Дэвид Бейкер - Обольщение Евы Фольк
Ева послушно подчинилась. Прикосновения мужчины были ей приятны. Пока врач осторожно наносил ей на ожоги мазь, Ева изучала его лицо.
— Вот так… — сказал он, закрывая баночку с мазью. — Теперь у вас не будет никаких рубцов. Я оставлю вам мазь.
— Вы дислоцируетесь в Кобленце?
— Только на один день.
— Вот как… А потом?
— А потом нас отправят на фронт.
— В Россию?
Солдат угрюмо кивнул головой.
* * *— Она только и говорит, что о дедушке и об убившем его англичанине, — прошептала Линди, кивнув головой в сторону теперь уже семилетней Ирины, которая в этот момент нарезала картофель в стоящую на плите сковороду. — Она стала очень нервной, и это меня сильно беспокоит. Закончив работу, девочка сердито стукнула ножом по доске. — Спасибо, Ирина. Ты молодец, — сказала Ева, подходя к окну.
Несколько парней из «Гитлерюгенд» вели к доильному станку небольшое стадо коров. Партия позаботилась о том, чтобы ферму отремонтировали и оснастили новым оборудованием. Конечно, в такое время в помощи нуждались все фермы Германии, однако большую часть расходов взял на себя Оскар Оффенбахер. Хозяйство Линди теперь состояло из десятка коров, двадцати свиней и сотни курей. За всем этим присматривали парни из «Гитлерюгенд» под руководством назначенного партией управляющего.
На поле, за усадьбой, на июльском ветерке колыхались налитые зерном, золотистые колосья пшеницы. В огороде Скай вместе с еще одним польским военнопленным пропалывал пышные овощные грядки.
Налив себе компот, Ева посмотрела на Линди, которая в этот момент что-то объясняла своим дочерям. Ей так хотелось иметь собственных детей. Ева подумала о Германе. К ее горлу подступил комок.
Ева закрыла глаза В ее памяти одна задругой проплывали картины прошлого: лицо Германа, выложенный плиткой пол в больнице Хадамара, злобный взгляд Вольфа… Сердце Евы начали сжимать тиски одиночества… Но тут она подумала об Андреасе, представив его смеющимся посреди виноградника. Ева улыбнулась.
Полтора месяца назад Бибер отругал ее за то, как она повелась с Андреасом, когда он признался в убийстве брата.
— Да, он любит тебя, но он не убивал Вольфа из-за этого. Тебе что, не хватает смелости противостать лжи сплетников? Твоему дедушке было бы стыдно за тебя.
И тогда Ева взорвалась. Придя в ярость, она начала кричать, обвиняя в своих бедах весь мир, пока, наконец, выбившись из сил, не перешла на слезные жалобы о том, что была дурой, осуждая себя за Вольфа и за то, что происходило из-за его безумия. Когда слов уже не осталось, Ева, всхлипывая опустила голову на плечо Ганса. Тем не менее, к ее удивлению, старика эта истерика ничуть не тронула.
— Ты не просто была дурой, ты и есть дура, — сурово сказал он. — И теперь несешь бремя дуры.
Эти слова неприятно задели Еву. Конечно же, называя себя дурой, она этого совсем не подразумевала. Но Ганс сказал это так категорично, и Ева стала перед выбором: посмотреть правде в глаза, какой бы жестокой и горькой она ни была, или опять увильнуть в сторону. Она избрала первое. Какими бы ни были причины, она не должна была давать место злу в своем сердце. Да, она действительно была дурой. Ева разрыдалась.
Ганс обнял ее за плечи.
— Послушай меня внимательно, Ева, — на этот раз его голос был мягким. — Мы все иногда поступаем глупо. Я, например, сглупил, не предупредив тебя о Вольфе, а другие ошибались в другом. Если ты простишь меня, то мы запечатаем свою глупость в бутылку и утопим ее в Рейне.
Это был настоящий дар милости…
На следующий день Ева написала Андреасу письмо с болезненной исповедью, в котором, ни в чем себя не оправдывая, обнажила перед ним все свое сердце. Излив душу, она почувствовала, что ей сразу стало легче. Это был смелый шаг, но Ева всегда отличалась смелостью.
Ева сделала радио громче. Диктор рассказывал об ужасном авианалете британцев на Гамбург. Двумя днями раньше англичане забросали этот город зажигательными бомбами, в результате чего более 50.000 мирных жителей сгорели заживо, и, судя по прогнозам, число жертв должно было еще увеличиться. Ева содрогнулась. Затем диктор начал порицать надменное требование Антигитлеровской коалиции о безусловной капитуляции, назвав его стремлением полностью уничтожить ослабленную Германию. «Настало время всем немцам взяться за руки, став единым щитом против врагов».
Услышав детский плач, Ева обернулась. Линди за что-то наказывала розгой Ирину, которая со слезами убеждала маму, что «больше не будет». В этот момент во двор фермы медленно вкатил длинный черный автомобиль. Из него вышли двое мужчин в форме Гестапо.
