Кристин Ханна - Соловей
– Я заберу детей, Лили.
– Нет! – взвыли дети, вцепляясь в мать.
Полицейские разом обернулись.
– А вы кто такая? Имя?
Изабель похолодела. Какое имя назвать?
– Россиньоль, – решилась она. Без документов это опасный выбор, но фамилия Жервэ заставит их поинтересоваться, что она делает в этом доме в три часа ночи и почему сует нос в дела посторонних.
Полицейский сверился со списком и повелительно махнул рукой:
– Убирайтесь. Сегодня вы меня не интересуете.
Изабель смотрела только на Лили Визняк:
– Я заберу детей, мадам.
Но Лили, казалось, не понимала.
– Вы думаете, я смогу их оставить?
– Я думаю…
– Ну хватит… – рявкнул старший полицейский, стукнув по полу прикладом винтовки. – Вы, – скомандовал он Изабель, – убирайтесь отсюда. Это дело вас не касается.
– Мадам, пожалуйста, – взмолилась Изабель. – Уверяю вас, они будут в безопасности.
– Безопасности? – удивилась Лили. – Французская полиция гарантирует нашу безопасность. Нам обещали. И потом, мать никогда не бросит своих детей. Когда-нибудь вы это поймете. – И повернулась к детям: – Собирайте вещи.
Второй полицейский осторожно коснулся руки Изабель и тихо сказал:
– Уходите. – По его глазам Изабель не могла понять, он хочет напугать или защитить. – Немедленно.
Выбора нет. Если она останется, требуя объяснений, ее имя попадет в полицейские протоколы – и, возможно, станет известно немцам. Но она и ее группа заняты слишком серьезным делом, а отец обеспечивает подполье поддельными документами, поэтому ни в коем случае нельзя попадать в поле зрения властей. Даже по такому пустяковому поводу, как попытка выяснить, куда увозят соседей.
Молча, не поднимая глаз (уж слишком многое они могли прочесть в ее взгляде), Изабель зашагала по лестнице.
Двадцать два
Вернувшись от Визняков, Изабель зажгла керосиновую лампу; отец спал в гостиной прямо за столом, опустив голову на твердое дерево, как будто внезапно потерял сознание. Рядом с ним стояла полупустая бутылка. Изабель переставила бутылку на комод, надеясь, что утром, не увидев ее, отец не вспомнит о выпивке.
Она протянула было руку погладить седоватую щетину – он сильно зарос, – чуть помятую щеку. Как же хочется прикоснуться вот так – ласково, с любовью, сочувственно.
Но вместо этого Изабель ушла в кухню, приготовила горький желудевый кофе, отыскала булку безвкусного серого хлеба – другого теперь в Париже не достать. Отломила кусочек (что бы сказала на это мадам Дюфур? «Как можно есть на ходу?»), медленно разжевала.
– Дерьмово пахнет этот кофе, – пробормотал отец, заспанно моргая.
– На вкус еще хуже.
Она протянула ему кружку, еще одну налила себе и села рядом. В приглушенном свете морщины на его лице проступили глубже, мешки под глазами набухли.
Изабель ждала, что скажет отец, но он лишь смотрел на нее. Под этим пристальным взглядом она допила кофе (иначе никак не проглотить отвратительный сухой хлеб), отодвинула чашку и сидела с ним, пока отец вновь не заснул, потом пошла к себе. Но как тут уснешь. И она лежала, не смыкая глаз, тревожась, перебирая в уме разные варианты. В конце концов терпение лопнуло, она вернулась в гостиную.
– Схожу на разведку, – сообщила она отцу.
– Не надо, – возразил он.
– Я буду разумна.
Изабель переоделась в летнюю голубую юбку и белую блузку с короткими рукавами, спутанные волосы прикрыла легкой голубой косынкой, повязав ее под подбородком, и вышла из квартиры.
Дверь к Визнякам была открыта, она заглянула.
В комнате все вверх дном. Только большие шкафы остались на местах, но все ящики выдвинуты. По полу разбросана одежда, валяются всякие безделушки. Темные пятна на стенах отмечают места, где висели картины.
Изабель тихонько прикрыла дверь. У выхода из подъезда помедлила, успокаиваясь.
По улице все тянулись и тянулись автобусы, один за другим. Сквозь грязные окна виднелись детские лица, прижавшиеся носами к стеклам, а за ними – силуэты матерей. И вокруг на удивление безлюдно.
Изабель заметила на углу французского полицейского, спросила:
– А куда их везут?
– Велодром д’Ивер.
– На стадион? Но зачем?
– Не ваше дело. Идите отсюда, не то посажу вас в автобус и поедете с ними.
– Возможно, я так и сделаю. Может…
Полицейский злобно прошипел:
– Вали отсюда! – Ухватив за руку, он поволок ее в сторону. – У нас приказ стрелять в каждого, кто попытается бежать. Ясно?
