Лора Флоранд - Француженки не терпят конкурентов
– Нечто подобное могло бы произойти, если бы, привязав свои руки шелковыми галстуками к кровати, я позволил бы тебе меня разглядывать, – прошептал он.
Огонь возбуждения вспыхнул в ней, наполнив ее груди таким безумным желанием, что в поисках выхода оно устремилось вниз, пронзив все ее тело пламенной стрелой.
– Преимущество, однако, в том, что мои руки пока свободны. – Его тихий мягкий голос, словно пуховка, ласкал ее тело.
Она попыталась сосредоточить все внимание на палочке корицы, беспомощно плавающей в молочном озерце, которое она доводила до кипения.
Теплый коричный дух поднялся к ее лицу.
Филипп встал за ее спиной, переместившись с той же непринужденной уверенностью, с какой она обычно помешивала шоколадный напиток в ковшике. Ладонь одной его руки покоилась на столе, ограничивая Магали с одной стороны, а другой рукой он уперся в холодную половину варочной панели. Фактически он совсем не касался ее, но стоял так близко, в такой точно выбранной позиции, что при малейшем движении она сама могла коснуться его.
Исходящее от него возбуждение, с легкостью преодолевая минимальную воздушную прослойку, пронизывало все ее тело, невольно заставляя Магали подрагивать. Такая дрожь обычно пробирает тело в теплом доме после возвращения с мороза. И от этой дрожи ее кардиган соприкоснулся с его футболкой.
– Ты позволишь мне помочь тебе снять кофту? – проворковал он, и каждое его слово легким дыханием скользило по ее волосам. – У нее слишком пышные рукава.
Он пощупал складки объемной пряжи, скрывающей ее запястье.
– Ты же понимаешь, что не сможешь нормально готовить в таком наряде.
Нерешительно помедлив, она согласно склонила голову, чувствуя на шее его теплое дыхание. Поглощенная ощущением его близости, она лишь стремилась избегать живого соприкосновения. Полностью сосредоточившись на этом стремлении, Магали отложила деревянную ложку и, подняв руки, отвела их назад, предоставляя ему возможность стащить с нее кофту.
И он мог бы стащить ее через голову. Но не хотел. Заключив Магали в кольцо рук, он дотянулся до пуговиц. Ловко, надо сказать, дотянулся. С крайней осторожностью оттягивая полы кардигана, он расстегивал их по очереди, каждую: над бюстом, под бюстом, чуть выше пупка – отчего ее живот втянулся, и она так бурно вдохнула корично-мускатно-ванильный запах, что он до отказа заполнил ее легкие – и так он расстегнул самую последнюю пуговицу, как раз над кудрявым холмиком, скрытым под ее брюками.
Заглатывая насыщенный ароматами воздух, она низко нагнула голову.
Филипп, однако, не стал целовать открывшийся ему соблазнительный изгиб ее шеи.
Легчайшим скольжением, без всякой спешки, кофта постепенно спускалась с ее плеч. Он прекрасно знал, как долго надо настаивать сливки, чтобы они должным образом пропитались букетом специй.
Тихо вздохнув, он овеял ее шею теплым дуновением. Этот легкий ветерок породил в ней трепетную дрожь.
– Магали. Туника?
Кардиган спустился наполовину, и она отвела руки за спину. Его рука поднялась к ее плечам, слегка поглаживая шелк одежды.
– Ты специально выбрала такой наряд, – хрипловато прошептал он, но без малейшего оттенка неодобрения, напротив, с явным чувственным удовольствием в голосе. – Не слишком практичная одежда для кулинарной затеи. Если бы я не снял с тебя кофту, то как бы ты справилась, Магали? Негодовала бы на болтающиеся рукава, но… радовалась бы тому, что, избавившись от кофты, будешь чувствовать легчайшее прикосновение моих рук?
Его дыхание продолжало щекотать ее шею. Все волоски на ней тот ветерок уже поднял ему навстречу.
Скользящие, порхающие пальцы Филиппа вновь легко пробежали по ее спине, поднимаясь к плечам. Она невольно прогнулась.
Внезапно у него вырвался хрипловатый смущенный смех.
– Безусловно, тебя не тревожило то, что прикосновения могут быть только легкими?
Отчасти не тревожило. Она вряд ли смогла бы выразить в словах всю сложность своих тревог и желаний.
Освободив наконец ее руки из рукавов кардигана, Филипп отбросил его в сторону. Правой ладонью он повелительно накрыл ее сжимавшую ложку руку, словно желая наставить ученицу на путь истинный.
– Не дай моему шоколаду сгореть, Магали.
Естественно, она не позволит ему сг…
– Долго ли мы будем насыщать напиток специями?
– Пятнадцать минут, – срывающимся шепотом отвечала она.