— Линди, — позвала подругу Ева.
Когда гестаповцы подошли к двери, обеспокоенная Линди впустила их в дом.
— Хайль Гитлер! — поприветствовали они присутствующих.
Женщины и дети тоже вскинули руки в салюте. Ева затаила дыхание.
— В деревне нам сказали, что фрау Ева Кайзер, возможно, здесь.
— Да, это я, — сказала Ева, стараясь не выказывать своего волнения.
Гестаповцы подошли ближе.
— Скажите, что вам известно об Анне Келлер? — спросил седоволосый мужчина с моноклем, старший по званию.
Ева уже почти забыла о своей давней подруге, «куколке свинга». Анна уехала из Вайнхаузена вскоре после гибели Даниэля.
— Я не видела ее много лет.
— Хм… А что вы скажете о ее письмах?
— Каких письмах?
— Мы нашли ваш адрес в ее записной книжке в Мюнхене, а ваш почтальон два дня назад передал нам вот это.
Гестаповец показал распечатанный конверт.
— Я не понимаю.
Мужчина посмотрел на своего коллегу.
— Вы присягали на верность Фюреру, фрау Кайзер? Пульс Евы участился.
— На верность? Да, конечно. Я…
— А мама обзывала Фюрера психопатом, — ни с того, ни с сего вмешалась в разговор выглянувшая из-за спины Линди Ирина. — Спросите у нее.
Гестаповцы повернулись к Линди.
— Я… Я… — заикалась она, не зная, что сказать.
Младший агент, подойдя к двери, позвал в дом еще одного мужчину, сидевшего в машине. Это был вооруженный конвоир.
— Мы должны забрать вас обеих в Кобленц для допроса.
— Я никуда не поеду! — вспылила Линди. — Мне нужно сегодня быть на железнодорожной станции. Я со дня на день ожидаю возвращения из России своего мужа. И куда я дену своих дочерей?
Ева взяла Линди за руку.
— Мы ни в чем не виноваты.
— За детьми присмотрит одна из женщин из офиса партии.
— Что? Как вы можете…
— Молчать! Мы можем и будем. — Открыв конверт, гестаповец достал оттуда замасленную листовку, напечатанную на дешевой желтой бумаге. — Ваша подруга арестована за участие в подстрекательской организации «Белая роза». Тем не менее, перед арестом она была очень любезна, отправив это вам. — Агент саркастически усмехнулся. — Это наталкивает на вывод, что вы разделяете ее взгляды. В противном случае, зачем ей было это делать?
— Взгляды? Какие взгляды? Гестаповец передал Еве листовку.
— Они считают нашего Фюрера злом, но, думаю, вы обо всем этом уже осведомлены. — Агент посмотрел на Линди. — И психопатом, наверное, они его тоже называют.
Глава 29
«Для воздушных сил Британии приказ может быть только один: истребляйте немцев! Убейте их всех! мы должны использовать все достижения науки для изобретения новых, еще более мощных взрывчатых веществ, но я пойду еще дальше. Я скажу прямо: если бы я мог, я вообще стер бы Германию с карты мира. Немцы — это нация зла».
Преподобный Уипп, викарий церкви Святого Августина, АнглияПройдя сокращенный курс обучения, Андреас закончил дрезденскую школу офицеров в мае 1943 года. Несмотря на ускоренные темпы, предметы излагались основательно, поэтому, кроме изматывающих физических тренировок, Андреасу приходилось проводить многие часы на занятиях по стратегии ведения боя и материально-техническому обеспечению тыла При этом особое внимание в школе Уделялось военному учебнику фельдмаршала Роммеля «Пехота атакует». Учеба давалась Андреасу труднее еще и потому, что в последнее время он начал презирать Гитлера И в этом он был не одинок. Многие курсанты испытывали по отношению к Фюреру аналогичные чувства, хотя вслух об этом и не говорили. Для всех было очевидно, что именно надменность Гитлера привела к ненужной гибели десятков тысяч солдат под Сталинградом, среди которых оказался и близкий друг Андреаса, Гюнтер Ландес.
Впрочем, время учебы пролетело быстро — особенно если учесть, что Андреасу было легко на сердце от писем Евы. Первое, душераздирающее письмо от нее пришло примерно через месяц после того, как Андреас холодным декабрьским вечером уехал из Вайнхаузена. Во второй раз Ева написала через несколько дней. В нем она добавила, что ничуть не сомневается в правдивости объяснений Андреаса. Он ответил на оба письма, высоко оценив честную самооценку Евы и извинившись за свои неверные ожидания, учитывая, насколько шокирующую он принес новость. Такое взаимное покаяние стало благодатной почвой для быстрого примирения. В результате, получив звание лейтенанта, Андреас вернулся на службу, полностью довольный жизнью.