– И вы будете стрелять? В женщин и детей?
Лицо у юного полицейского было абсолютно несчастным.
– Слушайте, идите уже.
Изабель поняла, что должна сидеть дома. Это самое разумное сейчас. Но до велодрома всего несколько кварталов, она доберется туда даже прежде автобусов. Может, там удастся разузнать, что происходит.
Впервые за долгое время около заграждения на боковых улицах не было патрульных. Изабель нырнула в ближайший переулок и побежала к реке. Уже через несколько минут, запыхавшись, она остановилась через дорогу от стадиона. Длинная вереница автобусов, набитых людьми, подползала к высокой стене, извергала наружу пассажиров, затем двери захлопывались и автобусы отъезжали. На смену им тут же прибывали другие. Вокруг колыхалось целое море желтых звезд.
Тысячи евреев – мужчин, женщин и детей, – растерянных и напуганных, загоняли в ворота стадиона. Многие были тепло одеты – чересчур тепло для июльской жары. Полиция гнала людей, как американские ковбои – стадо коров; они свистели, выкрикивали команды, только что не щелкали кнутами.
Гнали целыми семьями.
Изабель видела, как полицейский ударил дубинкой женщину и та упала на колени. Он ударил еще, женщина качнулась, заслоняя собой маленького мальчика, и, с трудом поднявшись, поковыляла к воротам.
Заметив знакомого полицейского, того, молоденького, Изабель подошла к нему:
– Что происходит?
– Это вас не касается, мадемуазель, уходите.
На огромном поле стадиона – люди, люди; семьи старались держаться вместе, чтобы не растерять друг друга в этой давке. Полицейские заталкивали в толпу все новых, упавших волокли по земле. Дети рыдали. Беременная женщина, стоя на коленях, раскачивалась взад-вперед, баюкала свой огромный живот.
– Но… их здесь так много…
– Их скоро депортируют.
– Куда?
– Понятия не имею.
– Но что-то же вам известно.
– В рабочие лагеря, – промямлил полицейский. – Где-то в Германии. Все, что я знаю.
– Но… здесь же женщины и дети.
Полицейский только пожал плечами.
У Изабель не укладывалось в голове. Как французская жандармерия может вот так обходиться с парижанами? С детьми и женщинами?
– Но дети не могут работать, мсье. А здесь ведь тысячи детей. И много беременных женщин. Каким образом…
– Вы что, видите на мне офицерские погоны? Я похож на организатора этого мероприятия? Я просто выполняю приказ. Мне приказано арестовать иностранных евреев, проживающих в Париже, я подчиняюсь. Решают разделить их: одиноких мужчин в Дранси, семьи – на д’Ив. Voila! Готово. Наставьте на них оружие и будьте готовы стрелять. Правительство хочет выслать всех иностранных евреев из Франции на восток, мы выполняем.
Из всей Франции? Воздух разом вышел из легких. Операция «Весенний ветер».
– Вы хотите сказать, это происходит не только в Париже?
– Нет, в Париже – только начало.
День напролет Вианна простояла в очереди на солнцепеке, и ради чего – полфунта засохшего сыра и буханка отвратительного хлеба.
– Мам, можно немножко клубничного джема намазать? А то хлеб есть невозможно.
Выйдя из магазина, Вианна притянула к себе дочь, потрепала по голове, как маленькую:
– Если только немножко, в меру. Помнишь, какая была зима? А скоро настанет следующая.
Мимо промаршировали солдаты, следом за ними, грохоча по булыжной мостовой, проехал танк.
– Что-то их сегодня много, – заметила Софи.
Вианна подумала о том же. И еще полиция – жандармы толпами прибывают в город.
Какое облегчение – посидеть в тихом ухоженном саду Рашель. Единственное место, где она может быть собой.
На стук Вианны сначала высунулась только голова, Рашель подозрительно огляделась, заметила гостей и с улыбкой широко распахнула дверь:
– Вианна! Софи! Заходите, заходите.
– Софи! – радостно завопила Сара.
Девочки обнялись, словно не виделись несколько недель. Обеим нелегко далась разлука, пока Софи болела. Сара тут же потащила подружку во двор, они устроились под яблоней.
Рашель оставила дверь открытой, чтобы слышать, что там происходит. Вианна размотала косынку, затолкала ее в карман.
– Я тебе кое-что принесла.
– Не надо, Вианна. Мы это уже обсуждали, – возразила Рашель. На ней был мешковатый комбинезон из старой занавески для ванной. Летний кардиган – когда-то белый, а сейчас посеревший от постоянной носки и частой стирки – висел на спинке кресла. Отсюда Вианне хорошо были видны две нашитые желтые звезды.
