Гарт Каллахан - Записки на салфетках
Но, самое главное, тут-то я и осознал, что по-прежнему жив. Надеюсь, этот кошмар закончится. Можно будет снова стать мужем, отцом, сыном, братом и служащим. Я перестал быть пациентом.
Урок № 23Читай рекомендованную литературу
Я выбрал курс европейской экономики, учась в Нью-Йоркском государственном университете в Осуиго. Не помню почему. Меня не особенно интересовала экономика, а европейская экономика, пожалуй, и того меньше. Тем не менее так уж получилось. На курсе была обширная программа обязательного чтения, но список рекомендованной литературы был вдвое длиннее.
Я отставал от занятий и к середине семестра вытягивал на твердую «тройку». Большинство моих однокурсников были в такой же ситуации, но я чувствовал, что это не предел моих возможностей.
Я решил провести некоторое время в библиотеке и взглянуть на рекомендованные для чтения материалы. Там оказалось много такого, что можно было непосредственно применить к изучаемому курсу, и я начал лучше понимать этот предмет. Отличником по европейской экономике мне все равно не бывать, но я совершенно точно собирался заработать что-нибудь получше «тройки».
Когда объявили дату заключительного экзамена, профессор дал нам знать, что можно будет пользоваться своими заметками. Я провел в библиотеке не один час и заполнил множество страниц выписками из рекомендованных для чтения материалов.
В жизни будет много такого, что ты будешь обязана делать. Но не упускай из виду и то, что просто рекомендуется делать. Это может здорово облегчить тебе жизнь.
Глава 6
Послания со смыслом
«Нормальный» – это цикл в программе стиральной – машины. Будь потрясающей. –
Автор неизвестенЯ стоял в кухне у рабочего стола, нарезая брусочками морковь. Спина болела, и я подтянул к себе кухонный табурет, чтобы ненадолго присесть. Доктор Брэдфорд говорил, что многие пациенты способны вернуться к обычной работе за письменным столом через пару недель после операции. Не знаю, кто такие эти «многие» пациенты, но я едва передвигался по дому в халате.
Я попытался стряхнуть негативные мысли, но они липли ко мне, как паутина. Хорошее самочувствие возвращалось не так быстро, как хотелось бы; бóльшую часть времени я ощущал усталость и боль. Я чувствовал себя неудачником.
От болеутоляющего я то и дело спонтанно задремывал и нередко мог проснуться, продолжая разговор, начатый несколькими часами ранее. Я перестал принимать эти лекарства примерно через неделю после операции. Мне и так хватало путаницы в жизни.
Мы с Лиссой и Эммой пытались постепенно вернуться к «нормальному» ритму жизни. Рождественская передышка закончилась. Наступил новый год. Эмма снова пошла в школу. Лисса вернулась к работе, теперь уже на полную ставку, а не с частичной занятостью. Несмотря на «успешную» операцию, мы боялись. Мы знали, что медицинские счета будут накапливаться, и нам понадобится больший приток средств. И хотя мы не заговаривали об этом вслух, полагаю, и я, и Лисса думали о том, что ей необходима стабильная работа на случай… ну, на тот случай, если произойдет немыслимое.
Я определенно не был «в норме» – и жаждал нормальности. Тогда я этого еще не понимал, но моей жизни уже никогда не суждено было стать нормальной. Нам предстояло то и дело переустанавливать понятие нормы.
Несмотря на то что операция осталась позади, я по-прежнему боялся умереть преждевременно. (Кстати, что это такое – преждевременная смерть? И кто это решает?) Каждую ночь я просыпался либо от боли, либо от жутких кошмаров. У меня никогда прежде не было кошмаров, связанных с насилием. А теперь… Иногда насилие совершалось в отношении меня («плохие парни» вламывались в наш дом или нападали на мою семью); иногда источником насилия был я сам (бил кого-то по лицу или безжалостно набрасывался на кого-то). Эти сны меня нервировали. Я-то считал себя уравновешенным человеком…
В середине января я приступил к работе, став управляющим национальной службой сбыта в компании «Диш Нетворк», и вылетел в Денвер – спустя месяц и один день после операции. На самом деле я был не готов вернуться к работе. У меня сердце разрывалось, когда пришлось покинуть жену и дочь на целую неделю. Мало того, я еще не оправился и страдал от боли – физической, эмоциональной, психической и душевной.
