Марси Дермански - Плохая Мари
Уйти, пока все не началось.
Это было не то же самое, что побег в Мексику.
Нет. Совсем не то же самое.
– Спи, – повторила Мари. И изумилась, когда Кейтлин заснула почти мгновенно.
Она никогда не засыпала так быстро. Мари смотрела, как поднимается и опускается от дыхания ее маленькая грудка, и удивлялась тому, как удачно все складывается. Кейтлин будто помогала ей. Непостижимым образом она организовала день так, что он идеально соответствовал целям Мари. Мари чуть ослабила пояс халата, роскошного красного шелкового кимоно Эллен, на которое она положила глаз еще пару недель назад. Настало время использовать его по назначению. Она еще раз взглянула на спящую Кейтлин, сама не понимая, почему медлит. Что она ждет, когда точно знает, чего хочет?
Мари вышла из комнаты Кейтлин и направилась в спальню. Бенуа Донель, обнаженный, лежал на кровати. На своей кровати. На кровати Эллен. При виде Мари он улыбнулся. В те доли секунды, пока они смотрели друг на друга, в голове у Мари пронеслись десятки мыслей, десятки вариантов того, что она хотела сказать.
В конце концов она не сказала ничего.
Жаль, что Бенуа Донель женат именно на Эллен. Это несчастное стечение обстоятельств. Мари была уверена, что ее влечет к нему не поэтому. Они не в старших классах, и Бенуа – не Хэрри Элфорд. Бенуа Донель написал самую любимую в жизни книгу Мари, книгу, которая была с ней все шесть лет в тюрьме, книгу, которая стала ее тайным утешением. И наслаждением. Он был звездой. Ее второй половинкой.
– Итак, няня, – сказал Бенуа.
– Итак, муж.
Они поняли друг друга. Красное шелковое кимоно Эллен упало на пол.
На следующий день это случилось снова.
И через день.
И еще через день.
И еще через день.
Бенуа Донель уходил из дома утром, как всегда, но возвращался вскоре после того, как Эллен отбывала на работу. Он присоединялся к Кейтлин и Мари на прогулке, потом они все вместе шли домой, валялись на ковре в гостиной, смотрели «Улицу Сезам», играли с игрушками Кейтлин. Бенуа даже помогал Мари – он сам готовил ланч. Он делал сэндвичи с ветчиной и яйцом на кусках багета – потому что был французом. Эти сэндвичи страшно нравились Мари. Они были так хороши, что она, кажется, начинала хотеть Бенуа еще больше.
После ланча они втроем шли на детскую площадку. Бенуа разговаривал по-французски с нянями с Гаити. Качал Кейтлин на качелях.
– Что за чудесная жизнь, – говорил он. – И почему я не ее няня?
– Разве ты не пишешь книгу? – спросила Мари. – Как она продвигается?
Бенуа ничего не ответил. Он просто пожал плечами. Мари подумала, что ему, наверное, теперь нелегко. Как можно надеяться написать что-то лучше, чем «Вирджини на море»? И почему, собственно, нужно это от него ожидать? Почему вообще от человека ожидают успеха? И стоит один только раз сделать что-нибудь удачное, жизнь словно начинает требовать это еще и еще.
Я так люблю твою книгу , хотела сказать Мари, но промолчала.
У Бенуа с ней интрижка. А у нее с ним? Этого Мари не знала.
После площадки они возвращались обратно, в дом из красновато-коричневого кирпича, и все вместе принимали ванну. Кейтлин была чистеньким, ухоженным, счастливым ребенком.
На пятый день Мари вдруг заплакала, когда они с Бенуа занимались любовью, и сама себе удивилась. Каждая минута, что они проводили вместе, в постели, в парке, в ванне, была проникнута острым ощущением ностальгии. Бенуа не спросил, почему она плачет, он только нежно слизывал ее слезы. Мари открыла глаза и увидела, что он плачет сам.
– С тобой ведь тоже это происходит, правда? – спросила она.
Мари так и не сказала ему про «Вирджини на море». Стало быть, он не мог знать, чем он для нее является. Но может быть, то, что было между ними, уже значило для него больше, чем секс. Может быть, он тоже мог бы полюбить Мари. Она так этого хотела. Бенуа скрылся под одеялом. Он начал целовать икры Мари, легонько покусывая их, постепенно продвигаясь вверх. Она почувствовала, что влюбляется все больше и больше, совершенно теряя голову.
Опять.
– Je t’aime, [4] – сказал Бенуа.
Мари была уверена, что не ослышалась, хотя голос его был приглушен. Je t’aime. Он не мог этого сказать. Она уйдет, и его жизнь никогда не станет такой же, как раньше. Он будет по-прежнему спать в одной кровати с Эллен, но всегда будет помнить, как хорошо ему было с Мари. Мари оставила след в его жизни. Зияющую дыру. Он будет скучать по ней.
