Антония Байетт - Детская книга
Установив в доме первоначальный порядок, который можно было поддерживать, Элси стала по ночам прокрадываться в гончарную мастерскую. Она, как и сказала в разговоре с Дороти, делала маленькие горшочки. У Фладда не было фарфоровой глины, но Элси мешала каолин с обычной, чтобы сделать ее светлей, зажигала лампу и наносила сложные узоры на крохотные чашечки и блюдечки, на тарелочки размером с подставки для карандашей. В Пэрчейз-хауз Элси явилась костлявым заморышем с сосульками пыльных волос. Олив заметила, что от нормальной еды и напряженной работы Элси расцвела и даже более того. Волосы вдруг закудрявились и стали роскошной гривой, которую Элси перевязывала каким-то цыганским шарфом. Талия сузилась, а выше и ниже появились аппетитные округлости, так что Элси все время ловила себя на желании гордо расправить плечи, пройтись как королева, но не позволяла себе ничего такого, потому что кто ее тут увидит? Очевидным объектом ее устремлений – единственным видимым объектом – был Герант. Он был энергичен, как и она, но тратил эту энергию в основном на то, чтобы раскатывать на велосипеде где-то вдали от Пэрчейз-хауза. И когда Элси распускала волосы или сооружала себе новую блузку из отреза пятнистого голубого ситца, Герант не подавал виду, что замечает.
Впрочем, Элси замечали другие – и не только Олив. Как-то ночью, когда она творила свои горшочки, ее захватил врасплох Бенедикт Фладд – он вошел в каком-то грубом наряде с капюшоном вроде монашеского, из черной материи. Фладд нес свечу, и глаза его блестели в тени над пламенем.
Элси сгребла горшочки под себя, как курица цыплят. Фладд махнул рукой, словно благословляя:
– Продолжай, продолжай. Не бойся. Ты не будешь возражать, если я нарисую тебя за работой?
– Нет, – невозмутимо сказала Элси, хотя у нее кровь застыла в жилах.
– Ты продолжай работать. От этой лампы очень интересный свет. Я буду рисовать углем. Знаешь, у тебя очень интересное лицо.
– Извините, – сказала Элси, окончательно растерявшись.
Фладд засмеялся и начал рисовать.
Прежде чем они разошлись по комнатам, он показал ей, что у него вышло. Он рисовал решительными штрихами, с большими растушевками теней. Это был эскиз скульптора, изображавший молодую плоть и костяк девушки, действительно красивой. Он и руки нарисовал, уверенно держащие глину и кисть. Он набросал острые грудки под ночной рубашкой и едва обозначил обрисовывающие их складки хлопчатобумажной ткани. Элси сказала, что это поразительно. Она отважилась:
– Можно мне взять этот рисунок?
– Ни в коем случае, – ответил Фладд. – Я собираю коллекцию.
И он перелистал альбом для рисования, показывая ей рисунки, о которых она ничего не знала: Элси склонила задумчивое лицо над грязными тарелками, Элси занесла нож над пирогом, Элси кормит кур, и ветер раздувает ее юбки. Движения кур были переданы удивительно экономными штрихами: одна расправляет крылья, другая распустила их, нападая на третью, петух откинул голову назад, чтобы закукарекать. Фладд поймал движения Элси так же точно, как и природу птиц. Элси показалось, что она голая и у нее что-то отняли.
– Я не знала, – сказала она.
– Теперь знаешь. Я хотел бы, чтобы ты позировала мне для более серьезных эскизов.
Элси обхватила себя руками, поплотнее запахивая ночную рубашку. Она сказала наполовину нахально, наполовину негодующе:
– А кто, интересно знать, будет готовить, убирать и ходить за покупками?
– Уж конечно, не мои белесые мотыльки. Они только порхать умеют и сами не знают, как им повезло. Зато я знаю. Майор Кейн собирается привезти нам группу дам-студенток из Королевского колледжа искусств для этой летней школы, которую они затеяли. Ты согласишься нам всем позировать – мне и дамам-художницам? У тебя очень необычная внешность. В хорошем смысле. Очень.
Он ненадолго задумался.
– Я уверен, что Доббин, или майор Кейн, или викарий сможет найти кого-нибудь тебе на замену, когда приедут студенты. Тогда ты сможешь нам позировать. Восхитительно.
Когда он ушел, Элси, слегка в растрепанных чувствах, подумала, что, помимо ее лица и разных других частей тела, он мог бы взглянуть и на ее горшочки. Хоть как-то похвалить.
Интересно, можно ли сделать карьеру, работая натурщицей. Возможно, это не очень респектабельное занятие. А ей не все равно?
Горшочки все же неплохие. Он мог бы и обратить на них внимание.
19
Летняя школа состоялась. Хамфри организовал постановку «Зимней сказки»; он сам играл Леонта, Тоби – Поликсена, Герант и Флоренция – Флоризеля и Пердиту.
