Лора Флоранд - Француженки не терпят конкурентов
Молоко расплескалось – таким резким оказался бросок. Его щека еще прижималась к ее шее, медленно кружа по ней, как сонный и сладострастный кот, и искры от этого кружения воспламеняли каждую клеточку ее тела, но вот он взмахнул руками и ловко стер ладонями все обжигающие ее капли.
Готовя горячий шоколад, она частенько обжигалась молочными каплями. И никогда прежде никто не избавлял ее от них.
Магали завладела его рукой, и когда их пальцы сплелись, поднесла ее к своим губам. Быстрыми поцелуями она пробежала по костяшкам его пальцев и, продлевая ощущение близости, прижалась к ним губами. Она больше не могла противиться обуревавшему ее страстному желанию.
Он словно оцепенел за ее спиной. Щека на ее шее прекратила кружение.
Когда же она отпустила его руку, чтобы помешать шоколад, он повернул голову и поцеловал ее шею мягким касанием губ, без всяких колючек. Его пальцы медленно выскользнули из ее руки и спокойными блуждающими движениями прошлись по ее нежной коже, мозолистая ладонь с тихим шорохом пробежалась по шелку и успокоились на обнаженном участке плеча.
Добавив в напиток целую ложку горьковато-сладкого какао «Вальроны», более темного, чем ее обычный шоколад, она взбила смесь до гладкости.
Его странствующий большой палец добрался до уголка ее губ, видеть которые он не мог, стоя у нее за спиной. Это легкое прикосновение вызвало у нее желание уткнуться носом в его ласковую ладонь.
– Ты не улыбаешься, – прошептал он.
Нет. Испытываемые ею чувства временно лишили ее способности улыбаться.
– Мне нравится твоя улыбка. – Его палец пощекотал уголок ее рта, словно надеялся пробудить его к жизни. – Она вызывает во мне эротическую волну, скрывающую опасные рифы.
И одна такая волна медленно поднималась в ней из каких-то глубинных и исполненных тайной жизни недр ее живота. Но никогда прежде приготовление шоколада не вызывало у нее такой улыбки. С сосредоточенной неспешностью она промешала шоколад, сделав ложкой три завершающих круга.
– Чего ты желаешь мне, Магали?
Полнейшей и откровенной беспомощности, порожденной безудержной любовью к ней.
Она покачала головой, отказываясь отвечать.
– Так ты собираешься опоить меня таинственным зельем? – Его палец пару раз пробежал по той опасной усмешке от одного до другого уголка ее губ, потом скользнул вниз к подбородку и, проскользнув по шее, успокоился в ямке с еле намеченными стрелочками ключиц.
– У тебя есть кувшинчик для шоколада? – спросила она.
Естественно, благодаря чьей-то идее рождественского подарка для лучшего кондитера такой кувшинчик стоял в глубине верхней полки одного из его шкафов. Он протянул руку над ее головой, прижавшись к ее спине, и достал изящный сосуд.
Она перелила шоколад в кувшинчик, потом плавно опустила туда узкий moulinet[106] и, быстро и ловко прокручивая между ладонями цилиндрическую деревянную рукоятку, вспенила шоколадный напиток, придав ему исключительную блестящую бархатистость.
Он внимательно следил из-за ее спины за вращением рукоятки, и Магали вдруг почувствовала спиной его дрожь. Ее движения невольно замедлились – она осознала причину дрожи, взглянув на форму рукоятки. От вспышки смущения ее руки сбились с ритма. Ей не удалось добиться идеальной пены. Она слишком распалилась.
Смутно понимая, что она делает, она взяла чашку, и он, отстранившись, встал в паре шагов от нее, глядя, как она наливает ему шоколад – его судьбу. На мгновение тишина стала такой полной, что Магали услышала, как вытекает густой напиток, и тихий стук поставленного на стол кувшинчика.
Аромат шоколада заполнил квартиру. Как будто сам воздух здесь уже принадлежал ей.
Стараясь успокоиться, Магали пристально смотрела на темный напиток в белой чашке. Вокруг царил полумрак, рассеиваемый лишь практичным светильником над плитой да просачивающейся сквозь большие окна уличной иллюминацией.
Обняв ладонями чашку, ощутив ее приятное тепло, Магали протянула ее Филиппу.
Грудь его бурно вздымалась, взволнованная глубокими вздохами. Он посмотрел на чашку, потом на нее. Не поднимая рук, покорно кивнул.
– Tout coup vaille…[107] – пробормотал он, переходя на «вы», – из ваших рук.
Он оказался прав. Впервые она испытывала столь эротическое ощущение. Хотя опыт для сравнения у нее был небогат. Но она полагала также, что и в будущем ей не доведется участвовать в более эротичной трапезе.
Интересно, каков он на вкус, ее шоколад?
