман и шаманство друг от друга вполне отделяются. Человек и шаманство – это естественная потребность в работе с личной периодичной необходимостью в контакте с силой. Шаман и шаманство – это когда необходимость в контакте струится кровью по жилам, а пробоина в восприятии широка настолько, чтобы замещать собой восприятие целиком.
Кровь, впрочем, тоже вопрос деликатный, но разрешаемый. Есть традиция, есть безумие. Традиция – исцеляет. Безумие – позволяет исцелиться. Традиция – путь преемственности. Но аксиома любого пути преемственности подсказывает: что ни говори, а кто-то был достаточно безумным, чтобы оказаться первым. Безумие – эхо пути первого шамана. В условиях без четкой традиции, без утвержденного в пространстве шаманства и шаманов – есть потребность в дороге первого шамана и в безумии, которое способно утвердить и создать традицию.
Городские кочевья
Хорошие условия для возникновения шамана, шаманства и традиции шаманства – среди кочевников.
И города – сплошное кочевье. Безумная степь. Только кочует в нем не сколько тело, сколько восприятие. И задачи здесь другие. Но условия – подходящие.
Города и цивилизация – степь и пустыня. Восприятие – лошадь. Необходимость в шаманстве – юрта. Безумие – очаг юрты. Сила – вечное неизменное небо над всеми нами.
Удерживаешь восприятие на месте, и ты – степь и пустыня. Отпускаешь и пускаешься следом – кочевник. Но что ни делай – над тобой по-прежнему небо.
Кочевник кочевника, как водится, издалека видит. Тем более – в степи. И уж тем более – в степи уравненных восприятий, когда речь идет о кочующем и живом видении. Кочевник кочевнику – родич только потому, что они вообще встретились и друг друга увидели. Здесь родство за рамки крови выходит. Родство осознания, родство условий, родство необходимостей.
Незримая кровь восприятия течет в жилах незримых путей и утверждает под небом все новые степные «городские» племена и традиции. Архаика в чистом виде. И никуда от нее не денешься. То, что работало тысячи лет назад – работает и процветает сейчас. Работает, подтачивает угловатую картину «городского» мира, резонирует с безумием и позволяет оставаться живым даже здесь.
В твоем восприятии главенствует Вавилон. В моем – степь.
Если сравнять Вавилон с землей – все становится на свои места.
Болезнь восприятия
Есть болезни тела. Есть болезни разума. Есть болезни души. Есть болезни восприятия. Даже болезни теней есть. У всего свои болезни. И болезнь одного, как водится, имеет свойство увлекать за собой, как в упряжке, болезни всего остального. Болезни – уравновешивают. Задача исцеления состоит в том, чтобы достигнуть равновесия без помощи недугов.
В городе наиболее опасны болезни восприятия. Потому что зараженное восприятие совершенно не воспринимает, что в нем вообще что-то болит. Это – защитная реакция вируса. Чувствительность загоняется под наслоения и человек воспринимает мир наслоением, а не центром.
Осознание посредством наслоения может допускать в себя лишь те процессы, которые находится в сфере наслоения. Мир есть плоский круг внутри забора, а за забором ничего нет. Забор держится на трех дохлых, с душком, китах – страхе, слепоте и безысходности. Тела китов валяются на черепахе, а черепаха помирает от всего этого со смеху. Сверху на всем этом сидит человек и до экстаза упивается умозаключением о том, что «земля имеет форму шара». Этот и подобные ему тезисы с точностью отображаются одним магическим всепоглощающим словом, начертанном на внутреннем крае ограждения, чтобы человеку было что созерцать, появись вдруг такая необходимость у восприятия.
Такое вот красочное окно во внешний мир – слово «хуй» на заборе.
Пробоина в плоский мир
Но в заборе – дыра. Этот забор без дыры существовать не может. Не будь дыры – не будет ни забора, ни восприятия, вообще ничего не будет.
Дыра ведет непосредственно в небо. Если сильно повезет – с неба упадет инструмент для устранения забора. Назовем его топором. Если повезет очень сильно, то топор упадет не в руки, а непосредственно в голову. В этом случае вся работа свершится сама собой вместе с ликвидацией самого источника проблем – крыши.
Случится ли судьбоносный крышеснос волей провидения, или же забор придется ломать своими силами – за ним встретится видение подлинного плоского мира и ряд удивительных осознаний. Осознание первое: никакого забора не было. Второе: тебя самого – тоже не было и быть не могло вовсе, ибо ты существовал в месте, которого не существовало. Третье: несмотря на то, что ничего не было, что-то все же происходило, а ты в это время где-то существовал.