Неделя прошла довольно быстро, и я полетел домой, благодарный за возможность снова увидеться с семьей. Было ясно, что ради новой работы придется немало поездить, но это не мешало необходимости отъезда каждый раз надрывать мне сердце. Несмотря на то что битва с раком была закончена, она оставила на мне глубокие шрамы. Я цеплялся за свою семью, отчаянно желая быть с теми, кого любил. Несмотря на успешную операцию, на самом деле было неизвестно, сколько времени мне осталось. Как только начинаешь остро осознавать свою смертность, уже трудно снова надеть на глаза шоры.
Каждое утро я поднимался с постели первым. Я – типичный «жаворонок», из тех, кто умеет ценить предрассветную темень и покой, который она дарует. Поэтому часто именно я упаковывал обеды для Эммы – и всегда улучал минутку, чтобы написать для нее записку на салфетке.
После постановки диагноза я, бывало, каждое утро сидел и тупо смотрел на пустые салфетки. Хоть мне и не хотелось это признавать, я боялся, что эти записки могут стать единственным, что однажды останется Эмме от меня. Я начинал смотреть на них как на единственную возможность изложить те уроки, которые необходимо было преподать, – будто это книжка «маленьких жизненных инструкций». Эмме только что исполнилось двенадцать; она вот-вот станет подростком. С какими трудностями ей придется иметь дело изо дня в день?
Я знал, как сложно в эту пору справляться с давлением среды сверстников. В сущности, в последние несколько лет я стал повторять одну фразу всякий раз, когда прощался с ней, – будь то дома, когда сам уходил на работу, или в машине, если отвозил ее в тот день в школу. «Будь собой!» – говорил я с улыбкой.
Не знаю, почему именно эта конкретная фраза стала для меня так важна. Я никогда не чувствовал себя комфортно, будучи собой, пока рос в маленьком Порт-Лейдене. Это городок на шесть сотен жителей, людей, жизнь которых никак нельзя назвать легкой. Тамошние жители в основном работают руками. Это фермеры, лесорубы. В цене спортивность и прагматизм. А я был умным ребенком, который любил научную фантастику и просто не вписывался в этот мир.
Когда я учился в шестом классе, некоторые учителя стали брать меня под крылышко, поощрять мои академические усилия. Причем настолько, что, поступив в старшие классы, я уже преуспевал в учебе. У меня даже был свой наставник-консультант, мистер Максуини, который добыл мне стипендию для учебы в Германии.
Я не говорил по-немецки. Никто из моих родителей ни разу не покидал пределов США. Но я каким-то образом понял – с того момента, как мой учитель об этом упомянул, – что получу эту стипендию. Что буду жить в Германии.
Так и случилось. Я провел целый учебный год, живя в приемной семье в пригороде Геттингена. После жизни в нашем маленьком городке на шестьсот душ в северной части штата Нью-Йорк я попал в кипящий жизнью мегаполис, где все, буквально все, было мне чуждо.
Это явилось для меня поворотным моментом. Уехав в Германию, я стал собой. Ни у кого не было в отношении меня точки отсчета. И я думал, что немецкие дети все равно отличаются от меня. Если они были странными для меня, то и я могу быть странным для них. Наконец-то я почувствовал, что могу быть тем, кто я есть.
Я не хотел, чтобы Эмме пришлось ждать так долго или уезжать так далеко, в чужую страну, чтобы почувствовать себя комфортно «в собственной шкуре». Поэтому вдобавок к моему ежедневному воззванию «будь собой» эту тему подхватили и записки на салфетках. Я хотел, чтобы она доверяла себе. Не заботилась о том, что подумают другие люди, особенно когда речь идет о вещах поверхностных.
«Оглядывайся только на себя, – написал я. Потом добавил: – Ты уже знаешь правильный путь. Это твой выбор – принять верное решение».
Я посмотрел на написанное с гордостью. Это было именно то чувство, которое я хотел выразить. Сказать, что я ей доверяю. Что в ней самой есть все, что ей нужно.
Я знал, что на следующий день мне придется ехать на работу, поэтому взял еще одну салфетку. Я часто оставлял Лиссе стопку надписанных салфеток, чтобы она вкладывала их в коробку с обедами Эммы в те дни, когда меня не было дома. Я подумал о том, чтó Эмма может чувствовать в связи со всем, через что мы проходим как семья. И выбрал японскую пословицу, которая всегда много для меня значила:
