Мартин Винклер - Женский хор
– Почему вас назвали «Багия»?
Молодая женщина вздохнула:
– Это арабское имя, означает «очень красивая, невероятной красоты», но мои родители выбрали его еще и потому, что познакомились в Бразилии.
Джинн наклонила голову и продолжала смотреть на Багию, как будто поверх воображаемых очков.
– Ага… Они… родом из Бразилии?
– Они родились во Франции, но их бабушки и дедушки бразильцы. Они познакомились во время путешествия на родину, когда забирали багаж в аэропорту Сан-Паулу. Если бы я была мальчиком, они бы назвали меня Поль.
– Итак, – сказала Джинн, вздохнув так, как вздыхают, выходя из воды, – думаю, я знаю, что с вами произошло.
Она встала, обошла вокруг стола, села возле Багии и стала объяснять ей ход своих мыслей.
В тот момент я понял, что больше для них не существую, незаметно вышел и заперся в кабинете Анжелы. И разрыдался.
В тот момент я не смог бы объяснить, почему я плачу, почему я так растроган. А потом, рассказывая об этой консультации Алине, я вдруг все понял.
Джинн – в высшей степени блестящий интерн, и я думаю, что больше всего меня в ней поразил ее давний интерес (насколько я понял, этот интерес возник у нее в самом начале учебы) к гинекологической хирургии. Однако, по ее мнению, хирургические методы – не цель, а средство. Чтобы понять, что происходит с ее пациенткой (Багия выбрала Джинн, в этом нет никаких сомнений, и это второй случай за сутки, когда пациентка выбирает ее на моих глазах и Джинн принимает этот выбор без малейшего колебания), она действовала (ты будешь смеяться) как Шерлок Холмс в медицине: маленькая девочка, которая в подростковом возрасте становится мальчиком, родители родителей которой родом из Сан-Паулу, – все это указывает на дефицит 5-альфа-редуктазы [59] , и если бы Багия родилась и жила в Бразилии или в Сан-Доминго, где этот передаваемый признак встречается довольно часто, там бы это никого не удивило.
Но здесь, во Франции, чтобы додуматься до такого, нужно быть, так сказать, стреляным воробьем в вопросе половой дифференциации. Из-за всего этого мне захотелось плакать: все в этой консультации – боль Багии, стена молчания между ее родителями, непроходимая тупость врачей, к которым она обращалась, ее заточение в одежде, чудесная встреча со Стефанией, мгновенное взаимопонимание с Джинн, «искусная неопытность» последней, ее задумчивость и одновременно готовность помочь и объяснение, которое она изумительно точно нащупала с чувством, интуицией и воображением , – все это заставило меня вспомнить о том, каким интерном был я тридцать лет назад, когда, зная мою одержимость вопросом половой дифференциации, Оливье попросил меня взглянуть на его «пациентку Альфа».
Сейчас же чувство, заставившее меня разрыдаться, было remake своего рода «примитивной сцены», сцены рождения призвания. Да, я знаю, о чем ты думаешь: я склонен видеть такие знаки повсюду. Но что в этом плохого? Это никому не вредит.
Я не знаю, что стало с моей пациенткой Альфа. Я не знаю, положительным или отрицательным образом отразилось на ее жизни то, что я сказал и сделал в тот единственный раз, когда ее видел. Я ничего не знаю ни о ней, ни о том, что с ней стало. И возможно, никогда не узнаю.
Но сегодня я подумал, что это неважно. Я чувствовал с самого первого дня, что Джинн – не кто угодно. Все, что произошло за эти несколько дней, укрепило мое убеждение: в доспехах Жанны Д’Арк-врача, Джинн на самом деле кузина Баффи, охотница на драконов: целительница истинная, твердая, самая-самая настоящая. Одна из тех редких целителей, в которых остро нуждаются пациенты обоих полов , а в первую очередь те, кого больше всего презирают и с которыми обращаются хуже всех. Ситуация Багии трудная, но она встретила человека, который ее понял, принял такой, какая она есть, который будет поддерживать ее и помогать ей со всей чуткостью, умом и силой, в которых она так нуждается.
Мне бы хотелось оставить Джинн здесь на полгода и даже на больший срок, если бы у меня была должность, которую я мог бы ей предложить. Завтра я буду с грустью смотреть, как она уходит (пройдет ровно неделя, как она здесь), но мне становится спокойно при мысли о том, что в другом месте (будет лучше для всех, если она пойдет работать туда, где сможет убить больше драконов и взять больше крепостей), что бы ни случилось и где бы она ни оказалась, она будет совершать великие дела: исцелять и творить добро.
НАПОМИНАНИЕ
Мобильный зазвонил как раз в тот момент, когда я парковалась во дворе здания. Матильда Матис. Ах да, точно, презентация завтра вечером. Что делать? Отвечать или нет?
Я решила не отвечать. Вышла из машины и пересекла двор; благодаря полной луне на безоблачном небе было светло как днем. Вдруг – бип! – голосовое сообщение , а пока я ждала лифта, телефон зазвонил снова. Ага, в лифте телефон не всегда ловит сеть. Перезвоню ей, когда выйду из лифта. На лестничной площадке я достала ключи, бип! – новое голосовое сообщение , – но дверь открылась прежде, чем я успела поднести ключ; на пороге стояла Сесиль, ее волосы были вымыты и красиво уложены, от нее приятно пахло мылом и шампунем. Я разрешила ей пользоваться своим гардеробом, и теперь на ней были мои джинсы и просторная безрукавка. Если бы не круги под глазами (хотя уже менее заметные, чем накануне), капельница на колесиках и жилет на плечах, который постоянно сползал – она смогла просунуть в пройму только одну руку, – она была бы очень похожа на девушку, которая ждет в гости подругу.
Пахло не только мылом, но и…
– Ты готовила?
– Да. Не нужно было?
– Напротив, ты должна есть. Пахнет вкусно. Что это за блюдо?
– Я нашла налима в морозилке.
– Налима? Я не знала, что – наверное, его купил Жоэль – он у меня есть.
– Было еще мясо, но я подумала, что вечером вы предпочтете рыбу.
Я положила сумку и посмотрела на Сесиль:
– Ты не обязана мне готовить.
– Знаю. Но мне захотелось. Можно?
– Конечно…
Я посмотрела на нее и решила играть открыто:
– Могу я быть с тобой откровенна?
– Почему вы спрашиваете? Разве раньше вы не были откровенны?
Она пожирала меня глазами. Ну и натерплюсь же я еще с этой малявкой…
– Я привела тебя сюда по нескольким причинам. В маленьком отделении было неудобно, в отделении гинекологии тебя нашли бы мать и ее два идиота, в другое отделение тебя бы не взяли. Я подумала, что с антибиотиками ты быстро поправишься, но…
– Вы не собираетесь держать меня здесь вечно…
– Нет…
– Знаю, и если вдруг вы об этом уже думали, то да, я к вам неравнодушна, да, да, я знаю, что это потому, что вы меня спасли и вылечили, так случается во всех фильмах сплошь и рядом между медсестрами и ранеными на войне… – она мне подмигнула, – тогда почему мне нельзя? И наконец, да, да, да, я отлично поняла, что вы предпочитаете мужчин, так что приставать я к вам не буду.
Слава богу.
Я переставила сумку в другое место и сделала вид, что проверяю почту, чтобы она не заметила, что я покраснела до корней волос.
– Прости, я не хотела тебя задеть…
– Но это меня не задело! Это очень даже мило, что вы не хотели меня огорчать!
– А… кто тебе сказал, что я люблю мужчин?
– Ну, прежде всего… Не знаю, как объяснить, но это чувствуется. И потом, здесь много фотографий, на которых вы с этим парнем. А на вашего папу он не похож.
– Правда? (Я же все их убрала, чтобы больше не…) Где ты их нашла?
– Одна висела сбоку на холодильнике, вторая – на стене над вашим письменным столом, вон там, затерянная среди тысячи других, а третья – в рамке в вашем выдвижном ящике, под вашими sweat-shirts. Что-то мне подсказывает, что у вас с ним еще не все кончено…
Я посмотрела на потолок, повернулась к ней (дорогая, если бы ты знала, как ты мне осточертела!) и холодно спросила:
– Почему ты так решила?
Она расхохоталась:
– Вас так легко разозлить, это очень мило! Как же вам удалось сохранить спокойствие перед Жан-Пьером?
– Перед идиотами я спокойствия не теряю.
– Ах! Тогда он должен быть суперчутким и мегаумным, чтобы настолько свести вас с ума…
Если бы ты только знала… Я увидела, как она прикусила губу и улыбнулась. Но ты это знаешь, мелкая дрянь! Мне действительно захотелось… но нет, я опускаю руки. Сегодня вечером этот напиток будет для меня слишком крепким.
– Я пойду в душ, ничего?
– Конечно, ничего. Рыба подождет.
Ага, похоже, ужина тет-а-тет мне не избежать.
Положив часы в раковину, я увидела, что уже четверть девятого. Последняя пациентка вышла из 77-го отделения в шесть часов вечера. Мы проговорили полтора часа ? (Я сняла свои джинсы и пуловер.) Я не заметила, как промчалось время. Карма говорил без остановки, мне не удавалось и слова вставить, но я не хотела, чтобы он останавливался. И уходить ему, судя по всему, не хотелось. Я несколько раз ловила себя на мысли: он не торопится, потому что в его жизни никого нет. Я стала думать – почему? Или скорее – как это возможно? Неужели ему никогда не хотелось флиртовать с пациентками, ухаживать за ними или запрыгнуть на одну из шестисот пятидесяти трех тысяч женщин, которые прошли через его отделение. (Я сняла лифчик и трусы, стараясь не смотреть в зеркало.) Невозможно, чтобы все эти женщины его не интересовали. (Я достала из шкафчика полотенце и положила его в раковину, чтобы можно было дотянуться рукой.) Чокнутые, которые обожают бородатых плюшевых мишек и заводятся при виде всего, у чего есть тело: адвокаты, военные, врачи. (Я встала под душ.) Вдовы, разведенные, сорокалетние неудовлетворенные, которые ищут настоящего мужчину, который вернет им забытое наслаждение. (Я прислонилась лбом к кафелю.) Молодые длиннозубые волчицы, которые хотят разнообразить свое наследство, материальное или генетическое… или и то и другое. (Я отрегулировала смеситель, полилась теплая вода.) Бабы, которым нужно просто немного доброты, немного внимания, но которые слишком стесняются сказать, даже произнести одними губами, что у них на сердце. (Я сделала струю поменьше.) Несчастные девицы, глуповатые, приговоренные к целомудрию за то, что не смогли удержать типа, который их хотел, который принимал их такими, какие они есть (струя на полную мощность), со слишком плоской или слишком пышной грудью, с выпирающим или низким задом, с целлюлитом, рубцами, поджатыми губами, скрытыми изъянами…
![Сильвия Дэй - Сплетенная с тобой [Entwined with You]](/uploads/posts/books/16630/16630.jpg)
