Сергей Ольденбург - Конфуций. Будда Шакьямуни
Удрученный болезнью, он шел по бесплодным и пустынным местам, изредка обращаясь к своему спутнику со словами, показывающими печальное настроение его духа. Он говорил о недолговечности и о смерти, о непрочности счастья и надежд и оплакивал горестную судьбу людей.
Мучимый сильной болью в спине, которой он страдал всю жизнь, он часто останавливался в пути и отдыхал под тенью деревьев и наконец с трудом дошел до окрестности Кушинагары.
Здесь силы совершенно покинули его, он почувствовал сильную, невыносимую жажду. Ананда принес ему воды, чтобы несколько утишить страдания Шакьямуни, и затем приготовил ему ложе под тенью дерева сала.
Шакьямуни, по индусскому обычаю, лег головой на север. Наступали последние минуты жизни Шакьямуни; перед смертью он еще раз завещал Ананде строго хранить его учение и затем погрузился в созерцание.
Ананда с горестью смотрел на предсмертное томление своего брата, друга и наставника — жизнь постепенно оставляла изможденное тело великого учителя; перед тем как испустить последний вздох, Шакьямуни произнес: «Ничто не вечно!»
Он умер около 543 года до P. X.
Ананда, оплакав смерть учителя и покрыв его труп, отправился с печальной вестью в Кушинагару.
По просьбе Ананды жители Кушинагары приготовили все необходимое для торжественного сожжения праха усопшего учителя и воздали смертным останкам его царские почести.
Узнав о смерти учителя, Кашьяпа и другие ученики поспешили прибыть в Кушинагару.
После семидневных приготовлений тело с большой торжественностью и великолепием было вынесено к восточным воротам города и возложено на костер для сожжения.
После сожжения пепел был собран в золотую урну, и в честь великого учителя было устроено семидневное торжество. Впоследствии на месте сожжения тела Шакьямуни была поставлена ступа[6] с надписью. По некоторым легендам, из-за споров о чести хранения печальных останков учителя ученики забыли даже преподанные им правила кротости.
Так умер великий религиозный реформатор Индии, провозгласивший равенство и солидарность всех людей в духовном отношении и сильно пошатнувший кастовые традиции.
Шакьямуни не оставил после себя никаких письменных сочинений; сохранению его учения потомство обязано счастливой памяти его постоянного спутника Ананды и других учеников. В последнем обстоятельстве нет ничего удивительного — необыкновенная память индусских браминов признается многими известными европейскими ориенталистами. Например, Макс Мюллер[7] говорит, что если бы по какому-либо случаю все священные книги браминов вдруг были уничтожены, то их легко можно было бы восстановить с помощью знающих наизусть эти книги слово за словом, слог за слогом. Так передавалось и учение Шакьямуни. По смерти учителя Кашьяпа, занявший его место, собрал всю его метафизику, Ананда — правила морали и афоризмы и Упали — правила аскетики. Устно учение передавалось около 300 лет. Наконец, при царе Ашоке (259–222 годы до Р.Х.)[8], после третьего буддийского собора в Паталипутре учение было записано на пальмовых листах по приказу царя. Все учение Шакьямуни было собрано в трех книгах, известных под названием «Типитака» («Три корзины») — Суттра, Виная и Абхидхамма-питака.
В первой заключаются поучения, проповеди и афоризмы Шакьямуни, предназначенные и для духовных и светских последователей его учения. Во второй, то есть в Винаепи-таке, содержатся предписания и правила образа жизни бхикшу, и, наконец, в третьей — Абхидхамме-питаке — находится метафизическая часть учения Шакьямуни, доступная только людям, достигшим высшей степени духовного и нравственного совершенства.
При Ашоке учение Шакьямуни достигло апогея своего развития в Индии и сильно распространилось в соседних странах, но затем значение его в Индии стало умаляться, и, хотя оно еще долгое время держалось в ней рядом с брахманизмом, последний вытеснил его из Индии, и в настоящее время собственно в Индии, как это видно по статистическим данным о народонаселении, взятым нами из «India office», буддистов насчитывается всего около трех с половиной миллионов из 270 миллионов всех жителей, последователей браминской религии 190 миллионов[9]. Но зато он утвердился в других странах. К таким странам принадлежат: Индокитай, Китай, Япония, Монголия, остров Цейлон и др., где всех последователей учения Шакьямуни насчитывается около 400 миллионов (по другим сведениям, всего только 150 миллионов)[10]. Но и в тех странах, где буддизму удалось водвориться, он не сохранился в первоначальном виде. Повсюду он смешивался с туземными религиозными верованиями и, таким образом, в течение своего продолжительного существования выродился почти в такую же чудовищную систему нелепых суеверий и жреческого деспотизма, как и браминство.