* * *Герберт Метли говорил с Олив о сексе. Он садился рядом с ней на репетициях, когда оба были не заняты. Он ходил с ней гулять вдоль ручейка, мимо церкви, на равнины. Разговоры его были одновременно теоретическими и плотскими. Он много говорил о том, чего хотят женщины. Он говорил, что до недавних времен мужчин вполне устраивало мнение, что женщины не испытывают никаких или почти никаких желаний, что они – чистые создания или дойные коровы. Соответственно, и обращались с женщинами как с неодушевленным имуществом. В десяти заповедях женщины перечисляются, наряду с ослами, волами, домашним скотом и слугами, там, где говорится, что нельзя брать чужие вещи и желать чужого. В семитских культурах женщин обезглавливали за супружескую неверность, а мужчин – нет. И все же Метли, как прилежный ученик Дарвина, верил, что сексуальные желания неотъемлемо присущи человеческим существам, как и другим животным, ибо у биологического вида есть потребность в размножении. К ним приближалась Элси Уоррен – она шла быстро, аккуратная, с тонкой талией, в льняной шляпе, с корзинкой в руке. Неужели Олив думает, спросил Герберт Метли (он тщательно разглядел фигуру Элси, пока она шла мимо, вежливо им улыбаясь), что такая молодая женщина не испытывает пробуждения плоти, свойственного молодым людям ее возраста? Это совершенно невероятно. Сама Олив, сказал он, продевая ее ладонь себе под руку, мудрая женщина и, как и он, изучает человеческую природу. Что она думает?
– Я по большей части изучаю нечеловеческую природу, выдуманную, – уклончиво ответила Олив. – Я пишу волшебные сказки для детей. Принц всегда женится на принцессе. Или на ней женится дурачок потому, что он добрый, и потому, что он третий сын. Или принца превращают в оленя или в свинью, и умной принцессе приходится его расколдовывать. Не знаю, при чем тут то, что вы называете потребностью биологического вида. Все сказки кончаются с женитьбой героев – в самом крайнем случае говорится, что у них было много детей.
Они шли мимо огороженного поля, где паслось стадо сливочно-белых коров: тяжелых, грязных, с застывшим взглядом. В углу под вязом одна корова деловито лезла на другую: она совершала движения, положенные быку, не смущаясь отсутствием нужной оснастки и возбуждая другую корову, – и Олив, и Герберт заметили ответную дрожь возбуждения (или раздражения) под напрягшимся хвостом нижней коровы.
– Разве это не доказывает, что я прав? – сказал Герберт Метли. – Бедняжки лишены общества быка. В природе он был бы при них, охраняя свой гарем и злобно фыркая на других быков. Но коровы все же ощущают потребность…
Олив почувствовала, как румянец волной поднимается от груди к лицу.
– Надеюсь, я вас не шокировал. Я не хотел.
– А я думаю, что хотели. Но я не шокирована. И я признаю, что вы правы. С научной точки зрения ваш пример – смотрите, она слезла и пошла прочь как ни в чем не бывало – иллюстрирует вашу правоту.
– Когда мы сможем следовать своим инстинктам, достигая того, что Джон Донн назвал «венцом любви», и предотвращая все нежелательные последствия, наше общество станет совсем другим и мы преобразимся.
– Через свободу пола? Инстинкты – одно дело. Но Донн говорит о любви.
– А разве желание, пока оно существует, не любовь? Чем бы оно ни стало потом. Иногда я думаю, что способов любить женщин столько же, сколько самих женщин. И еще я иногда думаю, что, если бы женщины были честны, способов любить мужчин было бы столько же, сколько самих мужчин.
– Да, но подлинный исследователь человеческой природы должен изучать также равнодушие и даже отвращение и ненависть. Ибо они тоже инстинкты.
Метли немного подумал и решил перейти в прямое наступление:
– Надеюсь, я не возбуждаю в вас подобных чувств?
Он засмеялся, но смех вышел принужденный.
– Не глупите, – сказала Олив. – Мы не о себе говорим. Кроме того, мы с вами – добрые друзья. Это еще один вид отношений между мужчиной и женщиной, он редко встречается и нелегко дается.
* * *В гостинице, где остановилась семья, Олив поймала себя на том, что потягивается или встряхивается всем телом, охваченная неясными чувствами. Конечно, подобные разговоры возбуждали в ней какие-то – да, сексуальные – шевеления. Да и как иначе. Ведь она знала, что такое желание и каково его удовлетворять. Но она не знала, хочет ли Герберта Метли. Близость его тела что-то возбуждала в ее теле, но она не могла понять, что именно, – это могли быть даже равнодушие, отвращение и ненависть. Он, в отличие от Хамфри, был нехорош собой. Хотя в нем была ужасная энергия, которая постоянно – откуда Олив это знала? – шевелилась, как огромный спрут, который прокладывает себе путь в воде или же трепыхается на камнях, соскальзывая обратно в воду.