Бенуа впился зубами ей в ляжку. Больно. Мари шлепнула его по голове.
– Дурак!Эллен решила закончить все на два дня раньше, чем они условились.
Она подошла к Мари на кухне. Мари как раз кормила Кейтлин завтраком – экологически чистые хлопья без химических добавок и яблочный сок. Бенуа Донеля она еще не видела, но слышала его шаги в коридоре. Мари знала, что он отправился в душ. Она всегда знала, где он находится и что делает.
Эллен выложила на кухонный стол пять новеньких хрустящих стодолларовых банкнотов.
– Агентство подобрало нам другую няню, – сказала она. – Она приступит к работе с понедельника.
– О… – Мари взглянула на деньги. – Я тебе нужна на этих выходных?
– Будем считать, что твои обязанности заканчиваются сегодня. Спасибо, что согласилась поработать еще неделю. Жаль, что все так получилось, – сказала Эллен. По голосу, однако, чувствовалось, что ей совершенно не жаль.
Кейтлин прожевала хлопья и улыбнулась Мари.
– Привет, Мари, – сказала она.
– Привет, Фасолинка, – улыбнулась ребенку Мари.
Иногда Мари расстраивало, что Кейтлин всегда так беззаботна и счастлива. Она была слишком мала, чтобы понимать, что такое неотвратимая судьба.
– Привет, Мари, – сказала Кейтлин и помахала ложкой.
– Привет, Фасолинка, – ответила Мари.
Эллен сунула руки в карманы.
– Итак, как я уже сказала, новая няня приступает к работе в понедельник. Надеюсь, ты уже определилась со своим местом жительства. Ты могла бы отправиться домой, к своей матери.
Мари промолчала. Она не могла отправиться домой. К своей матери. К матери, которая решила, что Мари должна платить ей за комнату, после того как она вернулась домой, закончив колледж. Которая отказалась платить за хорошего адвоката, когда Мари арестовали. Которая не приехала, чтобы встретить Мари в день, когда ее выпустили из тюрьмы. Мари всегда поражало материнское безразличие. Она посмотрела на Кейтлин – девочка ела хлопья руками – и подумала, что могла бы простить этой малышке все на свете.
– Мне пора на работу, – заявила Эллен. – Бенуа обещал вернуться домой пораньше, так что, когда он придет, ты можешь начать собирать вещи.
– Привет, Мари, – сказала Кейтлин.
Мари улыбнулась Кейтлин и разгладила деньги на ладони. Новенькие хрустящие банкноты. Она аккуратно сложила их и убрала в задний карман джинсов. Так, значит, Эллен считает, что ей некуда отправиться, кроме как к матери? Довольно оскорбительно. Но Эллен всегда недооценивала Мари. А Мари была способна на большее.
– Привет, Кейтлин, – произнесла она, подумав.
– Привет.
– Не думай, что я ничего не понимаю, – сказала Эллен. – Я прекрасно знаю все твои уловки.
– В самом деле? Ты знаешь все мои уловки?
В первый раз Мари засомневалась в том, что Эллен действительно умна. Да, возможно, в определенном смысле так и было – Эллен была достаточно умна, чтобы получать хорошие оценки в школе и в университете, чтобы иметь так называемую хорошую работу и прилично зарабатывать. Даже более чем хорошо. Замечательное качество. Но Эллен абсолютно ничего не понимала в людях. Ей несказанно повезло выйти замуж за Бенуа Донеля, самого привлекательного и самого недооцененного в мире французского писателя из ныне живущих. Но разве она была благодарна судьбе за такую милость? Разве ценила то, что ей досталось? Разве старалась она день и ночь доказать, что достойна Бенуа? Нет. Она стояла здесь, в своей собственной прекрасной, уютной кухне, и предлагала деньги женщине, которая трахалась с ее мужем.
Эллен совершенно ничего не понимала в жизни. Причем с рождения.
Мари даже пожалела ее.
– Кстати, и не вздумай брать мою одежду, – сказала Эллен. – И не смей трогать мои драгоценности. И книги. Вообще ничего. Я серьезно. Я все проверю. После того как ты уйдешь, каждая вещь должна остаться на своем месте. Я прекрасно помню, где что лежит.
Мари широко улыбнулась.
– Ненавижу, когда ты так делаешь, – сказала Эллен. – Эта твоя улыбка – просто издевка.
Но Мари не могла сдержать улыбку. Это происходило помимо ее воли. Через пару секунд улыбка перешла в нервный смех. Мари смеялась громко, почти истерически, хотя ничего смешного в ситуации не было. Кейтлин тоже засмеялась.
Эллен закусила губу.
– Мне хочется тебя ударить.
– Так ударь, – посоветовала Мари и прикрыла рот ладонью. На нее вдруг напала икота.
– Мне правда очень хочется.
– Ну ударь. Давай. У тебя ведь масса причин.
На мгновение Эллен смешалась.