Простое учение Шакьямуни под влиянием чуждых религий обратилось даже в грубое идолопоклонство; развитие внешних форм, обрядности заменило основную черту этого учения — мораль, сильно затемнило первоначальный смысл учения и сделалось не только для большинства верующих, но и для избранного меньшинства сущностью религии. Например, мы знаем, что Шакьямуни совершенно не признавал богов, в смысле браминской теологии, и сам себя не выдавал за божество, а только за обладателя мудрости и истины; но большинству его последователей было трудно отрешиться от проникших в кровь и плоть прежних религиозных убеждений, и они признали многих богов браминской и других религий, и сам учитель в их глазах делался постепенно все более и более необыкновенным существом и постепенно превратился в божество, ставшее во главе других богов. Сначала на него смотрели только как на образец нравственного совершенства, затем как на властителя мира, и наконец он сделался чисто отвлеченным догматическим понятием.
Приложение
Дхаммапада
1. Дхаммы обусловлены разумом, их лучшая часть — разум, из разума они сотворены. Если кто-нибудь говорит или делает с нечистым разумом, то за ним следует несчастье, как колесо за следом везущего.
2. Дхаммы обусловлены разумом, их лучшая часть — разум, из разума они сотворены. Если кто-нибудь говорит или делает с чистым разумом, то за ним следует счастье, как неотступная тень.
3. «Он оскорбил меня, он ударил меня, он одержал верх надо мной, он обобрал меня». У тех, кто таит в себе такие мысли, ненависть не прекращается.
4. «Он оскорбил меня, он ударил меня, он одержал верх надо мной, он обобрал меня». У тех, кто не таит в себе такие мысли, ненависть прекращается.
5. Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она. Вот извечная дхамма.
6. Ведь некоторые не знают, что нам суждено здесь погибнуть. У тех же, кто знает это, сразу прекращаются ссоры.
7. Того, кто живет в созерцании удовольствий, необузданного в своих чувствах, неумеренного в еде, ленивого, нерешительного, — именно его сокрушает Мара[11], как вихрь — бессильное дерево.
8. Того, кто живет без созерцания удовольствий, сдержанного в своих чувствах и умеренного в еде, полного веры и решительности, — именно его не может сокрушить Мара, как вихрь не может сокрушить каменную гору.
9. Кто облачается в желтое одеяние, сам не очистившись от грязи, не зная ни истины, ни самоограничения, тот недостоин желтого одеяния.
10. Но кто избавился от грязи, кто стоек в добродетелях, исполнен истины и самоограничения, именно тот достоин желтого одеяния.
11. Мнящие суть в несути и видящие несуть в сути, они никогда не достигнут сути, ибо их удел — ложные намерения.
12. Принимающие суть за суть и несуть за несуть, они достигнут сути, ибо их удел — истинные намерения.
13. Как в дом с плохой крышей просачивается дождь, так в плохо развитый ум просачивается вожделение.
14. Как в дом с хорошей крышей не просачивается дождь, так в хорошо развитый ум не просачивается вожделение.
15. В этом мире сетует он и в ином — сетует. В обоих мирах злочинец сетует. Он сетует, он страдает, видя зло своих дел.
16. В этом мире радуется он и в ином — радуется. В обоих мирах творящий добро радуется. Он радуется не нарадуется, видя непорочность своих дел.
17. В этом мире страдает он и в ином — страдает, в обоих мирах злочинец страдает. «Зло сделано мной», — страдает он. Еще больше страдает он, оказавшись в беде.
18. В этом мире ликует он и в ином — ликует, в обоих мирах творящий добро ликует. «Добро сделано мной!» — ликует он. Еще больше ликует он, достигнув счастья.
19. Если даже человек постоянно твердит Писание, но, нерадивый, не следует ему, он подобен пастуху, считающему коров у других. Он непричастен к святости.
20. Если даже человек мало повторяет Писание, но живет, следуя дхамме, освободившись от страсти, ненависти и невежества, обладая истинным знанием, свободным разумом, не имея привязанностей ни в этом, ни в ином мире, — он причастен к святости.