Почему она позволила ему захватить все бразды правления?
Он издал тихий ликующий смешок.
– Может быть, лучше включить таймер.
И его губы прижались к ее затылку.
У нее вырвался тихий стон такого пылкого удовольствия, что его левая рука мгновенно сомкнулась на ее запястье и сжалась так сильно, словно сам он отчаянно пытался сдержаться, опасаясь полной утраты контроля над собой.
– Пардон, – извинился он, выпуская руку Магали, прежде чем она успела воспротивиться болезненному сжатию, и опять заключил ее в кольцо своих рук, ухватившись ими за ручку дверцы духовки.
Ее ложка дрожала в настое, создавая штормовое волнение и раскачивая корицу и ваниль в волнах белого моря, пока его легкие поцелуи своим путем спускались по ее спине. Он не позволял себе никакой иной интимной близости. Лишь его губы, дюйм за дюймом, припечатывали тонкий шелк к ее телу, и вот уже, опустившись на колени, он коснулся изгиба ее талии, чуть выше пояса приспущенных на бедра брюк.
Магали склонилась над своим настоем, не в силах удержаться от тихих постанываний. Он громко рассмеялся, и торжество его смеха пробудило в ней гордость, правда, смягченную нотками ликующей радости.
Но через мгновение Филипп резко поднялся, так что оба испытали при этом волнение.
– Ну как, уже готово? – Он выжидательно усмехнулся.
– Я… я не думаю, что прошло пятнадцать минут, – наобум откликнулась Магали.
Ей показалось, что она провела в раю целую вечность, но едва он отстранился, как все ее существо взмолилось о новых райских поцелуях.
Усмешка Филиппа стала более хищной и страстной, но голубые глаза сияли удовольствием, порожденным одним ее молчаливо выраженным желанием.
– Ну, если я что-то и знаю, так это то, что никогда нельзя укорачивать подготовительный этап, – признался он и отобрал у нее ложку, мягко просунув указательный палец под ее сжимавшие ручку пальцы. Разогнув податливые пальчики, Филипп поднял ее руку и, припав к соблазнительно обнаженному запястью, провел щекой со слегка отросшей щетиной по нежной, чувствительной коже, закончив тем, что уткнулся скулой в локтевую ямку.
И заурчал с хрипловатым восторгом, услышав прерывистое дыхание Магали.
– Твои запястья, по-моему, прикованы наручниками к столбикам кровати? – Вопрос ее прозвучал сухо и бесстрастно. – Или они уже освободились?
Она ужасно гордилась тем, что ей удалось выдержать такой сухой тон. Похоже, она тоже понемногу учится сдержанности.
У него вновь вырвался тихий и счастливый смех, поднявшийся из сокровенных и опасных глубин его существа.
– Тебе кажется, Магали, что я слишком неуязвим для тебя? Не готов подчиниться любому твоему желанию?
Она повернулась боком, и впервые у нее хватило духу прямо взглянуть ему в лицо долгим испытующим взглядом. И он открыто встретил его. Миниатюрность и хрупкость Магали ставила ее в гораздо более уязвимое и беззащитное положение. И однако, выдерживая ее пристальный взгляд, Филипп выглядел почти таким же уязвимым, как если бы по собственной воле дал связать себя и лежал обнаженным в ее постели, а она размышляла, стоит ли развязывать его.
Волна возбуждения захлестнула ее. То самое возбуждение, что лишало ее самообладания. Извечная проблема. Он лишил ее самообладания. А оно было ее единственной ценностью.
Она быстро отвернулась к своему настою, точно искусный фехтовальщик, уклонившийся от разящего клинка. Выловив ложкой из молока корицу и ваниль, она сбросила их на стоявшую на столе тарелочку. О чем она думала, решившись прийти сюда? Сидела себе спокойно в своей кремовой башне, созерцая его «сердце», и вдруг какой-то дурацкий внутренний голос воскликнул: «Да-да, ты готова к этому. Ты готова открыться, отказавшись от своей свободы».
Филипп провел легкой щетиной щеки по ее шее.
О господи. Она не могла даже представить, что ее прекрасные легкомысленные накладные локоны способны сделать ее такой уязвимой. И даже не представляла, как ей может понравиться собственная уязвимость. Как ей захочется просто склониться над этой стеклянной варочной панелью и умолять его делать с ней все, что ему угодно. Горячая плита, однако, удерживала ее в вертикальном положении. Дрожащими руками она зачерпнула пригоршню шоколадных медальонов и бросила их в ковшик.
Молоко расплескалось – таким резким оказался бросок. Его щека еще прижималась к ее шее, медленно кружа по ней, как сонный и сладострастный кот, и искры от этого кружения воспламеняли каждую клеточку ее тела, но вот он взмахнул руками и ловко стер ладонями все обжигающие ее капли.