Она начала поднимать чашку ко рту дегустатора, нерешительно помедлила на полпути и, быстро поднеся ее к своим губам, подула несколько раз, пытаясь немного охладить напиток.
Филипп издал нечленораздельный звук, руки его сжались в кулаки. В тусклом освещении его синие глаза были почти черными.
Когда она опять поднесла чашку к его губам, он вдруг присел на край столика у окна. Закинув голову назад, он уцепился взглядом за ее глаза – так терпящий бедствие хватается за соломинку.
Она видела, как его чувственно изогнутая верхняя губа окрасилась блестящим слоем густого шоколада. Он сделал первый глоток. Второй. Глаза его закрылись с глубоким медленным выдохом, грудь резко опустилась, словно он полностью отказался от дальнейшего сопротивления.
Обняв рукой чашку, Филипп погладил и ее пальцы, сжимавшие теплые гладкие стенки, и сделал очередной глоток. Магали не сводила взгляда с его шоколадных губ. Какие ощущения он мог испытывать? Сама она никак не могла почувствовать силу воздействия своего шоколада.
Внезапно он отобрал у нее чашку, поставил на стол и привлек ее к себе. Она припала к нему грудью. Он раздвинул ноги, и слияние их тел стало более полным.
– Ма-гали…
Почему вдруг ее имя, сорвавшееся с его уст, прозвучало для нее сладчайшей музыкой, словно он пропел: «ma chйrie»[108]?
Его ласкающие пальцы вновь взлетели по ее спине, скрытой туникой, невольно вынуждая ее еще сильнее прижаться к нему. Он припал губами к ее обнаженной шее.
«Не газель, не газель, не газель», – мысленно твердила она, словно он с тихим голодным рычанием терзал ей не горло, а сердце.
Вся ее воля растворилась в чувствах, порождаемых в ней его жадным ртом, легким покусыванием зубов, влажной нежностью языка и колкими волосками щетины на подбородке. Может быть, она и могла бы стать покорной газелью – именно сейчас, только на этот вечер… Вокруг было темно, а его объятия исполнены теплой нежности, и никто не видел их, несмотря на огромные окна.
– Что же ты пожелала мне, Магали? – Его голос был бархатисто-мягким, как ее шоколад, словно напиток уже овладел его душой.
Его губы и шершавый подбородок спустились к ее ключицам, а властная рука продолжала крепко обнимать спину.
– Роковой судьбы? Полного распада? Полной беспомощности в твоих руках?
Неужели он показывал ей, как бессильна она, с какой легкостью ее тщетные желания под влиянием его силы обращаются против нее же?
– Я не чувствую никаких перемен.
Слегка поводя подбородком, он завоевал себе местечко в ложбинке ее груди. Легкое покалывание щетины вызвало бурный всплеск в ее теле. Жаркие волны возбуждения и их незримые брызги наполнили новой жизнью ее соски и лоно.
– Вероятно, ты не восприимчив к моим пожеланиям, – посетовала она.
Посетовала с горьким оттенком, таким же, как приготовленный для него шоколад.
– Наверное, ты пожелала того, чего во мне хватало с избытком и без твоих пожеланий.
Неужели он сходил с ума, желая ее любви?
Она хотела откинуть голову, чтобы посмотреть на его лицо, но поза была для этого неудобной. Правда, ее грудь от этой попытки теснее прижалась к его лицу, исторгнув из него стон удовлетворения. Он вскинул голову, и выбора у нее не осталось, их губы неминуемо встретились.
Она слизнула шоколад с его губ. И в проникновенном поцелуе вкусила оставшуюся на его языке шоколадную горечь. Этому шоколаду полагалось привести отведавшего его в состояние все сметающего на своем пути желания. Удерживая ладонями ее голову, он зарылся пальцами в ее волосы и рывком убрал с них заколку.
Приоткрыв рот, она позволила ему продолжить чувственные игры. Их губы слились, его язык с медлительной обстоятельностью исследовал глубины ее рта, словно смакуя какие-то тайные вкусы. Желая запечатлеть их на своем языке, надышаться ими, вобрать их в себя…
Обняв Магали за талию, он внезапно поднял ее и усадил к себе на колено. Это перемещение вовсе не помешало их поцелуям, казалось, он мог целовать ее целую вечность. Однако его объятия изменились. Теперь ее поддерживала лишь одна его рука. А вторая опустилась на стол. И, пошарив по нему, вернулась с его пирожным, названным «сердцем».
Отвернувшись, она уткнулась носом в его шею.
– Может быть, мы просто продолжим любовные игры? – прошептала она. – Разве не к этому вся прелюдия?
– Нет, не к этому. – Пальцы, еще блуждавшие в ее волосах, сжались, показывая его негодование. – Неужели собственная сила подействовала одуряюще на твой ум?
